Здрасте-приехали! Ему-то что здесь внезапно понадобилось?
Анна испуганно смотрит на меня, понимая, что весь план, которому мы следовали, идет коту под хвост. Японский городовой. И что теперь делать?
– Нира Айтина, мы приехали, – Гор стучит в дверь экипажа, а потом открывает. – Мы сейчас к командованию, а вы уж дальше сами.
Я натянуто улыбаюсь и, оперевшись на вежливо поданную руку, выхожу на улицу. Ноги тут же утопают во влажной холодной земле, и я мысленно благодарю хозяйку таверны, которая заставила нас с Анной поменять обувь: в тех ботиночках, хоть и плотных, ноги тут же замерзли бы.
По небу плывут белесые облака, похожие на клочья ваты, сквозь которые туманно проглядывает солнце. Оно едва пробивается, создавая ощущение мягкого, рассеянного света.
Легкие наполняет свежий, прохладный воздух. Ощущение, что он будто более легкий тут, но его словно не хватает, чтобы надышаться. Привыкну, никуда не денусь. Если найду способ отделаться от Нортона.
– Госп…
– Айтина, – тихо напоминаю я Анне: мы с ней уже обсуждали, что Альба придумала мне имя, и это отлично для маскировки. – Нам нужно поспешить к тетушке. Я уверена, что она нас уже заждалась.
Краем глаза замечаю, что Альба выходит к дороге. Она с вечера предупредила, что лучше проведет ночь в лесу, а утром просто пойдет по нашему следу.
Анна склоняет голову и бросает взгляд на Гора, который достает из экипажа наши сумки и корзинку с перекусом, что нам дала с собой хозяйка таверны. Когда капрал отдает корзинку Анне, та отводит глаза, и я могу поспорить, смущается. Ох… Юность! Так легко влюбиться! Только бы голова не отключилась, а у капрала совести оказалось достаточно!
Мы прощаемся со всем военными, благодарим за помощь, и вместе с Анной идем по деревне вверх. Натягиваю поглубже капюшон.
– Тут несколько лет назад было очень оживленно, – рассказывает она. – Когда горные перевалы еще не были захвачены орками, через деревню проходил торговый путь. А как только орки напали на нас, естественно, никто не рискует тут ездить, все идут в обход. Ну и… Кто смог, отсюда уехал.
Мы идем мимо ветшающих, но все еще крепких домов с крышей из потемневшей соломы или замшелой черепицей и деревянных заборов с облупившейся краской. То там, то тут видны следы пожаров как старых, так и совсем недавних.
В воздухе висит типичный деревенский запах от скота и птичников, смешанный с дымом и едва заметным ароматом домашнего хлеба.
Немногочисленные жители рассматривают нас, но почти без интереса, будто им уже все равно, что происходит вокруг. Они просто проходят мимо, не задавая вопросов.
Старуха с клюкой и поджатыми губами, старик на крыльце с самокруткой, несколько скромно одетых женщин у одной из калиток…
Интерес мы вызываем только у военных, которые все еще создают видимость жизни в этой деревне. Если я правильно поняла, то их распределили прямо тут, наверняка в чьи-то дома. Интересно, они хоть помощь-то местным какую-то оказывают? Или так, дармоедством развлекаются?
– Мой дед держал тут таверну. Было очень известное место среди путников! – с каким-то детским восторгом говорит Анна. – Конечно, до того, как орки пришли. Но вы только посмотрите, как тут красиво!
– Ты… Обращайся ко мне на “ты”. Пожалуйста, постарайся запомнить, – вздыхаю я.
Да уж… То, что красиво – не поспоришь, потому что чем выше мы поднимаемся по дорожке между домами, тем более невероятный вид на горы открывается. Но пока, учитывая все исходные данные в виде нападений орков и вероятного скорого прибытия муженька, не могу сказать, что мне здесь очень нравится.
Наконец, мы выходим к таверне. Когда-то яркая и манящая вывеска теперь покрыта пятнами ржавчины и потускневшая от времени, хотя все еще можно прочитать ее название “У Черных скал”. Двухэтажное каменное здание с мансардой, когда-то величественное и внушительное, теперь покрытое следами запустения.
Стекла окон покрыты пылью и грязью, резные балконы на втором этаже, выглядят покосившимися и ветхими. Кое-где краска облезла, обнажая потемневшее от времени дерево. Кажется, что они вот-вот рухнут, если их не починить в ближайшее время.
Ступеньки при входе потрескались и осыпались. По ним, распахнув покосившуюся дверь, сбегает девчонка, немногим старше Анны, с очень похоже распахнутыми глазами, но темными волосами.
– Аннушка! – девушка кидается на шею служанке. – Как же ты вовремя! Маме совсем худо с вечера, я даже не знала, как тебе сообщить.
– Мери, – Анна обеспокоенно присматривается к девушке и к таверне. – Что случилось?
– Мама в речку как упала на днях, так заболела и не встает. Бьется в лихорадке… Военный врач как раз в город улетел, – всхлипывает Мери.
Анна подхватывает платье и бежит в таверну. Я следую за ней через мрачноватое большое помещение, по скрипучей деревянной лестнице с шаткими перилами в мансардный этаж. Тут три невысокие двери, одна из которых приоткрыта.
Девушки идут именно туда, в комнату, пропитанную затхлым запахом болезни и бедности. Деревянные балки потолка нависают над узкой постелью, где под толстым лоскутным одеялом мечется в бреду женщина. Осунувшаяся, измученная, но видно, что еще красивая женщина часто и неровно дышит.
Ее лицо покрыто бисеринками пота, бледные, иссушенные губы приоткрываются в безмолвном стоне. Женщина застывает на пару мгновений, когда я вхожу, вонзается в меня невидящим взглядом в пространство, а затем начинает что-то бессвязно бормотать.
– Перепутье… Довериться или погибнуть… Подарить крылья потерянному народу… Ты! Чужая.