Пожелтели клены, кроваво-красным выцвели листья на лозах девичьего винограда. Долгожданный сентябрь опускался на южный край прохладными ветрами. Начинался второй класс.
Тридцать первого августа Андрей стоял у входа в музыкальную школу. В десять утра состоялся разбор расписания на следующий учебный год. Много людей, спросить не у кого, он один, без матери, а все подходы к столам забиты. За вынесенными партами повсюду сидят учителя, но подойти к ним …
На газонах распустились фиолетовые сентябринки, кружились слоники над желтыми кругляшками, собирая нектар. Андрей оглядывался, но бросить все он не мог, поэтому протиснулся внутрь на вахту.
– Извините, где брать расписание первому классу фортепиано?
– Подготовительный? С прослушивания? – Недовольно спросила седая женщина с бесцветными глазами.
– Да?
– Иди в пятый кабинет.
– Извините, …
– Что ещё?
– … а где кабинет?
– Иди во второй холл, справа от статуи по коридору.
– Спасибо.
Андрей двинулся по ворсистому ковру в полуосвещенный коридор. В песочном бассейне, покрытым искусственным газоном стояла пятиметровая гипсовая статуя Венеры Милосской. На стенах были цветочные наклейки поверх дырок.
Стук в холодное дерево.
– Да-да, войдите, я уже жду!
Андрей робко приоткрыл дверцу и попал в комнату-вагон. Здесь каждый семестр принимались экзамены. На стенах висели балалайки, домры, пианино в углу. Возле выхода стояла пожилая женщина.
– Здравствуйте, а где мне брать расписание?
– Ты на каком инструменте?
– Фортепиано.
– Тогда ты мой! У меня в этом году дали одного ученика. Единственный мальчик на эту специальность.
– Извините. – Он постарался привлечь ее внимание: «Но как мне Вас называть?»
– Меня зовут Эрика Карловна. – Тогда она впервые улыбнулась ему.
– Я Андрей.
– Хорошо, Андрей. Вот твоё расписание. Я договорилась со всеми учителями.
– Первое занятие у нас второго числа, я тебя встречу. Принеси нотные тетради, дневник, ручки, карандаши. До встречи. В 14.30.
– До свидания, спасибо большое!
– Давай, иди, иди. – она помахала рукой. Сгорбленная фигура развернулась.
Эрика Карловна была дочерью осевшего в СССР немца – Карла Шульца. Она пережила страшные девяностые здесь, даже не помышляя уехать к родне. Она была замужем, но так и не смогла родить ребенка. Врачи поставили бесплодие. Муж ушёл к забеременевшей любовнице, Эрика же восприняла это как новую бытность, ей стало легче. Оформили развод.
Как полукровка, она привыкла к последнему отношению. Ударили по правой – подставь левую.
Её мать была русской – учительницей начальных классов, отец преподавал музыку в этой школе. Он и привил Эрике любовь к музыке. Девушка закончила консерваторию и стала преподавать. В девяностые родители уехали в Германию к родственникам, позже там и умерли. Эрика осталась совсем одна.
По расписанию у Андрея было три часа специальности в неделю по понедельникам, средам и пятницам. Во вторник сольфеджио и со временем музыкальная литература, в четверг – хор.
Второго сентября Радов стоял на вахте. С мраморных ступеней, на которые Андрей мечтал подняться, едва увидев в самый первый раз, спускалась Эрика.
Седые волосы, собранные в крабик, белая шифоновая блузка с плиссированным краем. Черная юбка в пол, на шее болтаются тяжелые декоративные бусы из чешского стекла с плоским овальным камнем.
– Здравствуйте, Эрика Карловна.
– Здравствуй, Андрюша. Пойдем со мной.
Она протянула ему руку, а мальчик предложил ей свою, чтобы опереться.
– Вот спасибо!
Через лестницу, заполненную различными цветами, они прошли наверх. Второй этаж с ярко-розовыми стенами, напротив окон белые двери кабинетов, а слева – двери из лакированного некрашеного дерева.
– Нам сюда!
Эрика приблизилась к первому проёму в коридоре.
– Открой дверь, Андрюша.
Квадратная коробка-комната, стулья, столик, ключи … пианино.
– Проходи, садись, да, за инструмент. Нет, на красный стул.
Она подошла ближе.
– Так, наверное, нужна подставка. Привстань!
– Спасибо.
Эрика села рядом с ним.
– Мы начнем с названия нот. На клавиатуре есть гаммы. Итак, до-ре-ми-фа …
Андрей почувствовал, что с ним кто-то занимается, что для него приоткрываются врата познания, тайная калитка чего-то великого.
К концу первого урока Андрей смело играл гаммы, знал все ноты и ориентировался в басовом ключе.
– Ой, 17:00. Мне теперь не приходить на неделе?
– Ты чего? Андрюша, ты умничка! Приходи, конечно, давай в субботу, завтра. Дома инструмент есть?
– Нет …
– Ничего, ты далеко пойдешь, за три часа так хорошо сделал! На следующий урок разучим первую пьесу!
– До свидания!
– До завтра, Андрюша!
Вечерело, Андрей вышел на душную улицу. Апельсиновое солнце отражалось в автомобильных корпусах и расплавленном песке пластиковых окон. Он знал, что мать не будет искать его или ругаться за опоздание, поэтому не спешил, наслаждаясь вечером.
Андрей пришел в сквер. Дубы с кудрявой зеленью, бугристая кора, щиколотки жалят земляные оски. Деревянные резные столбы – Кощей, Кот Баюн, Баба Яга. На площадке дети катаются на первых роликах с пластиковыми колесиками, которые громко тарахтят по асфальту, носятся малыши. Тихо и спокойно, всегда отпускает, никаких переживаний.
Дома Оля, она уже держит головку. Улыбчивая, голубоглазая …
В субботу Андрей припустил к музыкальной школе со всех ног. Эрика ждала его в кабинете. На подставке стояли листы.
– Садись, давай разберем пьесу.
С этого дня началось настоящее обучение. Привыкать оказалось достаточно непросто, однако четкое расписание дисциплинировало. Преподаватели всех предметов отмечали в нем отменный от природы слух и сообразительность, отправляя мальчика на олимпиады, он присутствовал при всех выпускных экзаменах, безошибочно отвечая выпускную программу сольфеджио углубленного курса к концу только подготовительного года!
Часто он оставался в школе до темноты, занимаясь в пустых кабинетах.
Практически жить в музыкальной школе оказалось не так уж и плохо, учитывая тот факт, что дома есть Вениамин и Светлана, к тому же отсутствует пианино, чтобы не раздражать мать.
Вечером девятнадцатого апреля Андрей как обычно сидел за инструментом, играя минорную прелюдию Шопена. Одно из самых прекрасных его творений, Андрей влюбился в эту музыку, как только ее услышал. Трудно было описать все то, что возбуждала в нем каждая нота!
Он часто думал: «Кто они эти авторы? Что сподвигло их так писать? Они тоже ходили по земле, тоже дышали … они видели все вокруг».
На музыкальной литературе ученики проходили биографии классиков. Бах писал при лунном свете из-за запретов старшего брата, а Моцарт уже в четыре года прослыл вундеркиндом.
Андрей видел красоту во всем. Особенно в природе, в листьях, деревьях, жуках, птицах. Ему очень хотелось этим поделиться, дать людям почувствовать то, что чувствует он сам, что бежит по его венам вместе с кровью.
Андрей взял в руки нотную тетрадь, перелистал на чистую страницу. Девственно ровные нитки нотного стана. Пальцы легли на лакированные косточки черного фортепиано.
Домой Радов возвращался затемно.
Двадцать третьего мая был день рождения Эрики Карловны. Андрей явился заранее, уже свободный от школы, с огромным букетом белых нарциссов в руках, купленным на деньги на который сэкономил на завтраках в школе. Мальчик ждал учительницу под кабинетом, зная, что за полчаса до урока она пойдет его встречать.
Белая дверь со скрипом отворилась, Эрика Карловна выходила в коридор.
– Здравствуйте, С Днём Рождения!!!
– Ой, спасибо, Андрюша! – Она захватила его в объятия. От белой кофты пахло мылом, бальзамом «Звёздочка» и немножко духами. В манере всех учителей она поцеловала Андрея в обе щёки.
– Эрика Карловна, можно я сыграю? Послушайте!
– Хорошо, хорошо, пойдем! Я-то думала ты уже не захочешь заниматься. Жарко, солнышко разморило. Может, чай?
Но Андрей уже сидел на подставочке. С поразительной точностью, зажимая педаль, превращавшую любую ноту в длинное эхо. Эрика Карловна никогда не слышала ничего подобного.
Она ставила нарциссы в вазу. Её любимые цветы. Фатиновая легкая штора волнами перетекала в комнату, позволяя ласковому ветру принимать материальную форму. Ворчал электрический чайник, запотела крышка из тонкого пластика над пирожными.
Белые лепестки доверчиво подрагивали на ветру. Много лет назад в её день рождения муж пришёл в кабинет с большим точно таким же букетом. Точно так же стоял у двери, а потом она играла ему, а любимый улыбался. Вместе шли они по аллее тополей, Эрика в легком белом платье цвета перистых облаков на горизонте.
Музыка – сладкая вата или пломбир, словно таяла, наполняя душу молодостью, весной. Душа впадала в детство, не нужно было ничего решать, думать о чьих-то похоронах или неоплаченных коммунальных услугах, беспокоиться, что не подал данные по расходу воды и газа, что прожил жизнь, не исполнив мечту.
– Эрика Карловна, я дарю это Вам!
– Ты сам это написал?
– Да …
– Ну-ка пойдем! – Она взяла его детскую руку в свою старую сморщенную ладонь.
Эрика провела его к загадочной деревянной двери, огромной, до самого потолка, метра три как минимум стоявшей против кабинетов.
– Открой пожалуйста, Андрюша.
Темно-голубой свет, бархатные стулья из красных превратились в фиолетовые, ковровые дорожки, белые столбы, окна в крыше.
– Закрой глаза.
Шаги по чему-то непривычно мягкому куда-то вперёд. Ступени … один, два, три…
– Андрюша, посмотри!
Блестящий концертный рояль, очень старый и дорогой инструмент, подарок из Германии, который когда-то прислали Эрике.
– На этом рояле я играла в молодости. Посмотри в зал.
Ряды сидений, сколько людей они видели? Сколько тончайших произведений искусства слышали?
– Ты хочешь стоять здесь? Хочешь играть?
– Да … – Он будто бы увидел людей, глаза заискрились.
– Ты готов заниматься всегда, даже летом?
– Да! Однозначно!
– Тогда будем работать! Прошу, сыграй здесь то, что сыграл мне.
Эрика Карловна спустилась и села в первый ряд.
В этом году Андрей не поехал в летний лагерь, а убедил мать дать ему возможность остаться в городе. Зоя Степановна чувствовала себя слишком плохо, чтобы принять мальчика к себе. Тогда Эрика Карловна предложила безвозмездно взять его в дом, пока вся семья в отъезде.
Каждый день Андрей играл на рояле, оставаясь один – писал. Иногда просто упражнялся, однако время от времени он сочинял о том, что более остального трогало его. Эрика собирала каждую мелодию, систематизируя творчество ребенка.
Она жила в старой одинокой квартире, доставшейся от матери, и вся роскошь была: сервант из темного дерева, набитый нотными тетрадями, телевизор-коробка – громоздкий "Сокол", да пианино отца.
Не было никого: животных, растений. Все комнаты пропахли немножко ветхим запахом «Красной Москвы» и уже каким-то родным бальзамом «Звёздочка», возможно, от того, что Эрика Карловна постоянно использовала его абсолютно для всех возможных целей. Но Андрею тут сразу понравилось. Это единственное место, где он был свободен. А Эрика Карловна с ним ощутила заветную радость материнства.
С утра Эрика Карловна ставила чайник и начинала готовить, она включала патефон, и дом наполнялся дружным хоровым пением. Женщина всегда вставала с первыми лучами солнца. После завтрака начинались занятия.
Время от времени они выбирались в парк. Эрика понимала, что подопечному нужно движение и свежий воздух. Андрей ни в чём не знал отказа, но его это, как ни странно, совсем не испортило. Он изо всех сил старался радовать учительницу.
Теплым терракотовым вечером потерянные души обретают умиротворение. Эрика Карловна любит сидеть на кухне, достаточно просторная комната, где женщина готовит или пьет чай, просто читает …
В тот памятный день она вынесла в комнату скрипку и заиграла.
– Ты хорошо играешь на фортепиано, может тебе полюбится и скрипка? Хотя, по-моему, твои произведения достойны церковного органа. Знаешь, – Продолжила она, помолчав недолго: … ты пойдешь дальше и выше, музыка – то, что у тебя не отнимет никто, но и ты не предавай себя никогда.
Кстати, ничто так не украшает фортепиано, как скрипичная аранжировка… Мы можем написать что-нибудь вместе сегодня вечером.
– Правда?
– Правда. А теперь давай испечем печенье!
– Ура!
Эрика Карловна прошла к холодильнику, вытащив яйца и молоко, а Андрей тем временем принёс муку.
– Покроши шоколад в миску.
– Хорошо.
А затем они сидели на балконе и пили чай со сладкими кругляшами, разговаривая на своем языке безграничной любви к музыке.
В начале июля вернулись Радовы. Расстроенного Андрея забрали в семейное гнездышко. Единственной отдушиной стала Оля, которая подросла и очень загорела. Андрей подарил ей связанного за месяц разлуки медведя, жалея, что не смог вместе с ней встретить её первый годик.
В следующие два месяца Радов усиленно занимался, готовясь к осенне-зимнему сезону олимпиад и конкурсов.
Хоть его семья и смогла уйти от фортепиано, но скрипка – легкий инструмент, не требующий грузчиков.
Оля часто играла вместе с Андреем, вот только пока ты учишься играть на скрипке – лучше никому рядом не стоять. Светлана буквально лезла на стенку, её невежественная натура не выносила ничего прекрасного. Вениамин – копия своей матери, сбегал из дома, но не только от скрипки, а от всевидящих брата и сестры.
Несмотря на возраст, он потихоньку приносил домой игрушки, которые не покупал, часто сплетничал с друзьями по новенькому телефону.
У Андрея, как ни странно, тоже был чудо-аппарат, но он практически им не пользовался.
С первого сентября Эрика Карловна, как и обещала, начала продвигать Андрея в конкурсах. Лишь некоторые произведения, посвященные кому-то, он оставлял сугубо в стенах кабинета Эрики Карловны, а всё остальное вскоре напевал весь преподавательский состав.
Школа в этом году принимала областной конкурс.
– Что ты сыграешь?
– Что Вы посоветуете, Эрика Карловна?
– Вот это …
– Но оно только Ваше!
– Я прошу тебя, дай услышать его кому-то кроме меня.
Кладовая комната возле малого зала – страх клаустрофоба, настолько узкая, что даже с гитарой развернуться становится проблемой. В залепленное окно бьется жирная муха, порепанные стены, почти нет света.
– Андрюша, ты здесь?
– Да, уже идти?
– Нет, чего ты так нервничаешь?
– Мне страшно.
– Ты ничем не хуже всех остальных. Вот, возьми. – Эрика Карловна протянула ему шоколадное печенье, которое испекла с утра.
– Спасибо.
– Сыграй мне. – Сказала Эрика, подождав, пока Андрей доест.
Скрипка тихо запела.
– Отлично, я объявлю твой выход. А теперь – не играй, до самого выхода даже не бери в руки инструмент!
Фанерная дверь в ромбик, закрылась с шорохом дерматина, набитого вдоль косяка.
– Следующий конкурсант Андрей Радов с собственной композицией «Парк аттракционов», аккомпанирует заслуженный преподаватель скрипки и фортепиано школы имени Шостаковича Шульц Эрика Карловна.
Аплодисменты, испарина на лбу, мозг свернулся в комочек, как перед вступительным экзаменом. На дрожащих ногах, едва удерживая выскальзывающую скрипку, Андрей идет мимо рядов стульев. Чужие лица, они все смотрят, слышно их дыхание, слышно, как муха бьётся в стекло в кладовке. Туфли скрипят по линолеуму. Выходит на сцену, Эрика уже сидит.
– Здравствуйте!
– Три, два, один. – Считает Эрика Карловна шепотом.
Пальцы не слушаются, не гнутся, струна врезается в подушечку, но как только смычок взмыл вверх, что-то отпустило, отступил страх, упала затянутая петля. Зал замер, но Радов ничего не видел, у него выросли крылья, уносившие вверх. Музыка приводила его в состояние транса.
Аплодировали бурно, поднимаясь на ноги. Каждый хлопок давил голову медным обручем, Андрей побежал. Слезы закапали вниз, разлетаясь. Он бежал, не переобуваясь, выскочил на улицу. Поздняя осень, холодно. Через лужи, ломая отражение серых облаков, поднимая на волну тонкий желтый лист ивы.
Дождь пролился холодной картечью.
– Андрюша! Куда ты убежал? Ты чего?
Эрика завела Андрея назад. Кладовка озарилась светом голой лампочки накаливания, свисавшей с потолка на черном проводе. Плед на плечах, горячий чай и печенье.
– Ты чего убежал?
Глаза Андрея округляются, не хочется отвечать. Просто не хочется. Этот момент, что-то сдавило, причинило дискомфорт. Дети, возможно, мудрее взрослых: они не боятся заплакать, а если им плохо, то убегают, и не волнует, что подумают люди. Что это? Здоровый эгоизм? Непосредственность?
– Ладно, ничего страшного, лишь бы не заболел! – Эрика погладила медные волосы: «Нам пора идти на награждение».
Снова зал, те же люди, задний ряд. Приезжие показывают пальцами. На сцену выходит директор. Нежно-розовый костюм, волосы стоят красным начесом. Синие тени на морщинистых веках, фиолетовые губы. Чем-то напоминает обезьяну, не подумайте уж ничего плохого, но физиогномика такое дело.
– Уважаемые участники конкурса, мы рады видеть всех Вас здесь сегодня! Да, жюри было трудно подвести итоги, все Вы играли по-своему хорошо, но конкурс подошел к концу. Итак, наши малыши! Грамотой участника музыкального фестиваля 2007 в первой возрастной категории награждается Рыбина Полина. Полина, выходи к нам! Грамотами дипломантов конкурса награждаются Бабушкин Валерий и Костенко Николай! Дипломом третьей степени награждается Конарев Антон! – Теперь помимо каких-то разноцветных бумажек директор вручала выходившим медали.
– Гран-при 2017 – Михаил Дятлов! Аплодисменты!
Андрей по возрасту входил в первую группу, но был настолько заворожен, что не заметил, как началась вторая, за ней третья, четвертая и, наконец, последняя.
– Среди множества участников есть один, выдающийся ученик нашей школы. Сегодня мы поставили его из первой категории в пятую, взрослую. Он поедет на следующий этап конкурса в Москву. Андрей Радов! Выходи к нам сюда!
Эрика, гладившая плечо Андрея, слегка потрепала его.
– Иди, Андрюша.
Радов пошел вперед, не веря в услышанное. А впереди маячила директриса с кубком в руках.
Мгновение и кубок оказывается в его руках, медаль опускается на шею. Счастье не описать словами, ленту триколор оттягивает переливающийся медальончик. В чашке кубка сидит медвежонок с черными глазками эллипсами и сердечком на брюшке.
Памятное фото с директором, потом общее, а глазами ищет только Эрику Карловну. Вот она стоит в толпе, сияя от счастья.
Под руку, уходя от общего гомона, они поднялись в кабинет.
– Эрика Карловна, давайте ещё заниматься!
– Ой, Андрюша, отдохни хотя бы сегодня! У нас ведь праздник!
До конца вечера они сидели вместе. Дома Андрея ждала Оля. Плюшевому медвежонку она обрадовалась невероятно. Вениамин с жадностью и завистью испепелял глазами брата и его призы. Светлана никак не восприняла этого, отметив лишь, что раз средний сын смог, то у Венечки будет во много раз больше кубков и медалей, только чуть позже. Ольга сидела в кроватке, весело махала руками, смеялась и говорила:
– Андрей, Андрей!
А он брал в руки серенького Мишутку и играл с сестрой. Медвежонок стал ей дороже всех глянцевых кукол, принесенных матерью.
Весь день перед Новым годом Андрей провёл с Эрикой Карловной. Одинокие праздники ей давно опостылели, елку женщина не покупала уже много лет. Поначалу, конечно, старалась как-то сохранять традицию, приходя в гости к кому-нибудь из коллег или отмывая единственный бокал из-под шампанского, выпитый со звоном курантов, но со временем бросила и это.
А теперь рядом с ней по глубоким сугробам семенит Андрюша в теплой шапке и рукавицах. Ему скоро десять. Пахнет мандаринами, маленькие фонарики горят, словно в невесомости. Рынок, обычно пустой зимой, набит людьми. Фейерверки, пушистые ёлки, следы от салазок, ярко-красные павильоны с шариками и гирляндами. В толпе бегает не один десяток Дедов Морозов.
– Эрика Карловна, давайте сегодня ёлку нарядим? Я из дома шарики взял! – Андрей еле выпросил эти старые елочные игрушки, которыми Светлана уже ничего не наряжала. Он хотел встретить куранты с Эрикой, но это мать настрого запретила. Принципиальность в сохранении традиций всегда отличала эту натуру, а Новый год – праздник семейный.
– Конечно, Андрюша, нарядим.
И сколько все-таки счастья эти двое умудрялись приносить друг другу, словно никого больше и не было надо.
Шестого февраля Андрей снова пришёл в музыкальную школу. На пороге стояла Эрика Карловна.
– С Днём Рождения, Андрюша!
– Спасибо!
В первый раз его кто-то сердечно поздравлял с праздником. А затем добрая старушка протянула ему футляр.
– Довольно тебе заниматься на школьной скрипке, эта как раз для тебя.
В футляре лежала коричневая скрипка с синей обечайкой, усыпанной звездами. На ней когда-то давным-давно играл её отец и хранилась эта скрипка в ее доме пуще всех других вещей. Чего-то настолько ценного для старой учительницы и представить было невозможно.
– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – Андрей держал ее в руках, ощущая под пальцами душу этого инструмента…
Весной состоялся грандиозный конкурс исполнителей в Москве. Все расходы оплатила музыкальная школа. Залы больше не пугали, вызывая опьяняющую эйфорию. Аплодисменты звенели из темноты, к освещенной сцене летели букеты. Находя признание в своем творчестве, Андрей начинал стремиться к большему. Так прошёл третий класс. Гран-при сыпались со всех сторон, юное дарование не переставало удивлять самых строгих критиков.
На отрывном календаре болталось очередное майское число.
– Андрюша, ты не устал? Не хочешь сделать перерыв?
– Нет, не хочу.
– А в Италию хочешь? Мы купили билеты, осталось документы собрать. Конкурс искусств, полетим на самолёте. Погуляем там, посмотрим.
– Конечно! А когда поедем?
– Не спеши так, в начале июня.