Чуть позже секретарь Элла Русакова сообщила следователю, что пришла Ирина Евгеньевна Окунева.
– Одна? – удивлённо спросил он.
– Одна.
– Вот чёрт! Она же несовершеннолетняя, должна была прийти с кем-то из взрослых. Ладно, зови её.
В кабинет проскользнула худенькая девчушка в светлых брюках и футболке. Волосы у неё на макушке были стянуты в конский хвост.
– Ирина Евгеньевна, здравствуйте, – проговорил следователь.
– Здравствуйте, – обронила она бесцветным голосом.
– Наша беседа, к сожалению, не состоится.
– Почему? – без всякого интереса спросила она.
– Вы должны были прийти в сопровождении взрослых…
– Мне уже шестнадцать, – перебила его она, – вот мой паспорт. А взрослым сейчас не до того.
Наполеонов заметил, что глаза девушки заблестели.
– Хорошо, – сказал он, – проходите, садитесь.
Она молча прошла и села на указанное им место.
– Ирина Евгеньевна, я приношу вам свои соболезнования.
– Не надо, – девушка прижала ладонь ко рту.
Следователь видел, что она изо всех сил старается сдержать рыдания. И не стал торопиться с началом разговора.
Прошло несколько минут. Ирина бросила на следователя благодарный взгляд:
– Спрашивайте.
– Насколько я понимаю, вы решили навестить брата спонтанно?
– В смысле? – удивилась она.
– То есть вы не договаривались заранее?
– Нет, – девушка покачала головой, – я просто соскучилась.
– Вы дружили с братом?
– Да.
– А вы знали, что его жены в этот день не будет дома?
– Нет, мы не созвонились.
– А с супругой брата у вас были хорошие отношения?
– Нормальные.
– То есть?
– Я жалела её, и она это знала.
– Что значит жалели? За что?
– Они с братом не любили друг друга. У Майи до Фили был другой парень. А Филя встречался с Виолеттой.
– Она нравилась ему?
– Он говорил мне, что она клевая. – Ирина не выдержала и всхлипнула. – Простите. Я сейчас.
Наполеонов встал со своего места, налил в стакан минеральной воды без газа из собственных запасов и протянул стакан девушке.
– Спасибо, – Ирина отпила несколько глотков.
– Расскажите, что вы увидели… – начал следователь.
– Я увидела, что дверь в квартиру брата открыта. Я вошла. А там Виолетта с пистолетом и Филипп лежит. Я выбежала на площадку, хотела позвать на помощь. А там этот парень. Он понял меня, хотя я не могла толком говорить, и вошёл туда.
– А вы?
– Я тоже. Он выбил у Виолетты пистолет, затолкал её в ванную, запер дверь и сразу вызвал «Скорую» и полицию.
– А дальше?
– Дальше всё как в тумане, – две крупных слезы стекли по щеке девушки.
– Вы позвонили своему отцу?
– Нет.
– Почему?
– Мама в последнее время плохо ладила с ним. И тётя Мара говорила, что папа маме изменяет. И я была зла на отца и из-за мамы, и из-за Филиппа. Я думала, что он и меня захочет выдать замуж за того, кто ему нужен.
– Кто такая тётя Мара? – спросил следователь.
– Сестра моего отца.
– Вы поддерживаете с ней отношения?
– Да, конечно, я очень люблю её. И она меня тоже.
– Напишите её адрес и телефон, – Наполеонов пододвинул к девушке лист бумаги. И Ирина послушно выполнила просьбу следователя.
– Ирина Евгеньевна, вы считаете, что вашего брата убила гражданка Потапова?
– Я не знаю, – потупилась Ирина, – мне казалось, что Виолетта не способна на это. Но ведь у неё в руках был пистолет, из которого убили Филиппа. – Девушка вопросительно посмотрела на следователя.
– Ирина, когда вы вышли из лифта и направились к своей квартире, вы не слышали выстрела?
Окунева замялась, и следователь догадался, что в это мгновенье девушке очень хотелось сказать: «Да, я слышала». Но всё же она не стала лгать и покачала головой.
Вопросов у Наполеонова к сестре погибшего больше не было, по крайней мере, на данный момент, и он решил не мучить девушку понапрасну, подписал ей пропуск, попросив напоследок на время оставить следствию свой телефон.
Ирина если и удивилась его просьбе, то ничем не проявила своего удивления, беспрекословно выполнив просьбу следователя, достала сотовый из кармана и положила его на стол следователя.
Наполеонов заполнил какую-то бумагу и протянул ей.
– Что это?
– Расписка, что ваш телефон у нас.
– Не надо, – отмахнулась Окунева, – я вам и так верю.
– Верю, не верю, это не здесь, – пробурчал следователь, – возьмите и идите.
Девушка послушно засунула бумагу, выданную следователем, в карман и покинула кабинет.
Выйдя из здания Следственного комитета, Ирина Окунева медленно побрела к автобусной остановке. Смерть брата выбила её из колеи. Она не могла поверить, что Филиппа больше нет в живых. Всё её существо протестовало против этого. Но в то же время она знала, что это так. И никуда от этого не уйти, не убежать. Ирина не знала, что делать, как спастись от этой невыносимой боли, разрывающей её душу.
Девушка знала, что многие из её знакомых живут со своими братьями и сёстрами как кошка с собакой. Но у них с Филиппом всё было по-другому. Они с детства дружили и отлично понимали друг друга. Хотя разница в четыре с половиной года в детстве и кажется значительной, но потом она как-то сглаживается. Ирина рано повзрослела, и Филипп видел в ней не только сестру, но и друга. А она не помогла ему, не защитила его, корила себя девушка. Хотя что она могла сделать для него? Она ещё учится в школе, да и после вряд ли смогла бы помогать брату деньгами, чтобы тому не пришлось жениться на нелюбимой. Ирина просила отца не принуждать брата к женитьбе, но он и слушать её не захотел. Сказал, что она ещё мала, чтобы давать ему советы.
– Папа, это не совет, это просьба, – заплакала девушка, – если хочешь, мольба!
Но отец просто взял её за плечи и выставил из комнаты.
Ирина уже тогда решила, что если отец надумает и её судьбой распорядиться так же, она уйдёт из дома. Не нужны ей их деньги! Пусть подавятся ими! Лучше она сама станет зарабатывать себе, пусть и не на богатую, но зато на свободную жизнь. Филипп так поступить не мог. У него не хватило духу. И вот его больше нет.
Боль и отчаяние рвали в клочья её душу.
«Укрыться», – подсказало подсознание.
И Ирина резко изменила свой маршрут, свернула за угол и села в подошедший трамвай. Укрыться можно было только под крылом тёти Мары. В её доме, под её опекой боль, конечно, не растворится полностью, но хотя бы ослабнет.
Тётя Мара была старшей сестрой отца, но не родной, а сводной: у них были разные матери. Она являлась, пожалуй, единственным человеком, который не боялся перечить их с Филиппом отцу. Тётя и Филиппу до последнего говорила:
– Филя, послушай моего доброго совета, наплюй на отцовские деньги.
– Тётя Мара, где я буду жить? – восклицал Филипп.
– Да хоть бы и у меня, – отвечала пожилая женщина.
– А на что?
– Первое время на мои деньги, потом переведёшься на заочный, будешь учиться и работать.
– Тебе легко говорить, – ныл Филипп.
– Я в своё время сделала именно так, и твой отец, кстати, тоже.
– Тогда время было другое, – отмахивался брат.
– Нет, Филя, время всегда одно и то же, просто у нас с твоим отцом хребет был потвёрже. А ты изнеженный. Вон твоя сестра, – тётя Мара кивала на Ирину, – пожалуй, выдюжит.
Брат, конечно, к словам тёти Мары не прислушался, Филипп не любил прилагать лишних усилий. Несмотря на пылкую любовь к брату, Ирина замечала все его недостатки, просто не брала их в расчёт. Она умела любить Филиппа таким, какой он был.
И вот теперь Ирина ехала к единственному оставшемуся у неё близкому человеку, не столько по крови, сколько по духу. О духовной близости с родителями речи никогда не шло ни у неё, ни у брата.
Тётя Мара жила в Старом городе в доме с лепниной, некогда принадлежавшем купцу первой гильдии. Окна квартиры тёти Мары выходили на городской парк, который был заложен ещё в начале XIX века, жители по старой памяти, передававшейся из поколения в поколение, называли его Городским садом.
В этом саду прошла большая часть Филиного и Ирининого детства. По молодости лет, а потом и из-за занятости родители частенько отправляли их гостить к тёте Маре. Гостевание нередко растягивалось на недели, а то и месяцы. Филипп, когда повзрослел, норовил большую часть времени проводить с друзьями, а Ирина по-прежнему тяготела к уединению с тётей Марой. В её доме ей было тепло и уютно. И ещё они в любую погоду почти каждый день гуляли вдвоём в Городском саду.
В потайных уголках памяти девушка бережно хранила прогулки по тенистым аллеям парка, катание на каруселях и качелях… Она каталась на велосипеде, а тётя любила сидеть на дубовой скамье возле клумб с петуниями, левкоями и бархатцами, головокружительно благоухающими под жарким летним солнцем.
Своих детей у тёти Мары не было, поэтому всю свою нерастраченную материнскую нежность она отдавала племянникам, вряд ли ожидая в будущем получить что-либо от них взамен. Хотя бы в силу того, что не умела дарить любовь с оглядкой или с задней мыслью. Не такой у тёти был характер.
В юности тётя Мара выходила замуж. Но её студенческий брак по большой любви, как говорила мама Иры, продлился всего два месяца. Расторгнут он был по инициативе тёти Мары. Причину своего решения она все эти годы хранила в тайне.
Ирина никогда не пыталась проникнуть в прошлое тёти. Ей было достаточно того, что она любит их с братом и посвящает им всё своё свободное время.
Правда, после того как Филипп повзрослел, существенная часть внимания тёти стала доставаться Ирине. Филипп, естественно, не ревновал. Наверное, даже в то время, когда он был подростком, Филя радовался в душе, что сестра не путается постоянно у него под ногами. Хотя никогда и не переставал любить её. Просто в силу мальчишеского максимализма в ту пору он считал, что девчонке лучше быть с тётей.
Потом в доме тёти Мары, к Иришкиной радости, появились старый дворовый пёс Босс и кот Семицветик, взятый тётей из приюта.
Оба новых жильца квартиры тёти Мары не могли составить конкуренцию племянникам хозяйки, поэтому они соперничали друг с другом.
Хотя, если уж придерживаться истины, права качал Семицветик, а Босс, несмотря на свою грозную кличку и внушительные размеры, предпочитал не связываться с эгоцентричным красавцем из рода кошачьих.
Когда на этот раз Ирина пришла к тёте Маре и та открыла ей дверь, девушка просто сказала:
– Тётя, я поживу у тебя.
Тётя Мара кивнула, ни о чём не спрашивая.
О том, что случилось с племянником, она уже знала, брат позвонил, проинформировал и, наверное, ожидал сочувствия и утешения, которых у сестры для него не нашлось.
Она считала, что в сочувствии и утешении нуждается её племянница, а брат сам заслужил всё, что свалилось на его голову.