Сто лет назад в аду земных страстей
Стирались лица, проступали лики,
И лишь художник уходил в метель,
И вслед ему шептали, мол, «Великий».
Ну да, ни дома нет, ни мастерской,
Штрихи лишь недописанной картины,
И Демон увязался за тобой,
Царевна-лебедь и метель-лавиной
Окутала, и нет пути назад,
Замерзнуть, исчезая раствориться,
Поэты обреченные стоят,
Лишь силуэты, он не видит лица.
И вот тогда пригрезится ему
Туманный город, где пришлось родиться,
Сто лет назад, одолевая тьму,
На Любинский он мог бы возвратиться,
Не суждено, погибель за спиной,
И Демон безрассудный не отпустит,
От вдохновенья позднего хмельной,
Он рвется к Блоку, к новому искусству.
Но новое уже не по плечу,
Сам Блок еще чуть-чуть и задохнется,
Хохочет Пан, погасит он свечу,
И разожжет костер, подобен Солнцу.
Там бог всего живого, не сатир,
Художник угадал иную силу,
Но в беспощадном бунте глохнет мир,
И лишь поэт там бродит сиротливо.
Царевна Лебедь в Пекло уведет
И ничего иного не оставит,
А тихий город в суматохе ждет
Художника, но все здесь против правил.
И лишь поэт, забыв о кутеже,
Где Незнакомки в полночь исчезали.
Идет к нему, на этом рубеже
И Демоны повержены, и знали,
Что нет возврата, нет пути назад,
Горят в огне великие картины,
И Петербург, не новый Петроград,
Все зачеркнув, его навек отринул.
Да, в беспощадном бунте смысла нет,
О Дьяволе другой молил устало,
А трезвый и отчаянный поэт
Увидел пропасть, где его не стало…
Врывалась тень в их мертвые дома,
Метались лики свергнутых поэтов,
И кажется, что поглотила тьма
Художника в его закатном свете.
Добро творящий говорит о зле,
Он бродит здесь, растерянно усталый,
Пытается на выжженной земле
Найти Царевну и былую славу.
И ночью, лишь рассеется туман,
Он смотрит вдаль, почти завороженно
Все каменно, все дико, все обман,
И с ним лишь демон вечно побежденный.
Они еще продолжат разговор,
В сугробах души снова холодеют.
Но вечен мир, и вечен страстный спор
Художника, стихии и злодея