Мистер Гордон судорожно мечется вокруг стола, но, когда он опускается на колени перед тетей Фрэнсис, все остальные отшатываются. Она обмякла, как марионетка с перерезанными веревками, ее глаза открыты и смотрят прямо на меня. Глотаю воздух, пытаясь подавить захлестывающую меня панику. Я чувствую, как вокруг кто-то двигается, но перед глазами все плывет. Словно все в этой комнате не в фокусе, кроме лежащей передо мной безжизненной фигуры.
Я замечаю, что, не считая крови на ладони… на обеих ладонях, других ран вроде бы нет. Но ее руки в ужасном состоянии. Они не просто порезаны, а иссечены. Кровавые точки испещряют ладони как зловещие созвездия.
Я пытаюсь замедлить лихорадочное дыхание. И перевожу взгляд от тела Фрэнсис к беспорядку на полу. Рядом с ее руками валяется несколько длинных стеблей белых роз. Наверное, она подрезала их, когда упала. Я представляю, как Фрэнсис в жуткой судороге сжала пальцы с такой силой, что шипы вонзились в ладони, и у меня сводит горло.
Я не люблю кровь. И под этим я подразумеваю, что падаю в обморок при виде крови, иголок, любых ран и часто даже просто в больничной атмосфере.
А это явно не мелкие царапины. Я начинаю пятиться к сиденью у окна, меня тошнит и кружится голова.
– О господи, – охает Эльва. – Кто-то и правда это сделал. Кто-то убил ее. После стольких лет она оказалась права насчет своей судьбы.
У нее вырывается смешок, а потом она в ужасе прикрывает рот. Я замечаю, как увлажняются ее глаза, а руки немного трясутся.
Мистер Гордон нагибается и осторожно пытается нащупать у Фрэнсис пульс, трясет ее за плечи, но все это лишь тщетные старания перед лицом неизбежного. Потому что всем очевидно: тете Фрэнсис уже ничем не помочь.
Шею щекочет пот, я сажусь на подоконник и тянусь к ручке, чтобы открыть окно. Воздух. Мне нужен воздух.
Эльва берет себя в руки и хладнокровно набирает номер на телефоне. Оливер отворачивается и принимается расхаживать взад-вперед, держа руки на бедрах. Он тяжело дышит, погруженный в свои мысли, и вряд ли услышит, даже если я его окликну.
Мистер Гордон поднимает голову и смотрит на меня округлившимися, как у ребенка, глазами.
– Я… – бормочет он и умолкает.
– Она мертва, да? – спрашиваю я хриплым шепотом.
Эльва встает передо мной, и я пользуюсь этим, чтобы закрыть глаза и сделать несколько глубоких вдохов. Она обращается к мистеру Гордону, как будто больше здесь никого нет:
– Я вызвала «Скорую». Она приедет минут через пятнадцать.
– Вы вызвали полицию? – спрашиваю я, по-прежнему пытаясь восстановить дыхание.
Мои ладони начинают потеть, я вспоминаю кровавые точки на руках тети Фрэнсис и… Что надо делать, когда случается приступ паники? Считать все синие предметы вокруг? Или найти пять предметов, чей запах я чувствую? Этого я точно не хочу, потому что могу думать только о медной вони крови. Хотя это нелепо, потому что сейчас я чувствую только аромат роз, смешанный с запахами других цветов в комнате. Сосредотачиваюсь на нем, чтобы только не смотреть на тело.
– Нет, я только попросила прислать «Скорую», – отвечает Эльва.
Ее голос больше не дрожит, но в нем присутствует какая-то смутная напряженность.
– Почему? – выдыхаю я и по-прежнему смотрю на цветы, пытаясь успокоиться, это и правда помогает. Я замечаю в букете из белоснежных и персиковых роз желтые и оранжевые ранункулюсы. Делая глубокий вдох, снова поворачиваюсь к Эльве. – Разве не вы только что сказали, что ее убили?
Эльва смотрит на меня с жалостью, как на маленького ребенка.
– Это все потрясение, я перенервничала. Скорее всего, у нее был сердечный приступ или что-то в этом роде. А кровь идет из-за того, что она в судорогах сжала розы, прежде чем упала.
– Это уж точно решать полиции, – говорю я, прищурившись.
Если б я писала роман, то сочла бы нежелание Эльвы вызывать полицию подозрительным.
– Не знаю, как все остальные, но я не собираюсь стоять тут над трупом, – заявляет она, как будто не слышала меня, и пристально смотрит на мистера Гордона. – Если я понадоблюсь, то буду в соседней комнате.
Она идет к небольшой дверце в углу библиотеки, спрятанной за кованой лестницей, ведущей к верхней галерее, так что поначалу я и не заметила эту дверь.
Оливер вскидывает голову и, не произнеся ни единого слова, следует за ней. Я смотрю на мистера Гордона, не зная, как поступить.
– Мы должны… остаться с ней? – спрашиваю я.
У меня по-прежнему слегка кружится голова, а голос дрожит.
Мистер Гордон встает, опираясь ладонями о колени – ему явно тяжело так долго сидеть на корточках. Он печально качает головой.
– Думаю, в этом нет нужды, Фрэнсис мы уже не поможем. Но я предпочитаю держать Эльву в поле зрения.
Я уже открываю рот, чтобы спросить, о чем он, но не успеваю – мистер Гордон тоже выходит за дверь. Я ничего не могу с собой поделать и снова смотрю на тетю Фрэнсис, лежащую на полу рядом с рассыпанными розами. Половина слегка увядшего букета еще валяется на столе, а в центре стоит ваза.
Я смотрю на тело и понимаю, что Эльва права. Мне тоже не нравится находиться рядом с трупом. Я встаю и спешу выйти через маленькую дверь в углу библиотеки. Оказывается, дверь ведет в комнату, посвященную главному пунктику тети Фрэнсис – предсказанию убийства.
Воздух в маленькой комнате такой спертый, что создает гнетущую атмосферу, как будто в него завернуты все теории, которые годами собирала тетя Фрэнсис, вместе с ее паранойей. Здесь нет окон, но кто-то включил свет, разогнав сумрак. Слабые люминесцентные лампы мерцают и жужжат, поэтому, заметив несколько свечей и коробку длинных спичек, я поджигаю фитиль. Но это только усугубляет атмосферу – все вокруг пропитано грустью.
Когда я наконец всматриваюсь в стену напротив, это чувство лишь усиливается.
Я слегка присвистываю, потому что тетя Фрэнсис даже нарисовала схему, посвященную собственному убийству. От пола до потолка, с именем и фотографией тети Фрэнсис по центру. К старым приколотым к стене фотографиям тянутся разноцветные линии, а почти все пространство между ними заполнено вырезками из газет и записками на стикерах.
– М-да, это зашло слишком далеко, – бормочет Эльва, глядя на доску.
Ее ангельское лицо вдруг презрительно сморщивается, она протягивает руку и срывает со стены один листок. Читает его, фыркает и комкает. Мне так неприятно на это смотреть, что я прижимаю ладони к векам, пока в глазах не начинают мелькать звезды.
Я люблю разгадывать убийства. Но стоя в этой комнате после того, как мы нашли труп тети Фрэнсис, и понимая, насколько она была одержима собственным убийством… Я вдруг в полной мере осознаю, что это не роман, а убийство – не просто загадка. Это эгоистичное, окончательное и серьезное деяние.
– Как ты, Энни?
Оливер берет меня под руку и выводит из ступора. Мистер Гордон бросает на меня взгляд и возвращается к доске.
– Нормально, – отвечаю я, но мой голос дрожит. – Просто мне совсем не хочется здесь находиться. Но и уходить я не хочу. Мы можем еще что-то сделать?
– Мы все должны остаться, – говорит мистер Гордон. – Можем пойти на кухню, так будет лучше.
– Я остаюсь здесь, – объявляет Эльва и срывает еще один листок со стены. – Тут понаписана куча лжи, и я собираюсь с этим разобраться.
– Не трогайте! – рявкаю я с неожиданной силой.
В голове немного прояснилось, и меня раздражает то, как Эльва обращается со схемой. Я опускаю взгляд на пол, к запискам, которые скомкала и выбросила Эльва, но там их нет. Я откашливаюсь и смотрю на нее с прищуром.
– А вдруг ее и правда убили? Вдруг на этой стене улики?
Эльва колеблется, но все-таки срывает со стены еще одну бумажку.
– Посмотри на это с другой стороны, Эльва, – ровным тоном произносит Оливер. – Разделываясь с заметками Фрэнсис, ты выглядишь виновной.
Эльва скрещивает руки на груди и с вызовом смотрит на нас.
– Ну ладно. Но я все равно остаюсь при своем мнении. Кстати, о тебе здесь тоже кое-что есть, – фыркает она, окидывая мистера Гордона долгим взглядом.
Мистер Гордон выглядит скорее заинтригованным, чем обеспокоенным, и пристально смотрит на доску. Оливер указывает на другую стену, где на схеме поменьше тоже висят фотографии с записками.
– Это же ты в подростковом возрасте, – указывает он мистеру Гордону. – Я узнаю эту фотографию где угодно.
Я уже внимательнее рассматриваю остальную часть комнаты и подхожу к Оливеру. На полках теснятся книги – похоже, тетя Фрэнсис собирала все, касающееся убийств. Рядом с энциклопедией растений – учебники по химии и документальные книги об убийствах. А еще о психологии, тайнах, ядах и оружии, но без какого-либо очевидного порядка.
Под торшером в стиле Тиффани стоит потрепанное кожаное кресло, но развернуто оно не к книгам, а к маленькому коллажу из фотографий, цветных линий, газетных вырезок, записок и полицейских отчетов. И в центре этого организованного хаоса – старая фотография девушки со светло-русыми волосами, ее имя тщательно выведено на клочке бумаги внизу:
«Эмили Спарроу, в последний раз видели живой 21 августа 1966 года».
Еще одна схема с расследованием убийства.
Оливер снимает со стены фотографию, о которой говорил, и вручает ее мне. Она подписана внизу: «Уолт Гордон, октябрь 1965». На фото худощавый и улыбчивый мужчина с длинными каштановыми волосами, как у музыкантов из «Битлз», одетый в сомнительного вида облегающий свитер с высоким воротом. Я невольно улыбаюсь.
Мистер Гордон подходит ближе и бросает взгляд на фотографию, но тут же смотрит на часы, словно отсчитывает время до приезда «Скорой», однако ясно, что он готов смотреть куда угодно, лишь бы не на стены.
Эльва дергает ящики в шкафах, но все они заперты. У меня внутри вспыхивает искорка удовлетворения: хорошо, что тайны тети Фрэнсис закрыты для Эльвы.
– Кто такая Эмили Спарроу? – спрашиваю я мистера Гордона.
Он отвечает не сразу, а Эльва поворачивается, скривившись от отвращения. Оливер пытается показать интерес, но продолжает копаться в телефоне.
– Она была подругой Фрэнсис. – Он откашливается и продолжает: – И моей. Она пропала, когда нам было по семнадцать лет.
Прямо под фотографией Эмили висит другая, еще более потрепанная. Три девушки стоят обнявшись, и в левой я узнаю блондинку Эмили. Ее узкая фигурка и светлые волосы контрастируют с юной Фрэнсис, стоящей рядом. Фрэнсис выглядит сногсшибательно – распущенные волосы цвета осенних листьев волнами ниспадают до пояса, образуя вокруг лица сияющий золотой ореол. Ее лицо усеяно светлыми веснушками, а высокие скулы придают вид королевы. Большинство подростков угловатые и неуклюжие, но к этой троице судьба благоволила. Судя по фотографии, они были самыми популярными в школе, их замечали везде, куда бы они ни пошли.
С другой стороны Фрэнсис обнимает девушка, которую я не знаю, с резкими чертами лица и темными волосами до плеч. Из-за отлично подобранного наряда она скорее похожа на секретаршу 1960-х, чем на подростка, хотя выглядит не старше двух других девушек. Подпись гласит: «Эмили Спарроу, Фрэнсис Адамс, Роуз Форрестер, 1965».
А ниже – тот же круглый почерк, что и на записках, покрывающих стену.
«Я вижу в твоем будущем скелет. Когда зажмешь в правой ладони королеву, начнется твое медленное увядание. Остерегайся одинокой птицы, ибо она тебя предаст. И с этого момента едва ли повернешь назад. Но дочери – ключ к правосудию, найди одну нужную и не отпускай от себя. Все указывает на то, что тебя убьют».
– Знаменитое предсказание, – выдыхаю я. – Интересно, почему она была так убеждена, что оно сбудется?
Я поднимаю палец, обвожу написанные на стене слова, и тут замечаю пометки от руки рядом с некоторыми фразами.
– Она ставила галочки, – говорю я. – Как в списке дел.
Оливер скрещивает руки на груди и смотрит на стену.
– Может, она считала, что это сбылось?
– Она отметила «Когда зажмешь в правой ладони королеву, начнется твое медленное увядание» и «Остерегайся одинокой птицы, ибо она тебя предаст». А фразы о дочерях и убийстве не помечены. Но вот здесь… «Я вижу в твоем будущем скелет» тоже стоит галочка. Причем, похоже, ее сделали не так давно, след от маркера яркий, а остальные выцвели. Как будто она совсем недавно убедилась, что это сбылось. О каком скелете может идти речь?
Мой мозг тут же начинает разгадывать предсказание. Что за королева в ладони? В голову сразу же приходит монета с профилем королевы. Но уж слишком это просто.
Кажется, в библиотеке я видела шахматы, но зачем они тете Фрэнсис, если она была такой мнительной относительно своей судьбы? На ее месте я бы держалась подальше от любых королев размером меньше ладони.
«Остерегайся одинокой птицы, ибо она тебя предаст». Мой взгляд падает на подпись к фотографии. Фамилия Эмили – Спарроу, явная связь с птицей. Интересно, что за предательство? Только узнать это невозможно, не спросив тетю Фрэнсис. Я смотрю на мистера Гордона, стоящего у маленькой схемы с расследованием. Он осторожно касается пальцем фотографии Эмили.
Пусть я и не смогу расспросить о предательстве тетю Фрэнсис, но, может, мистер Гордон в курсе? Хотя подробности роли не играют. С моей точки зрения, важно только то, почему она считала, что предсказание сбывается, и самым последним сбылось предсказание про скелет.
А еще важно, умерла тетя Фрэнсис по естественным причинам или ее убили.
Мои мысли резко прерывает слабое «Ау» – в доме есть кто-то еще.
– Мы здесь! – откликается Эльва.
Мы нехотя перебираемся обратно в библиотеку, и одновременно через другую дверь входят два медика «Скорой». Женщина лет шестидесяти с отросшими светлыми корнями волос под темно-фиолетовой краской и высокий мужчина примерно маминого возраста. Хотя, возможно, немного моложе, где-то под пятьдесят. Он худощав, с темными вьющимися волосами без признаков седины, его лицо обветрено, как будто он много времени проводит на свежем воздухе.
– Магда, Джо, спасибо, что приехали. Тут Фрэнсис… – говорит мистер Гордон и ведет их к телу.
Когда я вижу тело тети Фрэнсис во второй раз, то уже не выдерживаю, земля уходит из-под ног. Я точно грохнусь в обморок, если немедленно не выйду на воздух.
Джо щупает ей пульс.
– Да, боюсь, она умерла, – мягко произносит он. – Полицию вы тоже вызвали?
Мистер Гордон хмурится и качает головой:
– Звонила Эльва, и мы не сразу поняли, что она вызвала только «Скорую». И в сложившейся ситуации ее объяснение звучало разумно – не видно ничего криминального, не считая рук, очевидно пострадавших от шипов роз. Неужели мы ошиблись? – Мистер Гордон выглядит потрясенным. – Здесь и правда есть чем заняться полиции?
– Теперь, когда мы убедились, что она мертва, придется вызвать полицию, – отвечает Джо. – Так положено. Хотя, как по мне, причины выглядят естественными. Конечно, полную уверенность даст только вскрытие, и Саксон наверняка быстро с этим управится.
Я нервно сглатываю. Саксон? Племянник Фрэнсис – коронер? Я смутно припоминаю, как Эльва говорила про что-то связанное с аутопсией. У меня немеют пальцы. Мне нужен воздух.
Джо замечает, как я пытаюсь удержать равновесие, схватившись за оконную раму, берет меня под руку и выводит из дома. Я сажусь на каменные ступени перед большими дверьми, кладу голову на колени и медленно вдыхаю. Через минуту головокружение отступает.
– Я принесу вам воды, если нужно, – говорит он, садится рядом, положив руки на колени, и смотрит на яркую зелень лужаек.
Арчи Фойл больше не стрижет изгородь, его нигде не видно.
– Оставайтесь здесь. Если вам лучше, я загляну внутрь и помогу Магде.
Я киваю, и он уходит.
Минут через пятнадцать приезжают два полисмена в форме и в мгновение ока скрываются внутри Грейвсдаун-холла. Вскоре ко мне на ступенях присоединяются Оливер и мистер Гордон, хотя Эльва не торопится и выходит, только когда через парадную дверь вывозят каталку, накрытую тканью. Мы все отворачиваемся, но Эльва следует за ней, словно это уже похоронная процессия.
– Вы уверены, что ее не убили? – все-таки спрашиваю я медиков, когда они проходят мимо.
– Не похоже на убийство, – отвечает Джо. – Вы знаете ее ближайших родственников, кого надо известить?
– Ну, очевидно, Саксона, – замечает Эльва.
– Серьезно, Эльва? – вставляет фельдшер с фиолетовыми волосами, Магда, прежде чем успевает ответить мистер Гордон. – Ведь вся деревня знает, что Фрэнсис уже много лет назад сделала наследницей свою племянницу Лору.
Женщины обмениваются ледяными взглядами, но затем Магда снова смотрит на мистера Гордона.
Тот откашливается.
– Магда, прежде чем ты попытаешься вызвать Лору, может быть, сообщишь новости ее дочери Энни?
– Я… э-э-э…
Мой голос скрежещет, как будто я не говорила целую вечность, хотя молчала совсем недолго.
Джо стоит у открытой дверцы «Скорой» и смотрит на меня, как будто видит впервые.
– Вы дочь Лоры? – спрашивает он. Пауза длится дольше, чем я ожидала. – Ну конечно! – он сам отвечает на свой вопрос. – Теперь-то я вижу, вылитая Лора. А волосы… Эти кудри говорят обо всем.
Он улыбается, но немного с грустью.
– Я часто это слышу.
– Рад знакомству. А я Джо Лерой. – Он подходит ко мне и протягивает руку, хотя рукопожатие у него слабоватое. Я гадаю, стоит ли повторить свое имя, раз он уже его знает. – Мы с Лорой были знакомы, много лет назад. – На мгновение он умолкает, но потом серьезно смотрит на меня и произносит: – Примите мои соболезнования.
Он садится за руль «Скорой», включает радио и что-то невнятно говорит.
– Мы все потрясены, – вставляет Магда. – А вам лучше поехать обратно в деревню и перекусить. Или просто отдохнуть в приятном месте. Например, в гостинице, ее хозяйка – мама Джо, Роуз. Наверное, ей захочется с вами встретиться. Она близкая подруга Фрэнсис.
Я вспоминаю фотографию, где обнимаются все трое – тетя Фрэнсис, Эмили Спарроу и Роуз. А теперь в живых из трио осталась только Роуз.
Джо снова переводит внимание на нас, и на его лице мелькает тревога.
– Если поедете туда, пожалуйста, не говорите пока маме о Фрэнсис. Я сам должен ей сказать.
– Конечно.
Мистер Гордон бренчит ключами в кармане брюк.
– Мне надо вернуться в офис, – тихо говорит он. – Энни, вы задержитесь в Касл-Нолле?
Я делаю глубокий вдох, наполненный сладостью сада. Эльва уже за рулем в своей машине, заводит двигатель, торопясь оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда. Оливер стоит чуть дальше, болтая по мобильному, и выглядит на удивление бодро, учитывая то, через что мы только что прошли.
– Да, – наконец отвечаю я, причем с уверенностью. Меня переполняет чувство, что мне есть чем здесь заняться, вне зависимости от вопросов наследования. Я представляю схему по расследованию убийства из кабинета тети Фрэнсис, и мне отчаянно хочется узнать, кем она была на самом деле и что питало ее одержимость. – Наверное, узнаю, есть ли номера в гостинице.
– Магда! – зовет Джо, заводя машину. – Нам пора.
– Ага, – откликается она, запрыгивает на пассажирское сиденье и кивает Джо. – Приятно познакомиться, Энни. И примите мои соболезнования.
На «Скорой» беззвучно мигают синие проблесковые маячки, и машина отъезжает по гравийной дорожке.
Не отрываясь от телефона, Оливер садится в машину, даже не соизволив спросить, подвезти ли меня в деревню. Во мне вскипает ярость, и я хочу узнать, что с ним такое. Что-то явно не так. И это что-то сейчас на другом конце линии. Мы с мистером Гордоном провожаем взглядом машину Эльвы, следующую за «Скорой», а за ней уезжает и Оливер.
– Вы не могли бы меня подвезти?
Мистер Гордон улыбается, и в уголках его глаз расползаются морщинки.
– Конечно. Только запру дом.
Мы оба молча смотрим на резные деревянные двери. Он шарит в карманах в поисках ключей, но ничего не находит.
– Я на минутку, Энни. Наверное, оставил их где-то в доме.
– Я помогу вам искать.
Не знаю почему, но мне не хочется оставаться здесь в одиночестве, глядя на изгороди Арчи Фойла. Теперь все поместье как будто таит в себе угрозу.
Мы снова идем в библиотеку по большой прихожей, по отдающимися эхом камням столовой. На большом столе в центре комнаты по-прежнему разбросаны цветы, но все остальное выглядит идеально – и не подумаешь, что всего несколько минут назад на полу лежала мертвая женщина.
Мистер Гордон ныряет в маленькую комнатку, а я окидываю библиотеку последним взглядом. На краю стола лежит небольшой блокнот в зеленой кожаной обложке, и, открыв его, я замечаю тот же паучий почерк, что и на стенах в соседней комнате. Глаза останавливаются на фразе: «Уолт Гордон ушел вперед с открытой бутылкой пива в одной руке, а другой время от времени обнимал Эмили за талию…»
Это дневник. Первая страница датирована десятым сентября 1966 года. На мгновение я задумываюсь, но потом решаю спрятать дневник в рюкзак. В сущности, это не кража. Я ведь наследница тети Фрэнсис. Но даже мельком просмотренные слова позволят мне узнать необходимый контекст.
Мое внимание снова притягивают остатки букета на столе. Наверное, тетя Фрэнсис надергала для него растений из ближайшей живой изгороди. Откровенно говоря, полевые цветы и кружевная сныть вместе с белыми розами на длинных стеблях выглядят довольно уродливо.
А другой букет, стоящий у окна, наоборот, как будто сошел со страниц журнала о деревенской жизни. Все растения прекрасно гармонируют, а цвета напоминают о закате в сосновом бору, идеальный баланс.
Я рассеянно тереблю лепесток, упавший с букета на столе. Кто-то собрал с пола белые розы с длинными стеблями и положил сюда, на разбросанные вокруг полевые цветы.
Букет почему-то притягивает взгляд, возможно, просто потому, что кажется неправильным. В вазе есть даже клевер и ярко-оранжевые дикие маки, светящиеся, как неоновые шарики. Половина букета заваливается на бок, особенно клевер, так беспорядочно сваленный в кучу, что тянет за собой все остальное. Все, кроме роз, которые вызывающе торчат вверх, их шипы сверкают в солнечных лучах из окна.
Вглядываюсь пристальнее, шипы на розах глядят на меня в ответ с таким ожесточением, и я наконец понимаю, что тут не так. Вижу ускользнувшее от внимания в первый раз.
Когда возвращается мистер Гордон, я слышу звон ключей, но не оборачиваюсь.
– С розами кое-что не так, – говорю я.
– В каком смысле?
Он тянется к одной розе, чтобы взять ее.
– Стойте!
Я наклоняюсь и хватаю его за руку, пока он не успел прикоснуться к цветку.
– Что такое?
– Эти розы… они… Эти шипы… – Говорю я каким-то чужим голосом. – Из шипов торчит что-то металлическое. Из всех шипов.
Мистер Гордон наклоняется и бормочет ругательства, сипло дыша. Теперь он смотрит на букет как на невесть откуда взявшиеся щупальца.
– Я… Да. Точно. Не понимаю, как такое может быть, но тут иголки.
Он проводит рукой по остаткам волос.
Я очень аккуратно беру одну розу. Поднеся ее к свету, я вижу, как тщательно вставлены в каждый шип тонкие металлические иглы, они торчат в идеальном порядке. Я нервно сглатываю. Теперь здесь определенно нужна полиция.