В замке Буа дней не замечали. И только однажды счастливая жизнь этой пары была нарушена тем, что от герцога прибыл нарочный с известием, что Шарлю стало плохо. Как не хотелось Бланке ехать и оставлять любимого, но все же пришлось это сделать. Роман провожал ее чуть ли не до замка. Они еще долго, оставив карету, не могли расстаться.
– Я буду тебя ждать здесь! – заявил Роман.
– Милый, я не знаю, сколько здесь пробуду. Но вернусь при первой возможности. Так что поезжай и жди меня.
Что оставалось тому делать.
Без нее он не находил себе места. Но шли дни, она не возвращалась. И он решил ехать за ней, приказав к утру приготовить коня. А под вечер за воротами раздался шум. Роман схватил было шпагу, но счастливые голоса: «Сеньора! Сеньора!» – дали понять, что она вернулась. Стрелой вылетел он во двор и подскочил к подъехавшей карете. Забыв обо всем, как только она появилась, Роман схватил ее на руки и понес в дом. Он даже не заметил, что герцогиня была в черном.
– У меня траур, – сказала она скорбным голосом, – я осталась вдовой.
Это известие несколько охладило пыл Романа.
– Светлая ему память. Да будет ему земля пухом, – проговорил он и перекрестился.
Но печаль длилась недолго. Ночной покров накрыл ее своей невидимой тканью. Скоро для них жизнь вошла в желаемое русло.
В этот день Жак все же решился идти в замок и сообщить Бланке о случившемся. Он долго откладывал этот поход. Боялся, что его могут в чем-то обвинить. Но думал, если не сообщит, то и тут могут заподозрить его, задав простой вопрос: «Почему не сказал? А потому, что ты виновен в случившемся!» Оделся получше, как никак идет к герцогине, для чего достал из сундука кафтан, штаны, чулки и башмаки, которые приберегались для особых случаев. И вот он у ворот замка. Там по-прежнему, оберегаясь налетов, закрыты ворота. Достучавшись, он назвал себя и сказал, что должен сообщить сеньоре что-то важное. Но прежде чем их открыть, страж сбегал к Бланке. Та велела впустить, узнав, кто это такой. Сердце ее забилось в предчувствии какой-то беды.
Вскоре вошел Жак. Остановившись, едва переступив порог, он, переминаясь с ноги на ногу и теребя в руках вязаный колпак, заикаясь, растягивая слова, заговорил:
– Я, сеньора, пр…пришел ссс… сказать, что они… по…по… гибли, – наконец выдавил он последнее слово.
– Кто погиб? – недоуменно спросила Бланка.
– Ну… ну… те.
– Да скажи ты ясней.
– Ну, брата вашего… э…
Она поняла:
– Пожарэн?
– Да, да, – этот ответ прозвучал как-то обрадовано.
Ей стало даже неприятно.
– А Кобылье?
– Да, да.
– А Роберт? – испуг выдал ее.
– Нее. Он давно уехал.
«Слава тебе», – подумала она и спросила:
– У тебя все?
– Да, да! – торопливо ответил он.
– Если все, ступай. Я закажу поминальную молитву.
– Ага! – облегченно вздохнул Жак и юркнул в дверь.
Оставшись одна, герцогиня задумалась, что ответить Роману. Но, вспомнив его встречу, улыбнулась, решив про себя, что любые вести не оторвут его от нее.
– Милый, – она подошла к Роману и поцеловала его, – твои э… спутники…
Он непонимающе посмотрел на нее:
– Какие спутники?
– Да герцог Пожарэн, граф… э… Кобылье…
– Что с ними? – голос его мгновенно переменился.
Она поняла, что это роковая ее ошибка. Но отступать было нельзя.
– Они… они погибли!
– Как… погибли?
– Не знаю. Это мне сказал Жак.
– Где он?
– Пошел к себе в деревню.
– Прсти!
Он отступил на несколько шагов и вдруг резко повернулся и бросился вон.
Жак шел с легким сердцем. Он выполнил то, что так долго его мучило. Герцогиня приняла это известие довольно спокойно. И у него гора с плеч. Правда, он укорил ее: «Ишь, она закажет поминальную молитву… Ну что… это чужие ей люди». Его рассуждения прервали довольно громкие шаги. Он оглянулся и увидел, что его догоняет какой-то мужик. Страх родился внезапно, и он посчитал лучшим для себя спрятаться в ближайшем лесу. И юркнул туда, притаившись за кустами.
– Жак, где ты? – услышал он голос. – Не бойся! Я те ничего не сделаю. Я, Роман, друг Кобылье Пожарэна. Расскажи, что с ними случилось.
Тот подумал и вышел из кустов.
Когда Жак закончил свое повествование, Роман не выдержал и, схватив его за грудь, укоризненно произнес:
– Почему вы их не спасали?
Жак осторожно отцепил его руки и проговорил:
– Спасать? А как там можно спасать? Ты был в этом подземелье?
Роман покачал головой.
– То-то! – поправляя кафтан, произнес он и добавил: – Побыл бы там, сам понял.
– Вот и пойму. Завтра поедем. Покажешь дорогу.
Жак было забрыкался. Но Роман, взяв его за грудки, приподнял и, дыша ему в лицо, сказал:
– Если ты откажешь, я тя удушу, понял? – Поставив Жака на землю, произнес: – Поедем завтра. За это я тебе заплачу. Хорошо заплачу.
– Ладно, – махнул он рукой.
Роман вернулся в замок совсем другим человеком. Встретив Бланку, он, глядя ей в глаза, сказал:
– Я не могу бросить друзей.
Она все поняла и с горечью спросила:
– Ты… поедешь?
– Да! – глядя куда-то в сторону, ответил Роман. – Завтра! Помоги мне собраться.
– Хорошо! – ответила она.
Глаза ее были наполнены слезами. Бланка поняла, что разговор о бесполезности его поездки ничего не изменит. И не стала его в этом убеждать.
На следующее утро, когда к дому Жака подъехал Роман, тот его уже ждал. Был он о двуконь. На втором – снаряжение и припасы. Жак понял, что его новый наниматель неопытен в этих делах, и сам собрал всю надобность. Ехали они молча. Жак напрасно ждал, что тот будет его расспрашивать. Роман даже ни разу не посмотрел на него, а ехал и думал. Он почему-то не верил в гибель друзей. И тут Роман вспомнил вдруг о морской встрече. «Никак тама объявился Конрад. Не ен ли все подстроил? Ну если ен… берегись гад!»
Жак, видя задумчивость и чувствуя, что у того плохое настроение, тоже не лез к Роману с разговорами. Все общение сводилось: «Пора на ночлег», Роман кивал. Но через несколько дней пути высказывание Жака было длиннее: «Скоро будем на месте!» С общей дороги они свернули на едва заметную стезю. А когда-то это была главная рыцарская дорога. Но время для кого лекарь, для кого уничтожитель. Здесь оно было вторым явлением. Дорога потихоньку зарастала.
Жак, ехавший впереди, вдруг воскликнул:
– А там что еще за чертовщина? – и остановил коня.
Подъехавший к нему Роман увидел в луже что-то, похожее на человеческое тело. Когда подъехали поближе, Ослябя соскочил с коня и подбежал к луже. Да, это был человек. Скорее всего монах. Ибо на нем было монашеское одевание. Правда, изрядно изношенное, выцветшее, неоднократно штопанное. Роман поднял его голову. Глянув на лицо, понял: это был старик весьма преклонных лет. Он открыл глаза и что-то пробурчал. Роман не стал слушать, а поднял его. Со старика потоком хлынула вода вперемежку с жидкой грязью. Так пропиталась его одежда.
– Да че ты с ним возися? – крикнул Жак. – Поди напился.
Но Роман его не слушал. Положив на сухое место, он спросил:
– Ты где живешь?
Губы старика зашевелились, по всей видимости, он что-то сказал, но Роман не расслышал и попросил повторить.
– Недалеко, – расслышал он.
– Я тя щас отвезу туда, – поднял и посадил старика на своего коня.
– Один! – весьма громко проговорил старец.
Жак, услышав это, сказал:
– Я поеду на стойбище. А ты вернешься суды и по етой дороге езжай до горы. Она виднеется впереди, там, за ней, мня найдешь.
Роман кивнул, что, мол, понял, и спросил деда:
– Куда ехать, – и махнул рукой прямо на лес.
Лес выглядел диким, заросшим и с конем трудно было передвигаться. Когда лес сгустился так, что коню не продраться, Роману пришлось ссадить старика и в обнимку пробираться дальше. Поняв, что ему придется возвращаться одному, Роман тщательно запоминал дорогу. К вечеру они зашли в такие дебри, что, казалось, вперед нельзя сделать и шагу. Старик попросил помочь ему встать на колени, после чего развернул ветви, за ними скрывался ход. Но пройти по нему можно было только на коленях.
Они долго ползли, пока не уперлись в толстейшее дерево. Меж его корней зияла дыра.
– Спускайся! – Старик показал на эту дыру.
Она вела вниз. Заглянув туда, Роман увидел лестницу. Спустившись по ней, он крикнул старику, чтобы тот начал спускаться, а он его поддержит. Старик послушался.
Когда спустился, опершись о стену, отдышался и, держась за нее, заковылял вглубь. Вскоре дневной свет потерял свою силу. Старик подал Роману свечу, сказав:
– Зажги, сынок.
Роман не мог сказать, сколько они прошли, когда вышли в довольно солидное помещение. Свеча слабо его освещала, и хозяин взял факел, стоящий в углу, и подал Роману. Роман его зажег и огляделся. В глаза бросилась печь у дальней стены. На Руси ее чаще ставят ближе к входной двери. Посередине дубовый стол грубой работы, но сделан на века. Около него видны три спинки ослонов. У одной из стен несколько бочек. В одну из них проложен желобок, по которому течет вода. Бочонок стоял на решетке, туда уходила вода при его наполнении. У стен много разных поставцев, меж которых висят, как снопы, разные сушеные травы. Романа удивило, почему у стола три стула, и не выдержал, спросил.
– Здесь всегда должны были жить три монаха, – ответил старик, пытаясь стащить мокрую одежду.
Роман, видя, как дедок старается это сделать, подскочил к нему и помог разоблачиться. Перед ним предстал высокий, с широкой костью старец. Видать, в молодости был удивительно силен. Кожа на нем свисала, как стираное белье на веревке.
– Дедусь, накось оденься, – и подал висевшую на стене шубейку, – а я разведу огонь, нагрею воды да помою тебя.
– Бог наградит тебя, добрый человек, – сказал старец.
Спросив, где дрова, Роман быстро раскочегарил печь, нагрел большой медный бак и вылил из него воду в бочку.
– Дед, какую тебе запарить траву? – спросил он у него, терпеливо дожидавшего обещанного мытья.
Старику так хотелось помыться, что он забыл даже гостю предложить чем-нибудь перекусить. Роман, опустив в бочку травы, через какое-то время попробовал пальцем воду, сказал:
– Пойдет! Дай-ка, дед, я тебе помогу.
Он взял его на руки и опустил осторожно в бочку. На лице старика столько счастья было написано.
Услышав бульканье, Роман подскочил к бочке. Там старец, ушедший с головой под воду, пытался подняться. Роман подхватил его. Сколько благодарности было в глазах деда.
– Задремал, – начал оправдываться он.
– Пора, наверное, вылазить?
– Неет, нет, – замахал старец руками, – дай напоследок насладиться.
Эти слова удивили Романа.
– Какой еще последок? – недовольно произнес он.
Старик не ответил, сделал вид, что не расслышал. Потом запросился сам.
– А где я возьму утиральник, чистую одежду? – спросил Роман.
Старец показал на поставец. Там были чистые, полинявшие и выцветшие рясы и утепленные подрясники. Вытащив и обтерев старика, Роман помог ему одеться. Тот, дойдя до ослона, бухнулся на него. Он несколько раз переводил дух, шевеля губами. Скорее всего творил молитву. Когда Роман увидел, что дед отдышался, он спросил:
– Еда-то у тебя найдется?
– Найдется! – ответил тот и пальцем показал на поставец.
Роман, открыв его, увидел внизу в несколько рядов какие-то темные бутылки. На полках лежало вяленое мясо, засохший хлеб. Посуду Роман разыскал сам, догадавшись, что она стоит в одном из поставцов. Хлеб деду он хотел замочить в чаше, но старик показал, что зубы у него сохранились. Нарезав мяса, Роман показал на бутылку. Дед кивнул и пододвинул бокал. После обеда да такой мойки деду захотелось спать.
– Где те постелить? – глядя на груду одежды, висевшей на стене, спросил Роман.
Старец отрицательно покачал головой. Поднялся, подошел к печи, сунул за нее руки, и вдруг стена отошла. Роман такое видел впервые и был крайне удивлен.
– Ну, монах, удивил! Че там у тя?
– Пошли! Бери факел.
Когда туда вошли, Роман остолбенел. Ему показалось, что он вошел в какой-то сад на берегу моря. Все стены были выложены поливанной цветной лещадью. Они-то и составили эти картины. Все было выполнено с таким искусством, что казалось живым. Не хватало только прохлады морского воздуха. Наглядевшись на эту красотищу, Роман оглядел и само помещение. Посреди инкрустированный круглый стол с тремя подобными ослонами. У стен три лежака. Дубовые, массивные и тоже с инкрустацией. Ничего не скажешь. Не хуже королевских.
– А где те два монаха? – оглянувшись на старика, спросил Роман.
– Бог забрал. Скоро и меня позовет.
– А что, монахи вывелись во Франции? – спросил Роман, явно намекая на вопрос, а почему сейчас он один остался. Монах его понял. Он подошел к одной из кроватей, сел и о чем-то задумался. Видать, решил тайну выдать.
– Здесь хранится то, что есть самое дорогое на земле. Давно это было. Вначале она хранилась далеко отсюда, на родине Иисуса Христа. Потом ее перевезли сюда.
Слова, сказанные старым монахом, возродили в памяти кое-что из его прошедшей жизни. «Что-то подобное говорили рыцарь Конрад и его друг Камбила. Неужели это… здесь? В это трудно поверить».
– А почему ты остался один? – поинтересовался Роман.
– Годы меняют все, – ответил старец и завалился на боковую.
– Монах, я могу лечь? – спросил Роман.
– Ложись, – ответил он, закрываясь с головой шкурой.
Когда Роман проснулся, монах на коленях молился перед иконой Иисуса Христа. Он перебивать его не стал. Монах молился долго, потом несколько раз ударился лбом о пол. Затем тяжело поднялся. В тишине его кости скрипели так, словно колеса плохо смазанной повозки.
– Монах, я пойду. И так у тебя задержался. Ишь, даже соснул. А у меня друзья в беде. Надоть выручать.
Монах медленно повернулся и заговорил:
– Никого не надо выручать. Твои друзья живы, здоровы. Но они ищут не там. Да, сказать, это сокровище стараниями не найти. Кому его найти, предназначается свыше. Я не спрашивал, отрок, твое имя. Но по всем предначертаниям Божьим ты тот, кому Он ее посылает. Он и дни мои продлил, чтобы мы встретились. И что ты тот, он испытал. Ты его прошел. Сейчас я тебе вручу то, что Всевышним тебе предназначено. Разверни эту кровать, – и показал на средний лежак.
Роман подошел, тронул ее. Она была словно врыта.
– Сильнее! – приказал старец.
Роман налегся сильнее, лежак стал поворачиваться, а стены расходиться. Образовалась достаточная щель. Монах движением руки призвал его идти за ним.
Помещение это было небольшое. Посреди стоял столик, на нем неопределенного цвета чаша. Но что поразило Романа: он не увидел ни свечей, ни факелов, а комната была озарена неизреченным светом. Роман упал перед ней на колени. Молитв он еще многих не знал, но благодарил Господа нашего Бога от всей души. Наверное, монах счел его поклонение достаточным и положил свои костлявые пальцы на его плечи. Роман понял и поднялся. Монах подошел к чаше. Трепетным движением он взял ее в руки и подал Роману, который с благоговением на лице принял этот святой дар.
Глядя на чашу неотрывным взглядом, Роман не нашел в ней ничего необычного. Он слышал, что она якобы украшена дорогими каменьями, сама из чистого золота. Ничего подобного. Он поднял удивленные глаза на монаха. Тот понял его, усмехнулся:
– Многие представляют себе, что это весьма дорогая чаша. Она бесценна. Тебе известно, как Христос относился к богатству?
Роман покраснел и ничего не ответил. Монах не без нравоучительного тона заговорил:
– Христос, встретив богатого юноша, сказал ему: «Если хочешь быть совершенным, продай свое имение или раздай его нищим и будешь иметь сокровище на небесах. Тогда ты можешь следовать за мной».
Этим Христос показал, что он чурается разного богатства, показывая миру свою скромность, невзыскательность, кротость.
Другими глазами после этих слов посмотрел Роман на эту чашу.
– И что мне с ней делать? – держа в руках, боясь сделать шаг, стоял он с этой чашей, вопросительно глядя на монаха.
– А с ней ничего не надо делать. Главное, беречь в строжайшей тайне.
Роман понял.
– А могу я об этом рассказать друзьям, с которыми я приехал ее искать?
– Им – можешь. Но их предупреди о тайне. Я дам тебе одну вещицу, ты ее туда и положишь.
Он подошел к кровати и вытащил из-под подголовья свернутую в квадрат какую-то материю неопределенного, даже отталкивающего, цвета. Когда развернул, то материя оказалась мешком.
– Ложь, – приказал монах, раздвигая борта этого мешка.
Роман осторожно опустил туда чашу и принял мешок из рук монаха.
– А отчего за ней такая охота? – спросил монах. – Но им надлежит знать, еще раз скажу, что в руки она попадет только тому, кого выберет сам Господь.
Роман улыбнулся.
– А как он узнает?
– Узнавать не надо, сам Господь выберет того, кто ему угоден.
– Нет, – не согласился Роман, – искать надо. Если бы я не поехал искать, кто бы ее нашел.
– Тот, кому она предназначена! – повторил монах и сказал: – А теперь ступай. Сюда не приходи. Знай, отсюда дорогу ты найдешь, а сюда – нет, как бы не искал. И помолись завтра за меня, ибо меня не будет.
– Да нет, – махнул рукой Роман, – ты еще поживешь.
– Помолись, – требовательно произнес монах, а потом добавил: – Ступай. Да хранит тебя Всевышний! И помни: строжайше береги тайну.