Южин задыхался и стонал от нестерпимой боли в глазах. Надо срочно выбираться из чужой квартиры, а он ни черта не видит. По щекам текут слезы, нос заложен, в горле першит.
Конкурент оказался не промах и, сбитый подсечкой на пол, не растерялся, а лежа брызнул нападающему в лицо из газового баллончика. Сыщик не успел сообразить что к чему, как ослеп от жгучей струи, выпущенной противником. Впрочем, в комнате и без того стояла кромешная тьма. Фонарик конкурента потух, а свой он сам выключил.
Южин кое-как доковылял до ванной, плюнул на осторожность, зажег свет и начал промывать глаза. Из его уст сыпались ругательства, но это мало помогало. Он плескал и плескал водой в лицо, проклиная себя за оплошность. Надо было сразу вырубить противника конкретным ударом, а не тупо сбивать с ног.
Наконец, сыщику чуть-чуть полегчало. Вытершись полотенцем, он сел на край ванны и задумался. Догонять конкурента бесполезно, оставаться в квартире опасно. Не вызовет ли тот полицию?
Когда боль приутихла, а сознание прояснилось, Южин сделал обескураживающий вывод. Его противником была… женщина! Газовый баллончик – не мужской способ самозащиты. И вел себя «конкурент» не по-мужски. Завопить писклявым голосом, когда падаешь, могла только женщина.
– Еще и баба! – взбесился он, потирая глаза. – Ну, я мудак!
Он вспомнил запах ее духов, который тут же перебил газ из баллончика. Этот аромат был ему знаком.
– Блин… Где я его слышал?
Чертыхаясь, он торопливо протер дверные ручки и прочие предметы, к которым прикасался, выключил свет и затворил за собой дверь квартиры…
Тем временем Ренат безуспешно искал «черный вихрь», который словно растворился в лабиринте проходных дворов. Дождь перестал, ветер стих. Двое хамоватых подростков попросили у него денег на пиво, и он сначала отказал, но потом вернулся и спросил:
– Не пробегал ли тут человек в черном?
– Ты че, дядя, какой еще человек? Тут одни вурдалаки бегают…
– С вами все ясно, – разозлился Ренат. – Травку курить меньше надо. В вашем возрасте это вредно.
– Оставь их в покое, – посоветовал Распутин, который не отставал от него ни на шаг. – Ты сам виноват, что упустил пташку. Такого кота кормить себе в убыток.
– Я не кот, – огрызнулся Ренат.
– И то верно, – согласился «старец». – Ты – карась, проглотивший наживку.
– Вот заладил: то кот, то карась… С бодуна, что ли, мерещится?
Подростки злорадно захохотали, показывая на него пальцами:
– Гы-гы-гы-гы… Ты, дядя, тоже траву курил? С кем говоришь-то?
Распутин стоял, прислонившись спиной к облупленной стене, и ехидно посмеивался. Подростки его не видели, как, впрочем, и Ренат не видел бегающих вурдалаков. Он достал из кармана денежную купюру и протянул пацанам.
– Черт с вами, берите на пиво.
– Гляди-ка, раскошелился… гы-гы-гы-гы…
Один из подростков почесал выбритый затылок, повернулся в сторону прохода между домами и обронил:
– Вурдалак вон туда побежал… у него крылья, как у летучей мыши…
– Не боишься, дядя? – скривился второй. – Вурдалаков лучше не трогать, а не то кровь выпьют…
– И не закусят! – загоготал бритый. – Они днем спят в гробах, а вечером выходят на промысел. Таких, как ты, ищут, чтобы подкормиться.
– Истинная правда, – отозвался Распутин. Он сложил руки на груди и, не мигая, воззрился на Рената. – Что, мил человек, кишка тонка вурдалака догнать и осиновый кол ему в грудь вбить?
Ренат тяжело дышал, глядя то на подростков, то на «старца». Кто из них его морочит?
– Что с тебя взять? – потешался над ним Распутин. – Жирный карась всегда глупый. Попался на крючок, готовься, что тебя выпотрошат и бросят в похлебку!
«Старец» говорил загадками, размышлять над которыми Ренату было недосуг.
– Ладно, мы пошли за пивом, – радостно сообщили подростки. – Сушняк замучил. Может, айда с нами, дядя?
– Мне пить нельзя, – отказался Ренат. – Я вурдалака буду ловить.
– Герой, значит? Ну, рискни…
Пацаны скрылись из виду, оставив Рената одного в окружении унылых каменных стен. В домах тускло светились окна. Наверху в прямоугольнике между крышами стояла чернота.
– Эй, «старец»! – позвал Ренат. – Ты где? Свалил вместе с пацанами?
– Скучно мне с тобой…
Голос Распутина эхом прокатился по каменному колодцу, но самого «святого черта» не было видно.
– Покажись, Григорий! У меня вопросы есть.
– Я тебе не справочное бюро, болезный.
– Где ты таких слов набрался?
– У людей, вестимо, – сухо рассмеялся «старец», проявляясь в падающем из окна желтом свете. – Ты почто сюда пришел? Мой лексикон обсуждать? Или делом заниматься?
– Лексикон, – передразнил его Ренат. – Ты прямо профессор филологии!
– Думаешь, если я крестьянского роду, то тупой, как валенок? Меня сама матушка-государыня другом звала, а государь сердечно привечал. Я, между прочим, предрек гибель семьи Романовых…
В Ренате проснулся критицизм, привитый Вернером. Тот учил ничему не верить, пока лично не убедишься в данном факте, и никого не слушать, кроме своей интуиции.
– Что ж ты собственную гибель не предвидел? Зачем пошел к Юсупову на вечеринку? Неужто худого не заподозрил?
– Заподозрил… но больно хотелось Феликса[4] увидеть, посидеть за бутылкой мадеры. Слаб я на мадеру и молодых красавчиков, – без стыда признался Распутин. – Видел бы ты Феликса!.. Юный бог, выхоленный в шелках да бархате, вскормленный на золотых тарелках. Изящный, любезный, тонкий ценитель прекрасного…
– Великосветский бездельник, прожигатель жизни и убийца, – добавил Ренат. – Кажется, это он угощал тебя пирожными и мадерой с цианистым калием?
– Из его рук и яд сладок…
– Выходит, тебя сластолюбие погубило?
– Ты на себя оборотись, – нахмурился «старец». – У других-то завсегда соринку в глазу видишь, а свое бревно в упор не замечаешь.
В его речи причудливо сочетались интеллигентные выражения, городской фольклор и грубоватый крестьянский говор.
– Забавный ты чувак! – улыбнулся Ренат, невольно проникаясь к «святому черту» если не уважением, то симпатией.
– И ты не лыком шит, сударь. Вижу, кое-что умеешь… Только мой пример тебе не указ. А зря!
Опять загадал Распутин загадку, которую собеседник пропустил мимо ушей.
– Я ведь Феликса от содомии лечил, – улыбнулся в усы «старец». – Иными словами, от мужеложства. Он сам ко мне обратился! Я не отказал… а по ходу лечения разгорелась во мне ненасытная плотская страсть. Это и довело меня до могилы. Феликс женился на красавице Ирине… и забоялся огласки. Вдруг, я заговорю и ославлю его на весь петербургский свет? Позор для аристократа хуже смерти. Высшее общество беспощадно и жестоко, как никакое иное.
– Ко всему прочему, князь еще и гомиком был?
– А что тебя удивляет? Одно другому не помеха.
Ренат молча осмысливал услышанное, забыв о цели своей прогулки по Гороховой улице. «Старец» неожиданно напомнил ему об этом.
– Считаешь меня развратником? – усмехнулся он. – Ну, твоя воля. Однако ты так увлекся моей историей, что прозевал главное…
Прохаживаясь по площади Искусств, Лариса наблюдала за публикой, которая торопилась в театр. Молодой человек субтильной внешности и в очках предложил ей «лишний билетик». Мол, купил для своей девушки, а она не смогла прийти.
– Нет, спасибо…
– Может, на другие спектакли желаете попасть?
– У меня культурная программа уже расписана. Эрмитаж, Мариинка, Петергоф, Русский музей…
– Жаль, – огорчился молодой человек и полез в свой рюкзачок. – Возьмите мою визитку. Если понадобится театральный гид, я к вашим услугам.
Он отошел в сторону, продолжая поглядывать на Ларису, которая поспешила смешаться с группой туристов. Это были усталые немцы со смартфонами в поднятых руках, окружившие экскурсовода.
Лариса не понимала немецкого, но улавливала смысл рассказа. Гид тараторил о строительстве Михайловского театра, об известных артистах, которые тут выступали, о культурных традициях и меценатстве…
«Ты напрасно теряешь время, – шептал ей на ухо Вернер. – Театр глух и нем, а болтовня экскурсоводов не поможет тебе разобраться в ситуации. Пока ты тут торчишь без толку, Ренат подвергает себя опасности! Разве я не учил вас страховать друг друга?»
«Я не намерена ему навязываться! – огрызнулась она. – У него на уме ненаглядная Варенька! Пусть она его и страхует!»
«Ты сдаешься еще до сражения?»
Лариса в сердцах оглянулась и заметила коренастого человека, похожего на гуру, который шагал к входу в театр. Разумеется, то был не он. Вернер поселился в ее сознании, появлялся, когда хотел, и надолго пропадал, когда не испытывал нужды в общении.
– Я не сдаюсь, я предоставляю Ренату свободу, – вслух пробормотала она. – Разве не этому вы нас учили? Свобода – неотъемлемое право духа.
К началу спектакля площадь перед театром опустела. Немецкие туристы сделали селфи на фоне здания, сели в автобус и укатили. Лариса провожала взглядом запоздавших зрителей, которые скрывались за массивными деревянными дверями. Много лет назад девушка с фотографии так же прогуливалась здесь, рассматривая нарядных театралов…
Лариса пробовала мысленно занять ее место, почувствовать то, что чувствовала она. Интересно, какой спектакль шел в тот день? На снимке невозможно было разобрать надпись на афише.
Несколько летучих мышей низко пролетели над головой Ларисы, огромные пауки плели вокруг нее паутину… а черви копошились в грязи под ногами. В нос ударил тошнотворный трупный запах.
– Фу-у! Опять двадцать пять! – возмутилась она, и тут в глазах потемнело, а здание театра как-то странно наклонилось.
– Могу я чем-то помочь? – Перед ней, словно из-под земли, вырос продавец «лишних билетиков». – Вам плохо?
– Нет-нет… немного голова закружилась. Сейчас пройдет…
Театр продолжал крениться в сторону, кованые светильники на его стенах двоились и троились.
– Вы падаете! – с этими словами очкарик подхватил ее под руку и увлек к ближайшей скамейке. – Садитесь и дышите глубже. Вдох… выдох… вдох… выдох…
Трупный запах постепенно исчез, тошнота прошла, дома перестали кружиться, белесые пятна превратились в фонари. Лариса очнулась и в недоумении уставилась на молодого человека.
– Вы в порядке? – испуганно моргал он. – Может, выпьем чаю? Здесь недалеко есть симпатичная кафешка. Я вас провожу.
– Пожалуй, чашка крепкого чаю не помешает…
Распутин как будто не сожалел о случившемся с ним.
– Я знал, что меня ждет насильственная смерть… Иногда пророческий дар – тяжкая ноша. Впрочем, я был обречен, и царская семья – тоже. Когда я обнимал царских детей, мне казалось, что я обнимаю покойников. Есть вещи, которые невозможно предотвратить. Вот ты, к примеру, сам идешь навстречу своей гибели…
– Я? – поразился Ренат. – В каком смысле?
– Толковать смыслы неблагодарное занятие, – вздохнул «старец».
Мысли Рената играли в чехарду, перескакивая с одного на другое. Он не мог сосредоточиться. Распутин сказал что-то важное, а он пропустил это мимо ушей.
– Ты забыл, зачем пришел?
– Да… черт побери! – растерянно признался Ренат. – Горгона посмотрела мне в глаза, и все перемешалось в моем уме. Кажется, я шел… в одну квартиру, но…
– Ты собирался ловить вурдалака, – захихикал «старец». – Плохая идея, болезный. Вурдалаки женского полу вельми опасны.
– Так то была… женщина? Точно! Меня обдало ароматом духов, когда она пробегала мимо…
Туман в сознании Рената рассеивался, и он вспомнил черный вихрь, который едва не сбил его с ног на лестнице. Женщина!
– Ты же сам сказал: «Беги за ней»…
– Я от своих слов не отказываюсь, – осклабился Распутин. – Только бежать поздно теперича. Поезд ушел!
– Все-то ты знаешь, на все у тебя ответ готов. Может, скажешь, как ее зовут?
– Ежели уважительно попросишь, отчего не сказать?
– На колени, что ли, стать перед тобой?
– Ну, становись, коль не шутишь, – кивнул головой «старец». От его пристального взгляда Рената пробрала дрожь.
– Вот еще! – устыдился он. – Я тебе не фрейлина Ее Величества, раболепствовать не намерен! Говорят, ты заставлял их сапоги твои лизать?
– Ложь!.. Много напраслины на меня безвинно возводят. Ты сплетни не повторяй!.. Что было, то было. А чего не было, прошу покорно на меня не вешать. И так грязью облили, вовек не отмоешься…
Щелк! Сознание Рената внезапно прояснилось, и он вспомнил, что шел в квартиру Вари, но «черный вихрь» нарушил его планы. Он кинулся вдогонку, выскочил на улицу…
– Я ее потерял! Может, это была… Варя?
«Старец», который продолжал свой монолог, запнулся на полуслове, замолчал и развел руками…