Время на острове тянулось медленно. Сентябрь закончился и наступил октябрь. В Европе в свои права вступила осень, а на острове по-прежнему было лето. Листья зеленели в лучах яркого тропического солнца, попугаи старались друг друга перекричать, а маленькие колибри все так же неутомимо двигали крохотными крылышками, собирая нектар с цветов.
Шторм, разрушивший их шалаш, длился несколько дней. Во время коротких передышек от дождя, они заново отстроили шалаш, сделали его прочнее, надежнее. Для большей безопасности построили его среди деревьев в джунглях, а не на берегу. Теперь к океану идти приходилось дольше, зато теперь они не боялись, что их жилище вновь будет разрушено.
Алессандро, как и раньше, часто уходил к океану рыбачить. Когда возвращался, вновь покидал лагерь, поднимался на холм и проводил долгие часы в наблюдении за горизонтом – не появится ли где корабль, не махнет ли крылом самолет. В такие минуты Алессандро обязательно брал с собой ракетницу и зеркало. Благо у них оставалось два сигнальных патрона, с помощью которых они могли дать о себе знать проплывающему мимо кораблю или пролетающему над островом самолету. Синьора Полетте предложила нести вахту на холме по очереди, но ее предложение осталось неуслышанным со стороны Винченцо, Кирка и Эбигейл. Никто из них не желал проводить часы на холме, жарясь в лучах беспощадного тропического солнца. Для Эбигейл не было лучше времени, чем время, проведенное на пляже. Она готова была часами валяться в полосе прибоя, ощущая обнаженным телом ласки теплого бриза. Время от времени к ее походам на пляж присоединялся Кирк. В такие минуты Ангелике было жалко видеть Винченцо. Наблюдая за парочкой, исчезающей в джунглях, тот хмурился, кусал губы и отправлялся следом.
Между тем, когда Алессандро уходил из лагеря, Винченцо раз или два вновь подходил к Ангелике, просил заняться с ним сексом или хотя бы помастурбировать ему. Когда Ангелика отсылала его куда подальше, Винченцо начинал умолять, а потом начал и угрожать. Ангелика думала сказать Алессандро о домоганиях Винченцо, но вместо этого решила уходить вместе с Алессандро на холм, а иногда и на рыбалку. Все равно это было лучше, чем сидеть сиднем в лагере, изнывая от безделья или слушая очередной бред со стороны Винченцо.
Часто, сидя на вершине холма вместе с Алессандро, Ангелика блуждала взглядом по далекому горизонту, плыла по посеребренной облаками бирюзе неба в надежде увидеть самолет. Надежда не покидала ее. Но с каждым новым днем она становилась все слабее и слабее. Никто не хотел говорить эти слова вслух – ни она, ни Алессандро, но было похоже на то, что этот остров будет их домом до конца их жизней. Ангелику пугала такая перспектива, но поделать она ничего не могла, разве что пуститься вплавь в неизвестном направлении в надежде, что первая попавшаяся акула будет милостивой и убьет ее быстро и безболезненно. Но хоть надежда и решила ее оставить, жажда жизни все еще была в ней сильна, поэтому решиться на столь безрасудный поступок она не могла. Мысленно готовила себя к тому, что остаток своих дней она проведет на этом необитаемом островке, затерянном на бесскрайних просторах Атлантики. От этой мысли она готова была плакать каждую минуту, только вот толку-то от слез, поэтому и не плакала. Против судьбы идти бессмысленно, особенно когда судьба забрасывает тебя на необитаемый остров. Здесь только одно верное решение – смириться и продолжать жить на этом клочке суши. В любом случае это лучше, чем изматывающее, сводящее с ума непрестанной качкой скитание по океану на утлом суденышке, даже не деревянном, а резиновом. Этим Ангелика себя и успокаивала. Что еще оставалось делать?
В такие безрадостные минуты Ангелика часто размышляла над тем, как ей жить дальше. Где – поняла, а вот – как… Но и тут выбор у нее был невелик. Или быть одной или с кем-то. Одной быть она не хотела. Это было бы ужасно, оказаться на необитаемом острове, да еще доживать век в одиночестве. А ведь ей-то всего лишь двадцать пять. У нее, по сути, вся жизнь впереди. Конечно, то, что эта жизнь пройдет на острове, омрачало – никаких походов в кино, никаких салонов красоты, бутиков, поездок за границу, городов, транспорта, друзей и много-много еще чего, особенно родителей и Леопольдо, но о Леопольдо она думала редко, память будто жалела ее, старые воспоминания в череде новых смазывались, превращались во что-то нереальное, будто и не существовашее вовсе. И когда Ангелика смотрела на кольцо на пальце, подарок из прошлого, не чувствовала ничего, кроме безразличия к этому самому прошлому.
В общем, Ангелика знала наверняка, что доживать свой век на острове в гордом одиночестве она не хочет. Она – женщина, и как всякой женщине ей хотелось внимания и заботы со стороны сильного пола, да и, конечно же, защиты. И тогда Ангелика обязательно устремляла взгляд на Алессандро. Она вспоминала, как он заботился о ней на протяжении всего этого времени, пыталась вновь ощутить касание его рук на своем теле, как тогда, когда она ввалилась в шалаш некоего Джека Рами, продрогшая до костей, мокрая как курица. Почему-то в такие моменты память совершенно не думала подводить Ангелику. Она помнила все, что было связано с Алессандро, вплоть до мельчайших подробностей, особенно поцелуй. Но теперь девушка вспоминала о нем не как о чем-то противном, возмутительном, а как о чем-то теплом и приятном. Она даже улыбалась, когда думала о поцелуе. Что за странные метаморфозы?
Как-то они с Алессандро сидели на вершине холма и гуляли взглядом по зеленому морю внизу. Ангелика повернула голову к Алессандро и спросила:
– Алессандро, почему ты поцеловал меня тогда?
Алессандро явно не ожидал такого вопроса, на лице появилось растерянное выражение, которое вскоре сменилось удивлением.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Мне интересно.
– Не знаю, – Алессандро пожал плечами. – Это как-то случилось само собой. Наверное, я просто обрадовался тому, что ты жива.
– Обрадовался? – теперь пришла очередь Ангелике удивляться. – Но почему? Мы же с тобой никогда прежде не виделись. Даже не были знакомы.
– Ты понравилась… Луизе и… – Алессандро посмотрел на девушку, сделал паузу, – и мне понравилась.
Ангелика улыбнулась, бросила взгляд в сторону океана.
– Когда мы с тобой разговаривали на могилке Луизы, я не говорил… точнее не договорил, – продолжил Алессандро, устремив взгляд в небо. – Я говорил, что после смерти моей девочки, я не знал, зачем мне жить дальше. Со смертью Луизы я утратил смысл жизни, но… но ты мне его вернула, – Алессандро посмотрел на Ангелику. – Ты стала моим смыслом жизни. Еще тогда в самолете я пообещал себе, что… что не допущу того, чтобы ты умерла. Я потерял свою малышку, но я не хотел потерять тебя. Возможно, ты рассердишься на меня за эти слова и возненавидишь, но я должен сказать то, что должен. Да, я знаю, это звучит эгоистично. У тебя был жених, но я не обратил на это внимание, думал только о себе. Уже потом в какой-то мере даже смог почувствовать удовлетворение от того, что самолет потерпел крушение… Это сумасшествие. Я знаю. Но, как я говорил, ты стала моим смыслом жизни, и… черт подери… я даже сейчас чувствую это удовлетворение, удовлетворение от того, что мы оказались на этом острове, а не где-нибудь на Бермудах или на Кубе. Будь иначе, я бы тебя потерял навсегда, утратил бы свой смысл жизни окончательно, а так у меня есть шанс… по крайней мере, я хочу верить в то, что у меня есть шанс добиться твоего расположения… Черт, прости меня. Я понимаю, это все звучит так глупо, что мне от этого самому тошно и… Fuck! Пошло все к черту! Но я хочу, чтобы ты знала, что… что я люблю тебя, Ангелика, – Алессандро притянул к себе девушку.