– Посмотри на себя. – Серп смотрел прямо в упор, сидя в своем любимом кресле в привычной позе – нога на ногу. – Ты жалок. Куда делся сын, которым я гордился?
В первое мгновение Платон опешил. Следующим порывом было призвать силы – даже свет в комнате замигал.
– Ну давай, напугай девчонку. Пусть сбежит, заодно сдав арбитрам, что ты выходил из моего имения. Отправишься прямиком ко мне. – Мужчина наклонил голову, неприятно скалясь. – Или можешь свернуть ей шею прямо сейчас. Убей ее, пока она не сдала тебя. Убей.
«Точно. Отец не может быть здесь. Он в тюрьме. В “Теневерсе”. Мне все это только кажется», – глубокий вдох, выдох. На всякий случай Платон достал телефон и сделал фото. Так и есть. На фотографии стояло только лишь пустое кресло.
– Всё в порядке? – забеспокоилась Марьяна.
Как всё-таки удачно с ней получилось. Она в бегах и вряд ли откажется помогать ему. При этом кто надумает искать ее в фамильном имении Адронов? Правильно, никто. Идеально.
– Да, в полном. Просто галлюцинация.
«Галлюцинации могут быть побочным эффектом проведения ритуала…» – рассуждал он про себя. Нужно немного отдохнуть, закинуться парой пачек снотворного и поспать. Чтобы никаких снов, никаких мыслей, никаких чувств.
– Так и оставишь ее тут? Слабак! – рявкнул Серп ему вслед, но Платон уже не слушал. Ему нужно отдохнуть перед тем, как начать второй раунд лечения. – Она сбежит и сдаст тебя, идиот!..
…Проснулся он рано. Хотя, учитывая, что ложился еще до шести вечера – получилось, что проспал беспробудно больше двенадцати часов.
Отличное снотворное. Ну и что, что с его метаболизмом пришлось принять всё то, что док приносил на месяц. Надо сказать, чтобы принес еще.
Платон умылся и, пребывая в кои-то веки в приподнятом настроении, пошел завтракать. Даже солнце за окном выглянуло. Кажется, первый погожий денек за всю эту паршивую осень.
Мужчина уже предвкушал, как закончит первый этап лечения, а потом наконец выйдет, чтобы раздобыть нужные ингредиенты для ритуала, который сорвался в прошлую вылазку. Также неплохо было бы для себя приобрести некоторые препараты для восстановления. Док о них и слышать не хотел, так как, видите ли, «слишком токсичные».
Марьяна оказалась на кухне.
Она придирчиво осматривала содержимое холодильника, но, услышав позади себя шаги, напряглась всем телом. Девушка вообще остро реагировала на любые мелочи – Платон заметил это с самого начала. Неосознанно озиралась, словно пыталась выхватить всё вплоть до деталей. Первым делом, оказавшись в доме, она взглядом нашла окна и двери, а уже потом начала рассматривать предметы – что не укрылось от Платона.
Всё это выдавало в ней беглянку, которая никогда подолгу не задерживается на месте и привыкла анализировать ситуацию быстрее, чем запахнет жареным.
Оно и к лучшему, если вдуматься. С такой будет проще найти общий язык. Ей нужна защита – он предоставит. А в обмен попросит не так уж и много: беспрекословно выполнять его поручения. По крайней мере, пока аура не восстановилась.
Платон с самого начала понимал: док рано или поздно откажется. Это был лишь вопрос времени, когда он заартачится.
Теперь у него появился неплохой заменитель. Почему-то Платон не сомневался: внимательная Марьяна запомнила всё, что нужно.
– Доброе утро, – кивнул он ей.
– Доброе.
Девушка отодвинулась от холодильника. В руках она держала кастрюлю с мясным салатом. На столе дымилась полная тарелка с густым супом-гуляшом. Марьяна не привыкла к легкому завтраку. Она питалась так, чтобы надолго утолить чувство голода – как любое существо в бегах. А ещё Платон готов был поклясться, что она стянула небольшой кусочек буженины с хлебом и завернула его в салфетку, которая теперь оттопыривала её карман.
Видимо, сказывалась привычка прятать еду на случай, если той не будет.
Платон тоже не страдал отсутствием аппетита, поэтому разделил со своей новой знакомой и суп, и салат, ещё и несколько пирожков добавил. Лишним не будет. Организм должен восстанавливать резервы.
– Тебе стало лучше? – опасливо поинтересовалась девушка, бросив быстрый взгляд на Платона.
– Да, значительно.
– Это хорошо. Ты и выглядишь очень бодро. А как твои силы?..
– Не надейся, – с ухмылкой покачал головой мужчина. – Тебе придется повторить всё, что делал вчера доктор.
– Насчет этого…
Он приложил палец к губам, призывая её к молчанию.
С женщинами всегда сложно. Слишком много опасений, самокопания. Слишком много чувств. Платон как никто другой знал, как эмоции бывают опасны. Потому в своих союзниках предпочитал хладнокровие. Наверняка Марьяна всю ночь думала о том, как будет причинять боль Платону – и заранее корила себя за это.
Поэтому он и предпочитал работать только с мужчинами. Те меньше подвержены морализаторству.
Но Платон надеялся, что такая девушка, как Марьяна, сможет правильно взвесить “за” и “против”. На чашу весов поставлена её безопасность – неужели женские предрассудки возьмут верх над желанием спасти свою шкуру?
– Я гарантирую, всё пройдет нормально. Ты не сделаешь ничего, чего бы я сам не попросил.
– Звучит как какое-то очень непристойное предложение, – нервно хихикнула девушка.
– Если бы. В том, о чем я прошу, нет ничего противоестественного или плохого.
– Бить током – не плохо?!
– Лечение бывает болезненным, такова его суть. Как насчет такого сравнения: чтобы остановить сепсис, нужно ампутировать конечность. Так что ты предпочтешь: мучительную смерть от заражения или ампутацию?
– Глупое сравнение… – пробурчала Марьяна, но больше ничего не сказала.
Ответ был очевиден.
Она принялась намывать тарелками. Платон хотел напомнить, что как минимум есть посудомоечная машина, а как максимум – на дом наложены чары самоочистки. Но решил, что ей нужно привести мысли в порядок.
Ему было не привыкать к такому. Мать много готовила, когда волновалась – а затем тоже собственноручно намывала гору посуды. Предложить ей помощь в такой момент было равносильно смертельной обиде.
Вот ещё одно странное женское свойство: напрягаться физически, чтобы заглушить переживания душевные.
– Кстати, ты осмотрелась?
Он скорее не спрашивал, а утверждал. Платон понимал: бдительная Марьяна должна была излазить дом вдоль и поперек. Пусть лазает, если так ей будет спокойнее. Какое-то доверие между ними всё же должно сложиться, а проще всего заполучить его, продемонстрировав: мне нечего от тебя скрывать.
– Немного.
– Я рад. Тогда не запутаешься, куда идти. Заканчивай с посудой и приходи, – скептически глянул на губку в пальцах Марьяны. – Я пока верну изначальные настройки.
– Может быть, займемся этим позже? – девушка поежилась. – Например, ближе к вечеру? Мне нужно морально подготовиться. Я, знаешь ли, раньше людей не пытала.
– Это не пытка, а я – не человек. Марьяна, послушай. Ты не сделаешь одолжение пациенту, если дашь ему время попрощаться с ногой. Режь, пока заражение можно остановить.
Девушка очень медленно кивнула.
Она пришла через полчаса. Юркнула в гостиную так, будто опасалась быть замеченной. Бегло глянула на зеркало-стекло из потайной комнаты.
– Там никого нет, – “успокоил” её Платон.
– Догадываюсь, – буркнула Марьяна, не приближаясь к оборудованию.
Кто виноват, что аура любого существа, будь то человек, оборотень или орк, связана с электрическими импульсами? Потому проще и быстрее всего она восстанавливается, если знать верное расположение точек в организме и прицельно ударять в них.
Платон снял рубашку и лег на столик, как бы приглашая присоединиться. Марьяна нависла над ним мрачнее тучи. Взялась за один из электродов, начала перебирать провод.
Она очень волновалась. Это читалось в каждом движении.
– Перестань. Быстрее начнем – быстрее закончим.
– Главное – не закончить совсем, – сумрачно предрекла Марьяна. – Слушай, а правда, если тебе станет плохо, что делать?
– Мне не станет плохо.
– Ну а вдруг?
– Никакого “вдруг”. Запомни: ни в коем случае не прерывай сеанс. Я сам дам знать, когда можно завершать.
– А если ты умрешь? Доктор сказал…
Боги!
Этот доктор – пугливый идиот, который не заслуживает носить звание врача. Перестраховщик, боящийся даже чуть-чуть выйти за грань.
Запугал своими бреднями девчонку, и она теперь фантазирует, как Платон испустит последний дух прямо на этом вот кофейном столике.
– Слушай, ну чего ты переживаешь? – Платон глянул на неё снизу вверх. – Если я умру, то скажешь моей родне, что это лишь моя инициатива. Даже не соврешь. Можешь еще добавить, что я собирался ставить на тебе опыты. Они в это с легкостью поверят, – он хмуро ухмыльнулся.
Девушка дернулась как будто от пощечины. Какая интересная реакция. Неужели на слово “опыты”?
– Постарайся все-таки не умирать, – сказала, закусив губу.
Её тонкие холодные пальцы, дрожа, лепили на него электроды. Иногда Платон поправлял положение, но в целом девушка всё запомнила правильно.
С настройками она тоже разобралась. Даже не зная предназначения тумблеров, выставляла их правильно. Все-таки он не ошибся: если бы не превосходная память, она бы не выжила в бегах.
Ему повезло встретиться именно с Марьяной.
– А как к тебе заходит доктор? – внезапно спросила девушка. – У него есть какой-то ключ?
Ха, так он ей и вывалил всю правду.
– У него есть доступ, – туманно ответил Платон, давая понять, что чары недостаточно “открыть” ключом.
Пусть считает так.
– Ясно, – огорчилась она.
– Ты готова?
Он сверился с настройками – всё верно. Можно начинать.
– Я… да…
Она глубоко вдохнула и быстро выдохнула. На Платона старалась даже не смотреть. Ресницы её подрагивали. Это вызвало в нем странное секундное чувство. Захотелось заглянуть ей в глаза.
Вместо этого он просто сказал:
– Тогда не скромничай – поехали.
Платон привык к ударам тока и не боялся их, но когда первый разряд прошел сквозь его тело – он по привычке сжался в тугую страну. Электричество пробрало насквозь, заполнило каждую молекулу. Сердце остановилось и тотчас забилось сильнее, оглушительно, кровью молотя в висках. Кожа как будто треснула. По ощущениям – его порвали на десяток частей и наскоро слепили. Все вены вывернуло наизнанку. Сухожилия скрутило.
Адская боль. Предсмертная агония. Жар самой преисподней. Всё смешалось воедино.
Животный инстинкт самосохранения в эти секунды был сильнее разума. Всё в Платоне взмолилось о прекращении пытки. Нужно сдернуть провода или закричать – но ток был сильнее, и тело Платона словно сковало. Лишь силой воли он заставил себя остаться лежать, когда разряд кончился.
Это только начало, минимальные настройки. Хуже всего переносится третий раз. Сейчас – вообще цветочки.
– Повышай напряжение… – просипел и внутренне приготовился к новому разряду, но ничего не произошло, ни через десять секунд, ни через двадцать. – Марьяна, не медли.
Она не ответила.
Платон с силой разлепил веки. Девушки над ними не обнаружилось.
Марьяна забилась в угол, как испуганная дворовая кошка, над которой издевались дети-хулиганы. Она вся ощерилась и тряслась крупной дрожью. Из глаз катились слезы. Девушка плакала не сознательно – она просто была в истерике и вообще не понимала, где находится.
– Марьяна…
Не отреагировала, лишь начала раскачиваться из стороны в сторону и тихонько стонать, обхватив себя руками и вцепившись в предплечья ногтями так сильно, что пальцы побелели.
Платон поднялся, сдернув с себя электроды. Очевидно, что сеанс придется перенести.
– Эй, посмотри на меня, – попытался тронуть девушку за плечо.
Та дернулась как от удара и взвыла:
– Не прикасайся ко мне! Пожалуйста, не надо!
Она смотрела на него пустыми невидящими глазами. Такими огромными, такими испуганными, что Платону стало немного не по себе. Что же она пережила, если её так сильно накрыло?
– Марьяна, послушай, – его голос был тверд и строг, он специально дробил предложения на части: – Это я. Платон Адрон. Ты в безопасности. В моем особняке. Помнишь? На входе стоят защитные чары. Тебя никто не обидит. Сюда никто не войдет.
Пересилив слабость, он сел перед ней и выставил вперед руки, показывая, что он безоружен.
Понемногу взгляд девушки прояснился. Она моргнула, глянула на него почти осмысленно.
– Где я… что… – Наконец она пришла в себя и сумела разжать пальцы. – Платон?..
Имя прозвучало так, будто Марьяна с трудом его вспомнила и вообще не поверила, что она больше не в своем старом кошмаре, а здесь, с ним.
От кого она бежит? Как там его, Нику Альбеску?
Платон никогда не слышал этого имени.
А девушка тем временем хоть и осознала реальность, но так и продолжала сидеть в углу комнаты.
Он осторожно протянул к ней руку, касаясь предплечья. Она была напряжена, всё тело – сплошной оголенный нерв. Словно ждала, что он как минимум ее ударит.
Это ее чувство в нем неожиданно отозвалось. Они ведь с братьями сами всё детство провели с тем же ощущением. Когда рядом близкий, от которого никуда не деться, от которого ты зависишь и от которого не знаешь чего ожидать – это очень выматывает.
Серп мог в любой момент выкинуть что угодно. Накричать, ударить, запретить. Наказания и похвалы были, казалось, совершенно случайны и зависели только от настроения отца. Доставалось чаще всего Златону, старшему из них троих. Дитрих – был любимчиком отца, тот его никогда не трогал. А его самого…
Нет, эти воспоминания сейчас совершенно не то, что ему было нужно.
Но именно из-за них, действуя скорее по наитию, Платон неосознанно начал копировать действия матери, когда та утешала их после очередной стычки с отцом. Движения были мягкими и плавными, он принялся шептать ей успокаивающие слова:
– Тише, ты в безопасности. Всё кончилось, – это был уже не строгий отстраненный голос, а мягкий и обволакивающий.
Он провел тыльной стороной ладони по ее щеке, стирая слезинку. Под пальцами пробежали искорки магии. Ее магии, от которой становилось щекотно и тепло. Это какие-то чары на коже, или просто сама ее сущность? Он ведь так и не спросил, к какой расе или виду она относится.
Он осторожно погладил ее плечо, руку, затем взял ладони в свои и поднес к губам. Пальцы Марьяны были ледяными, и он попытался их согреть дыханием, а затем медленно встал сам, потянув за собой девушку. Она чуть покачнулась, на краткий миг оказавшись в его объятиях.
«Совсем худенькая…» – отстраненно подумал мужчина, но Марьяна тут же выскользнула из его рук.
– Я в порядке, – произнесла она сбивчиво и отчего-то покраснела.
Платон покачал головой, не веря ей ни на йоту.
– В полном, – упрямо мотнула она головой и махнула в сторону столика, при этом смотря куда угодно, но только не ему в глаза. – Давай, ложись. Можем продолжить.
– Через полчаса. – Платон взглянул на часы над камином. – Встречаемся здесь же.
Он вышел из комнаты, оставив девушку одну. На языке крутились тысячи вопросов. Что с ней делали? Долго ли она пробыла в плену, давно ли скитается в поисках безопасного места? И кто, леший дери, такой этот Нику? Он не решился задать ни один из них – не был уверен, что ему вообще ответят. Но отчего-то эти вопросы казались важными.
«Это важно, потому что напрямую влияет на то, может ли она выполнять мои поручения», – находил оправдания внутренний голос. В общем-то, это было логично. Для него сейчас имеет значение совсем иное. У него есть цель.
Он просто использует ее, а взамен дает защиту. Вот и все.
Вернувшись к себе в спальню, Платон открыл створку шкафа, нажал внутри рычажок – с глухим стуком открылся секретный тайник в полу рядом. Внутри был телефон. Старый, кнопочный, но зато ни у кого нет доступа к списку номеров, который он будет набирать на нем.
Он покрутил трубку какое-то время, затем вздохнул и все-таки ввел нужный номер. Что ж, есть только один вариант, кто способен осторожно всё разнюхать и при этом не поддаться искушению сдать Платона братьям.
Короткое «слушаю» раздалось буквально через несколько секунд.
– Виктор Ковтун?
– Платон Адрон, – собеседник на том конце связи не спрашивал, утверждал. Узнал безошибочно. Хотя лично они практически не общались. – Какой приятный сюрприз. Но ты ведь звонишь не просто так?
Ему почудилось, или в голосе беса мелькнула обида? С чего бы это.
– Ты искал со мной встречи.
До того, как угодить этот замок под купол, Платон какое-то время провел в больнице. И тогда Виктор дважды передавал через различных курьеров предложения о встрече и номер мобильного телефона.
– Ммм… Я весь внимание, – не стал скрывать интереса Виктор.
– Мне нужно кое-что выяснить. Альбеску. Нику Альбеску. Сможешь раздобыть о нем информацию? И тогда я с радостью с тобой встречусь, чтобы выслушать.
– Звучит как музыка. Имя очень знакомое, Нику… Нику… Думаю, раздобыть сведения о нем будет несложно. И я так удачно приехал сегодня из столицы. Но… – бес запнулся, явно подбирая слова. – Я слышал, что ты, скажем так, стал затворником.
– Организуй время и место без лишних ушей. А прийти туда – моя забота.
– Хм… Я открываю филиал «Серой моли» в вашем городе. Видел рекламу? Сейчас там идет ремонт, и по ночам помещение пустует. Я как раз собирался туда сегодня заехать.
Рекламу Платон видел и даже представлял, где это. Очередное злачное место на окраинах города. Но в нынешних условиях так даже лучше.
– Отлично. Узнай что мне нужно, и ночью я буду там.
Платон отключил телефон, спрятал его в тайник. Что ж, осталось уговорить Марьяну на пару сеансов, и к вечеру он выйдет отсюда. На протяжении двух месяцев, что он находится взаперти, ночью его ни разу не приезжали проверять, а доктор был вчера, значит, если не случится эксцессов, минимум два дня тот не появится.
Все-таки как удачно, что он встретил Марьяну. Ведь она ему послужит не только как ассистент в лечении.
У него впереди целая ночь свободы. Идеально.
***
«Серая моль» вошла в жизнь Киры, срослась с ней, проникла под кожу так незаметно и естественно, что теперь казалось, что она всегда была местной.
Да, у Виктора Ковтуна было много и других заведений, маленьких бизнесов, автозаправок, прачечных, придорожных кафешек, саун. Но только этот клуб получил его имя. Насколько Кира успела узнать по обмолвкам остальных подвластных – «Моль» – старое прозвище беса.
Виктор был невзрачным, тощим, физически слабым (рядом с его подручными морлоками и берсерками это особенно бросалось в глаза), крылья за его спиной – тонкие, не способные летать.
Насколько оно ему подходило, настолько, по слухам, бес его ненавидел. Но, придя к власти, он не только смирился и принял его. Сделал своей броней. Своей визитной карточкой.
Это невольно восхищало Киру. То, как он сделал свою слабость – своей силой.
Клуб располагался недалеко от центра столицы, но при этом в отдалении от шумных улиц. Обычные люди сюда заходили если только случайно, и то стремились поскорее покинуть злачный проулок под воздействием тайно начертанных на углах зданий отпугивающих рун.
Кира едва подошла к запасному входу, предназначенному для персонала, как ее уже заметили:
– Привет, красотка, – здоровяк Фет масленым взглядом прошелся по ее фигуре и жадно оскалился.
Кира торопливо кивнула и поспешила проскользнуть внутрь. Несмотря на то, что одного внушения Виктора оказалось достаточно, чтобы громила перестал распускать в отношении нее руки, все равно было рядом с ним не по себе.
– Ты сегодня рано, Кира, – простодушно улыбнулся Макс, разговаривающий в коридоре с каким-то троглодитом. Макс был самым приближенным из телохранителей беса и, пожалуй, самым человечным из них. – Когда с боссом поедете филиал смотреть? Ты там намекни ему, что я тоже хочу съездить.
– Интересно, как клуб будет выглядеть? – улыбнулась девушка, проходя мимо. – Вроде собирались на днях заехать.
– Да не, фиг с ним, но там же столько всего посмотреть в городе можно. Я бы на их центральную площадь сходил, с колонной той гигантской… – Он мечтательно улыбнулся. – А оттуда – в музей… Знаешь, как его название переводится? «Место уединение», во как.
Макс, разглядывающий с внимательным видом картины в каком-нибудь музее, был настолько сюрреалистичен, что на какое-то время Кира даже забыла о собственных переживаниях.
– Ты там подойди к боссу, он тебя искал…
После смерти дяди Кире пришлось перехватить дела семьи, но пока у нее получалось не очень хорошо. В итоге занимался всем присланный Виктором управляющий, а она сама лишь выполняла мелкие поручения, пытаясь поскорее войти в общий курс дел.
Бес намекнул, что не любит бездельников, а потому, считая, что дома она делает недостаточно, вечерами девушка помогала в «Серой моли». Ничего такого, разносила еду и напитки, несколько раз танцевала, развлекая гостей со сцены.
Дядя, с которым Кира жила до этого, все время повторял, что Кира обуза и лучше бы ее вообще не было. Что она никчемная, жалкая, и из нее путного ничего не выйдет. Почему-то теперь, даже когда его уже не было, эти слова все еще крутились в голове.
Виктор сидел на своем излюбленном месте, в углу зала, за небольшим столиком, с которого хорошо просматривалось всё, что происходило в «Моли». Рядом с ним со стаканом чего-то красного расположился еще один мужчина – правая рука беса, его ближайший друг и соратник.
– Добрый вечер… Виктор, Виталий Юрьевич, – она выдавила из себя улыбку. – Макс сказал, вы велели подойти.
Бес всегда настаивал, чтобы подчинённые обращались к нему по имени, разве что охрана звала его «боссом».
– Не сейчас уже, – отмахнулся от нее бес, коротко стрельнув глазами в сторону Виталия. – Лучше помоги чем-нибудь персоналу.
Она тотчас же поспешила убраться на кухню, а оттуда понадобилось выйти в зал, одна из официанток заболела, так что пришлось работать с удвоенной силой.
Голодные взгляды, шуточки, непристойные предложения, шепотки за спиной. Пока ее не трогали – все знали, что она не просто нанятый работник. Но всегда казалось, что она вот-вот потеряет расположение или Виктору понадобится купить лояльность какого-нибудь высшего. И тогда ее мнения никто спрашивать не будет.
А пока приходилось улыбаться так, что сводило скулы, казалось, собственное лицо уже ей не принадлежит – это просто маска.
При этом, стоя спиной к неприметному столику в углу, она чувствовала на себе чужой взгляд. Вряд ли Виктору было до нее дело. Но почему она ловила на себе хмурые взгляды Виталия Юрьевича, Кира тоже никак не могла взять в толк.
Пару месяцев назад Виктор намекнул ей, чтобы «порадовала» мужчину своим обществом. В итоге тот даже не поцеловал ее. Только отругал как школьницу, что полезла…
Очевидно, такая худосочная хвостатая уродина, как она – оказалась не в его вкусе. Кира тогда сначала обрадовалась этому, а потом еще больше возненавидела собственную внешность. Дядя все время говорил, что на такую, как она, без слез не взглянешь. Видимо, и правда, она только и годится, что для подвыпивших завсегдатаев-низших, которым все равно, кого лапать.
Нечисть условно разделяли по двум признакам. Первый: те, кому нужны люди для выживания. И те, кто может прекрасно обходиться без них.
Все низшие так или иначе зависели от подпитки от людей. Упырям нужна была кровь, бесам – темные секреты, кикиморам – людские страхи, кто-то питался человеческими потрохами, и так далее.
Высшие в подобной подпитке не нуждались. И по этой логике черти относились к высшей нечисти.
Дядя, по крайней мере, всегда ей внушал, что так.
Вот только вторым признаком были облик и темная аура. Низшие при всем желании не могли сойти за стопроцентных людей. Одних выдавали крылья, других излишняя волосатость по телу, неправильные уши или копыта. Они не умели их прятать, не имели второго облика, как оборотни или орки. Но имели тяжелую ауру, на которую могли среагировать люди. По этому признаку черти были низшей нечистью.
Впрочем, одним из таких «промежуточных» видов были вампиры, в том числе и древние. Они тяжелой ауры не имели, выглядели как люди, но в крови нуждались.
И боже храни того, кто посмел бы отнести их к тварям, подобным тем, что наводнили сегодня клуб.
Так или иначе, дяди теперь не было, а самой чертовке все это было не так уж и важно.
– Кира, детка, станцуй для нас. – Чертовка проходила мимо, неся поднос с грязной посудой, когда услышала негромкую просьбу беса.
Это была именно просьба, а не приказ, потому что незримая змея кровной клятвы на руке никак на него не отреагировала.
Поспешно отнеся поднос, Кира поднялась на сцену под яркий свет фокуса, окутанная запахом пота и алкоголя, пропитавшим воздух ночного клуба.
Она была прекрасна и загадочна, словно создана для этих моментов, когда жизнь кипит вокруг, а она смело совершает свои движения.
Подвыпившая публика разбавляла воздух громкими возгласами, улюлюканьем и грязными шутками. Кира сглотнула, постаралась отвлечься, чтобы это всё стало просто шумом на фоне.
Она нашла глазами голову Виктора – сам он отвернулся и даже не смотрел на нее – и начала танец, плавно притягиваясь к шесту, словно он был продолжением тела. Движения раскрывались в медленном танце, а хвост вплетался в каждую его петлю.
Песня закончилась, началась новая, Кира не знала, можно ли ей прекратить, а потому продолжила. Посетители были явно не против, встретив это сальными комментариями и шуточками.
Виктор что-то обсуждал с Виталием, кажется, даже спорил, тот хмурился, недовольно посматривая в ее сторону.
В какой-то момент хозяин клуба вскинул голову в сторону чертовки и произнёс тихим, но решительным голосом: «Довольно».
Её сердце сжалось, она под недовольный ропот зрителей спешно спустилась со сцены и, убежав в туалет для персонала, заперлась там.
***
Красные капли стекали по предплечью вниз, кровь тонким ручейком струилась по ее коже.
Кира завороженно смотрела на тягучие капли, но едва повышенная от природы регенерация дала о себе знать, затягивая рассечённое предплечье – полоснула лезвием по коже еще раз. Боль принесла облегчение и смутное ощущение постыдного удовольствия.
Так ей и надо. Большего она не заслуживает.
Снаружи кто-то дернул ручку двери. Кира поспешно принялась убирать компрометирующие ее «улики». Неожиданно дверь поддалась.
– О, прости, тут занято…
«Запирала же двери, какого лешего!..» – не успела додумать свою мысль, как стоящий в дверях мужчина округлил глаза.
– Кира, ты поранилась? – Он кинулся на помощь, не понимая, что лучшей помощью было бы в его случае просто свалить. – Дай помогу.
– Виталий Юрьевич, всё в порядке, я… всё хорошо, просто…
Мужчина перехватил ее руку, развернув к себе, придирчиво осмотрел. От его внимательного взгляда не укрылось ни лезвие, ни окровавленное бумажное полотенце. Лицо его потемнело. Стало таким же мрачным, как в тот день, когда она увидела этого человека впервые – когда он убил ее дядю.
Вроде как Виталий был просто человеком. Но мало кто из домашних верил в это. Ходили слухи, что он из высшей нечисти и хорошо умеет прятать свою сущность.
Как иначе объяснить, что мужчина, которому, как она знала, и тридцати еще нет, стал такой влиятельной фигурой? Говорят, раньше тот работал на Златона Адрона, одного из влиятельных высших, известного бизнесмена, владельца горнодобывающего холдинга «Молния», а потом вдруг переметнулся от того к бесу.
Златон же не только простил предателя, но и до сих пор периодически с ним общался. А однажды она даже видела Златона в «Серой моли», где тот рассказывал какому-то троллю, что «Виталик – мировой мужик».
– Что «просто»? – прищурился тем временем Виталий.
– Как вы вошли? – с трудом разлепив губы, пробормотала Кира.
Виталий на это только отмахнулся.
– Не меняй тему. Это то, что я думаю? – он скрестил руки на груди. – Ты сделала это нарочно?
– Это вышло случайно, – девушка опустила голову и поспешно принялась убирать следы своего «преступления».
«Леший! Пол кровью закапала…» – Всего пара капель, но лучше бы было убрать их. Мало ли какая нечисть сюда зайдет.
– Как можно случайно себя порезать? Зачем? Кира… – он ухватил ее за плечо и несильно тряхнул, желая получить хоть какой-то внятный ответ.
– Больше такого не повторится. – Горло сжало спазмом. Какая же она жалкая и ничтожная, что постоянно влипает в какие-то истории. Прав был дядя в отношении нее. А теперь это дойдет и до Виктора, и тот отдаст ее кому-нибудь типа того же Фета. – Вы ему скажете?
Вопрос отозвался горьким привкусом во рту. Ну конечно, скажет. Вряд ли кто-то захочет ради нее скрывать что-то от беса.
«Вот дерьмо!..»
– Сказать? – Виталик на мгновение задумался, а затем вдруг выдал: – Так ты ради этого режешь себя? Хочешь обратить на себя внимание таким дурным секретом?
– Что? Нет, – чертовка аж опешила от такого предположения. – Нет, конечно, нет…
– Тогда для чего?
От его мрачного взгляда стало еще хуже. Сердце билось как загнанный кролик, по упрямому выражению лица мужчины было ясно – отговорки его не устроят.
– Просто мне так становится легче. Я давно так делаю, еще когда дядя был жив. А теперь… – Она всхлипнула и тут же до боли закусила губу. Никто не любит слез. Надо быть сильной, но не получалось. Слова словно сами вылетели из ее рта, и прежде чем она осознала, что и кому говорит, выдала: – Я сама себе не принадлежу. Сначала моя жизнь была в руках у дяди, теперь – у Виктора. А это… Это то, что я могу сделать с собой сама.
Мужчина протянул к ней руку, осторожно погладив по волосам. Невесомая ласка. Обычно Кире не нравилось, когда ее касались, но этот жест на удивление не был неприятным.
На лице мужчины было написано непонимание пополам с жалостью. Он свел брови к переносице и закусил губу, словно сдерживался, чтобы не сказать чего-то.
Быть может, накричать хотел? Кира бы это поняла.
– Ты больше этого не будешь делать, поняла? – звенящим от напряжения голосом наконец выдал он.
– Да, как скажете, – тихо пробормотала чертовка.
– Серьезно. Увижу хоть малейший намек, заставлю раздеться и осмотрю на предмет шрамов, – сердито выдал Виталик.
От этой угрозы похолодело внутри. Нет, помощник Виктора был хорош собой, даже красив. Вежливый, обходительный. И, тем не менее, отчего-то стало жутко. Лучше бы он ее облапал… чем так.
– У меня не остается шрамов. Регенерация хорошая.
– Ну да, ты же чертовка, – вздохнул мужчина и покачал головой.
– Дядя всегда говорил, что я не чертовка, а черте-что.
Кира взяла еще бумажное полотенце, смочила его и, встав на колени, принялась оттирать капли крови с пола.
– Твой дядя был идиотом. А ты замечательная. Я знаю, что ты стараешься. Тебе не за что себя так ненавидеть.
Она подняла лицо, глядя на Виталия широко распахнутыми глазами: «Он правда это сказал? Про меня?».
В этот момент дверь ванной снова распахнулась. На этот раз это был Виктор.
«Закон подлости, не иначе».
– Ох, я, кажется, помешал, – заулыбался бес, поспешно ретируясь.
Кира, на коленях, раскрасневшаяся, с бумажным полотенцем в руках, а перед ней Виталий. О чем он мог еще подумать?
– Нет, не помешал. Мы уже закончили, – произнес Виталик, и только потом до него дошло, как это прозвучало. Еще чуть-чуть, и он хлопнул бы себя ладонью по лбу.
– Пахнет секретами, – усмехнулся Виктор.
Девушка умоляюще взглянула на мужчину.
– Не спрашивай ничего, – отрезал Виталий.
– Даже не думал, – хихикнул Виктор. – Ни на что не намекаю, но планы поменялись. Кира, выезжаем через час. Поэтому закругляйтесь.
Он наконец закрыл дверь снаружи, снова оставляя их одних.
Сказать бесу, учуявшему секреты, «не спрашивай», и чтобы после этого бес просто ушел? Нет, этот Виталий точно не может быть человеком.
– Он наверняка подумал, что я тебя насилую.
– Это плохо? – на всякий случай уточнила Кира.
– Да! Это плохо. Кира, с твоей самооценкой нужно что-то делать. – Он развернулся в сторону выхода, но уже почти у самой двери добавил: – И больше никаких самоповреждений, ты поняла? Будь уверена, если повторится, я узнаю.
Кира поежилась: «Ну да, такой, как он, точно узнает…»
***
Я стояла перед воротами особняка, мечтая лишь об одном – выйти за них. Но Платон оказался прав (не то чтобы я ему до этого не верила в этом вопросе). Едва подносила руку к калитке, как ее тут же окутывало мягкое золотистое сияние, а затем резко отталкивало в сторону. Причем я проверила: палки и камни спокойно проходили сквозь решетку. Блок распространялся именно на живых.
«Интересно, мертвяков оно пропускает?» – отстраненно подумала я, обходя границу владений по кругу и ища слабое место.
Полчаса, отсчитанные Платоном, уже почти вышли, но я не спешила возвращаться. Было стыдно и неловко за то, что показала свою слабость. Позволила заглянуть куда глубже, чем следовало.
Нужно было убегать еще тогда, на старом литейном заводе. Совершила глупость, связалась с сумасшедшим с галлюцинациями и тягой к мазохизму. Как только появится шанс, надо уходить от него.
А внутри меж тем всё кипело от негодования на себя. И, не хотелось в этом признаваться, но больше всего раздражала даже не собственная реакция на чужие пытки. Не сцены из памяти, вставшие перед глазами и заставившие забиться в угол точно дикую зверушку. А то, как меня зацепило поведение Платона.
Его слова, вроде бы простые, но вместе с тем успокаивающие, обволакивающие. Осторожные прикосновения. Он не позволял себе ничего лишнего, и вместе с тем мурашки бежали по телу от мыслей о том, как он согревал мои ладони в своих.
Ничего удивительного, что я поддалась. В последнее время в моей жизни было слишком мало обычного сострадания. Платон просто был добр – и этого хватило, чтобы на секунду поверить, будто он другой, будто он может мне помочь, будто рядом с ним можно расслабиться.
Конечно, зря. Сейчас, придя в себя, я это понимала.
Вдруг за очередным поворотом с той стороны забора я заметила мелькнувший собачий хвост.
– Эй, приятель! – обрадованно позвала я.
Собака обернулась, глядя на меня большими умными глазами. Она словно говорила: «Это я, что ли, тебе приятель?».
– Ты-ты, – уверила я с улыбкой и поманила ее пальчиком. – Иди сюда.
Пес заинтересованно припустил в мою сторону.
– Смотри, что у меня есть, дружок, – я быстро достала из кармана завернутый с завтрака кусочек мяса. – Хочешь? – судя по тому, как пес облизался, идея полакомиться ему понравилась. – Тогда лезь ко мне. Вон какая чудесная дыра есть под забором, надо только немного подкопать.
Всё же моя привычка прятать еду на “черный день” была не так уж и плоха.
Высунув мокрый шершавый язык с капающей на землю слюной, пес бросился к щели и даже успел сделать пару движений лапами, как его вдруг окутало то же сияние, что я уже видела, и отчаянно скулящую собаку откинуло метров на десять назад.
Приземлившись и неловко поднявшись на лапы, собака обиженно на меня посмотрела, как на предательницу.
«Мавки болотные!» – выругалась про себя, мысленно посылая небесам проклятья. Небесам было все равно, да и мне легче не стало.
– Прости меня, – сказала я псу с искренним сожалением. – Я не хотела делать тебе больно. Прости, мой хороший… Держи…
Я кинула мясо через забор, но собака уже затрусила прочь от него.
Похоже, путь на свободу был действительно только один. Придется взять себя в руки и помочь Платону.
Я вернулась в гостиную и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Страх опять начал проникать под ребра ядовитыми шипами. В прошлый раз, когда я нажала на рубильник, когда увидела, как гримаса боли искажает лицо Платона, то ощутила себя в собственном кошмаре.
Даже почувствовала запах горелого мяса.
Теперь же я пыталась дышать глубоко и быть сконцентрированной на задаче. Вновь облепила Платона жуткими проводами – мужчина иногда одобрительно кивал, как бы намекая: всё хорошо, не переживай, – выставила первоначальные показатели.
– Твои родственники живы? – внезапно спросил Платон.
Моя рука зависла над переключателем.
– Какая тебе разница? – выдавила из себя.
– Я бы мог попытаться их найти.
– Зачем тебе это делать? – спросила с подозрением.
Слабо верится в добрые душевные помыслы того, кто обещал меня убить при первом же знакомстве.
– Мари, – моё имя звучало так странно и так неправильно, но почему-то не захотелось его поправить, – ты мне помогаешь, и взамен я готов помочь тебе. Пока мы не разобрались с твоим Альбеску, – я поежилась от фамилии мучителя, – можем заняться поиском кого-то, кто тебе дорог… если такие вообще остались.
– Но как?
– Я собирался этой ночью съездить в город, к одному знакомому, у него есть связи повсюду. Я мог бы попросить его пробить твоих родственников. Единственное – напиши мне всю информацию о них. Вообще всю, даже самую незначительную. Договорились?
Почему бы и не попробовать. Вряд ли это принесёт какой-то вред. Мою настоящую фамилию он всё равно знает, поэтому скрываться уже бесполезно. Лучше попробовать что-нибудь раскопать. Если Платон, конечно, не обманывает.
Я завороженно кивнула.
Боги, если у него получится…
Даже боялась на секунду поверить в это чудо. Только бы не спугнуть.
– Тогда начинай. – Платон закрыл глаза. – И постарайся не проецировать происходящее на себя. Помни – всё сугубо добровольно и ради благой цели. Поняла?
– Ага…
Всё же я зажмурилась, нажав на рычаг. Пальцы словно окаменели, и мне пришлось силой заставить себя вернуть его в исходное положение.
Платон задышал тяжелее и громче, но если не смотреть на то, как он бьется в агонии, то пытка переносилась значительно легче. Хотя сердце так оглушительно стучало в моей груди, что, казалось, его можно было услышать на другом конце особняка.
– Всё нормально, – хрипло сказал Платон. – Повышай напряжение.
По памяти я ввела требуемые показатели. Они въелись в моё подсознание, и сейчас руки сами выставляли нужные значения.
– Не переживай, – голос Платона звучал успокаивающе. – Дыши глубже.
Такое чувство, что это меня разложили на кофейном столике, а не его – и это он пытался хоть как-то облегчить мои страдания. Мы словно поменялись с ним ролями.
Боги, как же мне было его жалко. Пусть он и сам об этом просил, и это помогало ему восстановить магию – но меня всю скрутило, стоило ему вздрогнуть на столе. Когда мужчина издал тихий короткий стон, я едва сама не взывала белугой.
Я не могу… не смогу больше…
– Повышай… последний раз…
Голос Платона вернул меня в реальность.
Вдох и выдох.
Третий разряд дался мне особенно тяжело. Паническая атака начала разрастаться в легких, сдавливать грудь. Пришлось закрыть лицо руками и отдышаться. Долго-долго приходить в себя. Закусить губу так сильно, чтобы потекла кровь – и я почувствовала настоящую, физическую боль, которая перекрыла память о прошлом.
Платон лежал без движения, в уголках его закрытых глаз скопились слезы. Он не плакал, просто ему было настолько больно, что не смог сдержаться. Я смотрела на длинные ресницы мужчины, на синяки под его глазами.
Зачем ему это? Неужели нет никаких других способов? Доктор же говорил, что лечение бывает разное.
– Видишь, ты справилась, – одними губами улыбнулся мужчина, когда я начала отсоединять проводки.
Пальцы обвели по кругу один из новых ожогов в области сердца, совсем свежих, вздувшихся волдырями, и Платон чуть вздрогнул.
– У тебя хотя бы есть какие-нибудь заживляющие мази? – Я не узнавала собственный голос.
– Само пройдет. – Он перехватил мою руку.
Несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза, и отчего-то казалось, что сейчас он видит меня настоящую. Ту, что скрывалась за чарами, прятала свой секрет.
– Мне надо отдохнуть, – безапелляционно отрезал он. – Подготовь к вечеру всю необходимую информацию. Попробую разобраться с твоей родней.
Вернувшись в комнату, я долго не могла прийти в себя. Вышла в сад, чтоб хоть немного проветрить голову. Уж не знаю, специально так было задумано (скорее всего, да), но там росли многие целебные коренья, которые использовались в ведьмовских практиках. Пусть цветы давно отмерли, и листва опала, но для моей задумки требовались корешки растений – а этого добра здесь было предостаточно.
«Сама сделаю ему заживляющую мазь!» – упрямо решила я и принялась выкапывать коренья.
Самая простенькая, с минимумом ингредиентов готовилась буквально за полчаса. Притащив откопанное «добро» в кухню, я немного прошлась по шкафам в поисках недостающего. Хорошо жить в доме, где полно всяких магических трав, сушеных, толченых, разложенных по баночкам как приправы.
Зелья и снадобья – единственное, в чем я была по-настоящему сильна. Они получались у меня легко, все пропорции я помнила наизусть, а если даже не знала их – чувствовала интуицией. Я умела менять составы без ухудшения качества, могла усиливать свойства. Хоть в чем-то я удалась. Если не в лунной магии или не в отцовских силах, то хотя бы в умении сварить качественное зелье.
В скором времени миска с густым кашицеобразным варевом была у меня в руках.
«Я ведь не знаю, где его спальня!» – запоздало дошло до меня.
В этом замке можно блуждать целый день в поисках нужной комнаты. Но так как всё равно уже сделала мазь, решила начать с гостиной. Хотя шансов, что он остался там же, где проводился сеанс «лечения», было мало.
Как же я удивилась, обнаружив его, лежащим все на том же кофейном столике.
«Он хотя бы жив?!» – пойманной в силки птицей забилась отчаянная мысль, я кинулась к Платону.
– Что ты делаешь? – Он распахнул веки, когда я проверяла пульс, попытался подняться на локтях, но был слишком слаб и в итоге рухнул обратно.
Шокировано оглядела оставшиеся после «лечения» ожоги на его груди, лодыжках и запястьях. За прошедший час они воспалились еще больше и припухли.
– Само пройдет! – передразнила его я, прикусив язык, чтобы не начать ругаться. – Я принесла заживляющую мазь.
– Я не нуждаюсь в твоей помощи. – Недовольно зыркнул на меня Платон, но, похоже, силы действительно почти покинули его, потому что он так и продолжал лежать на этом чертовом столике.
– Что же ты не сказал это себе, когда просил меня бить тебя током? – Я отставила миску в сторону и скрестила руки на груди, смотря на него с вызовом.
– Я не нуждаюсь сейчас в твоей помощи, – повторил Платон, выделяя акцентом «сейчас».
Сделала глубокий вдох, чтобы не сорваться на него. Как ребенок, честное слово! И ведь на своего брата по телефону он шипел похожим тоном. Как он тогда сказал? «Не надо обо мне беспокоиться?» Что-то подобное.
Понятия не имела, что произошло у него с семьей, но чутье мне подсказывало: виноваты во всем были отнюдь не родственники Платона.
– Со своим братом ты так же общаешься? Тебе хотят помочь, а ты воротишь нос? – наверное, зря я это говорила, но ситуация настолько разозлила, что просто вывалила ему, что думаю, – Нет ничего стыдного в том, чтобы попросить помощи или признать, что ты был неправ!
– Я не просил консультацию психолога. – Платон отвернулся и свел брови к переносице.
– Зря, потому что она тебе явно не помешала бы. У тебя эго размером с этот замок, а тараканов в голове больше, чем сорняков в саду.
– В саду нет сорняков, о нем заботятся, – буркнул Платон, поджав губы.
– А о тебе заботиться некому, потому что ты сам распугал и оттолкнул от себя всех, кого только мог.
Я не знала наверняка, сказала просто в порыве раздражения, но по тому, как закаменело лицо мужчины, поняла, что попала в самую точку. Он действительно отталкивал от себя всех, кто был ему дорог. Всех, кому дорог был он сам. Словно наказывал себя за что-то.
Прикрыла на секунду глаза: «Не насильно же я буду его мазать»
Вздохнув, развернулась и зашагала к выходу. Как хочет. Если гордость не позволяет ему принимать помощь, кроме той, что его калечит, то небо ему судья.
– Стой.
Я сделала несколько шагов, даже не поняв, что он меня позвал.
– Стой! – повторил уже громче.
Обернулась, вопросительно подняв брови.
Платон смотрел куда угодно, только не мне в глаза.
– Что там у тебя за мазь? – хмуро спросил он.
Да ладно?
Я не стала язвить (хотя очень хотелось), а просто подошла и продемонстрировала ему массу зеленовато-коричневого цвета. Не худшая из возможных. Мама даже использовала её в качестве массажного крема, спасая меня от солнечных ожогов. В детстве я постоянно обгорала.
– Ты уверена, что этим безопасно мазаться? – не удержался от сарказма мужчина. – Продукт сертифицирован?
– Очень смешно. Поверь, мазь даже есть можно при желании, хуже она не сделает, – фыркнула я, защищая свое варево. – Просто доверься мне. Хотя бы ненадолго.
Он обессиленно кивнул и прикрыл веки, как бы давая полное разрешение творить с собой всё, что мне вздумается. Я зачерпнула немного мази на ладонь, подумала, с какого ожога лучше начать. Шагнула к лодыжкам и аккуратно коснулась воспаленной кожи.
Платон поморщился, но никак больше не отреагировал, что дало мне уверенности – можно продолжать. Осторожными, медленными движениями я втирала мазь в лодыжки. Мужчина дышал расслабленно. Конечно, ему было больно – касания к свежим ранам никогда не причиняют удовольствия, – но он мужественно терпел.
От ног я перешла к запястьям. У него красивые руки. Вены выделяются, вьются под кожей. Длинные пальцы, ладонь мощная, но не грубая “лопата”, а очень даже завораживающая. Мне подумалось, что если бы Платон был за рулем машины, то я бы точно засмотрелась на то, как он ведет.
Слишком уж хороши его руки.
Всё ещё стараясь не причинять боли резкими движениями, я намазала кожу запястий. Мне несознательно нравилось касаться его кожи, чувствовать все эти вены и артерии, вести по ним как по запутанному лабиринту.
Я даже задержалась на руках чуть дольше, чем требовалось. Просто чтобы убедиться, что мазь впиталась хорошо.
А потом настал черед груди. Я застыла перед тем, как коснуться ожога у сердца. Почему-то показалось, что именно эта часть тела какая-то запретная. Может, оставить Платону миску и уйти? Сбежать, пока не поздно?
Но потом я подумала, что нет ничего плохого или постыдного в помощи. Я всего лишь возьму немного мази… вотру круговыми движениями…
Платон замер. Я уловила, как напрягаются его мышцы, как каменеет грудь под моими пальцами. Все мускулы становятся ощутимы, как у мраморной статуи. Дыхание его потяжелело.
Кулаки сжались, и все вены проступили лишь сильнее. Я завороженно продолжала водить кончиками пальцем по линии ожогов.
Внезапно Платон перехватил мою руку, разрывая наш странный лечебный обряд, в который я сама погрузилась как в транс.
– Достаточно, – хриплым голосом произнес он.
– Я не закончила.
– Я сказал: достаточно.
Он глянул на меня из-под сведенных бровей, и что-то в этом взгляде заставило меня резко остановиться. Я подняла свободную ладонь с полупустой миской в качестве знака капитуляции.
– Всё поняла. Ухожу. Это оставляю, пожалуйста, помажь сам.
Он не ответил. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, поставить миску на пол. Я уходила в молчании. Благодарности не ждала. Но Платон был настолько напряжен, как будто…
Не знаю, мне еще не доводилось с таким сталкиваться. Я его чем-то обидела? Сделала ему больно? Так сказал бы, зачем выгонять.
– Спасибо. Наверное мне действительно это было нужно, – добавил он уже в дверях.
Мне оставалось только гадать, что скрывается за этими словами.
Вновь оказавшись в спальне, я решила заняться чем-нибудь полезным, чтобы не гадать над словами и действиями Платона. Поэтому написала на листе бумаги имена и фамилии всех тех, кем дорожила, личные данные, приметы. Не уверена, что хоть кто-то остался в живых – наши следы давно потерялись, – но если уж Платон сам предложил…
Грех не воспользоваться.
Посмотрю, куда он меня приведет, кто этот его знакомый со связями – и в случае чего сбегу прямо оттуда. Если пойму, что обещание найти мою родню – не более чем фантазия Платона.
Пока хозяин отдыхал, я бродила по огромному пустому дому, впитывая в себя все переходы, запоминая расположение комнат. Ещё утром я бегло обошла особняк и сделала мысленные пометки по основным точкам, а сейчас абсолютно бесцеремонно заглядывала во все без исключения комнаты – ну а что, Платон сам разрешил.
Когда я была маленькой, мы с мамой жили в маленьком покосившемся домике. Небольшая «зала», маленькая спальня, всё пространство которой занимали две кровати, и узкая кухня за печкой.
В итоге домой приходили только спать, а детство прошло на улице.
Каким может быть детство в этом огромном доме – не могла себе даже представить.
Я свернула в одну из галерей, а из нее оказалась в огромном зале, стена которого была зеркальной. Словно балетная комната. Ну или с той стороны тоже есть тайник.
«Так и параноиком стать недолго», – фыркнула я, усилием воли заставляя себя оторваться от собственного отражения.
Передышка в доме Платона явно пошла мне на пользу. Я выспалась, помылась, наелась и, даже несмотря на то, что чары на мне не изменились, всё равно собственный вид в зеркале нравится куда больше, чем до этого.
А потом я заметила рояль. Крышка его была откинута. Черные и белые клавиши блестели на фоне темной деревянной поверхности.
Словно завороженная подошла, протянула руку, нажимая клавишу. Фа-диез. Инструмент звучал идеально. Закрыв глаза, медленно опустила пальцы, взяла ноты аккорда. Музыка отразилась от стен зала, от зеркал, от стекол в арочных окнах.
Я начала с ля мажор, обернутой в мистическую атмосферу. Даже не думала о том, что собираюсь играть. Перешла к аккордам с глубоким звучанием – основные ноты ми-бемоль мажор, до-бемоль мажор и фа минор. Они образовывали мрачное гармоническое полотно, погружая в таинственный мир, полный тревоги и надежды.
У каждого инструмента своя душа. И иногда мне кажется, что я чувствую ее, когда играю на нем. У Нику мне приходилось играть на разных – какие-то принадлежали ему, какие-то его жертвам. Некоторые из них были рады поделиться со мной своей печалью, некоторые – не принимали, фальшивили сколько не настраивай, и тогда Нику злился…
Нежная мелодия и мощные аккорды – я растворялась в них, изливая свою горечь потери и одиночество.
У рояля в доме Платона тоже есть душа. Она тоскует по своей хозяйке, но почему-то очень рада при этом, что хозяйка сейчас не здесь.
Или я все это надумала?
А пальцы летали по клавишам, создавая мелодию о том, что находится между миром живых и умерших, навеянную, кажется, самим этим домом.
Нику нравилось смотреть, как я играю. Он говорил, что «Пляска смерти» Сен Сана улучшает его аппетит, а "День гнева" Верди – успокаивает. Именно это в какой-то момент и сохранило мне жизнь.
Впрочем, этот же талант и привел меня однажды к Нику. Он восхитился моей игрой, просил не уходить, поиграть ещё и ещё. Он был ласков… поначалу. Я думала, что смогу выбить для нас с мамой лучшую жизнь.
– Зачем же тебе уходить? Останься, – сказал он однажды, и с того дня начался непрекращающийся кошмар.
Я стала для него лишь музыкальным инструментом. Этакой шкатулкой, нажми на которую – и польется мелодия.
Нику знал, куда именно надо "жать".
Но несмотря на то, что воспоминания об игре теперь неразрывно были связаны с этим чудовищем, я не могла перестать любить музыку. Потому что в то время, когда под моими пальцами рождалась гармония – даже в плену, – я была свободна.
Я забыла о времени и месте, я была наедине с мелодией, что звучала все громче и громче.
Тяжелая минорная тема, всё то, что я никому ни за что не рассказала бы о себе сама – вылилось в мелодию. Закончив на высокой ноте, медленно отпустила клавиши.
– Рахманинов «Остров мертвых», – голос, прозвучавший в установившейся на мгновение тишине, оглушил.
Платон стоял в дверном проеме, одетый в дорожный плащ.
Я сглотнула и отшатнулась от рояля, будто бы меня застали за чем-то неприличным.
– Моему брату бы понравилось. Хорошо сыграно.
– А тебе? – зачем-то спросила я. Учитывая, что он безошибочно узнал мелодию, то, видимо, как минимум разбирается.
Он неопределенно дернул плечами:
– Не люблю музыку. Она отвлекает, – отрезал он. – Ты подготовила информацию о родственниках? Я собрался.
Мне собирать было нечего, поэтому я быстро вернулась в спальню и передала ему лист бумаги. Платон направился к выходу из особняка, ничего не говоря. Что ж, мне не привыкать к молчанию. Я последовала за ним. Вскоре мы стояли у ворот. Я с предвкушением вдыхала вечернюю промозглую прохладу.
Правда, теперь к этому предвкушению примешивались еще и сомнения. С одной стороны – я планировала сбежать, как только появится такая возможность, с другой – а вдруг Адрону действительно удастся выяснить что-нибудь о моей родне?
– Не подходи близко, может зацепить, – предупредил мужчина, прежде чем начать.
Он прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Вокруг него начал распространяться черный густой дым, словно гарь, только безо всякого запаха. Эта ассоциация неожиданно выбила из колеи. Я впилась ногтями в запястье, намеренно причиняя себе боль.
Это лишь цвет его магии, не более.
Волшебство Платона тем временем росло и ширилось, юркой змеей оно скользило по периметру участка, вдоль железной ограды, а затем проявило золотистый купол. Тот замигал, словно новогодняя гирлянда, а затем яркими искрами осыпался нам на голову.
Платон открыл калитку – на ней даже замка не было.
– А как же машина?
– В этот раз без нее. По городу будет проще передвигаться пешком. Меньше шансов быть замеченным.
– Но идти же далеко, – нахмурилась я, вспоминая, как полчаса ехала по разбитой грунтовой дороге, и за все время мне не попался ни один автомобиль.
Я направилась к калитке.
– Использую магию. В этот раз резерва хватит, купол-то держать не придется, – мрачно усмехнулся мужчина.
– Эм… а что это значит? – не успела я выйти, как сияние над особняком вдруг снова вспыхнуло, на мгновение ослепив. Внутри словно что-то оборвалось.
Нет. Нет.
Он что, меня запер?!