Глава 3

Истфилд, Суссекс, Гастингс-роуд, июль 1920 года

Истфилд ничем не прославился в истории Англии – ни красотой, ни историческими или политическими событиями. Начинался он с маленькой деревушки в том месте, где дорога из Гастингса после подъема и небольшого прямого отрезка поворачивала на восток и где находился обширный луг. Он служил пастбищем для усталых быков и лошадей перед тем, как они спускались вниз, в город, или, наоборот, после подъема из города. Постепенно этот луг был взят в кольцо всякими хибарами, где предприимчивые люди предоставляли проезжающим различный сервис. Здесь были таверна, кузница, где можно подправить подковы, и даже бордель для нужд уже другого рода. Выстроенное заново аббатство в Бэттле скоро прибрало деревушку к рукам, чтобы спасти заблудшие души ее обитателей и пополнить доход.

При расформировании и разграблении монастырей во времена Генриха VIII деревушка перешла во владение сторонников короля, что никак на ней не отразилось. К 1800 году, когда для потомков владельцев наступили тяжелые времена, деревушка была забыта, хотя луг по-прежнему служил бесплатным пастбищем для всех проезжающих по дороге в Гастингс и обратно. Пока не нашелся некий сквайр – выскочка и самозванец, который увидел здесь возможность разбогатеть и стал собирать деньги с проезжавших.

Расцвет края начался во времена правления Виктории. Гастингс стал разрастаться, продавая свои товары голодным рыбакам и жителям маленького порта, расположенного на другом конце долины. Вместе с ним стал расти и Истфилд.

К 1880 году у городка появился неплохой шанс для развития, так как владельцы маленькой фирмы, производившей для рыбаков снасти, ящики для рыбы и другие нужные предметы, подметили тенденцию последних лет – люди стали приезжать на побережье и принимать морские ванны. Вследствие этого увлечения на берегу возник ряд отелей, которые нуждались в хорошей меблировке, чтобы угодить требовательным постояльцам. Таким образом, в Истфилде стали изготавливать мебель, что принесло дополнительный доход в казну города. Второй период расцвета наступил, когда братья Пирс решили расположить свой пивоваренный заводик в трех заброшенных зданиях на дальнем конце Гастингс-роуд. Потом французы-изгнанники открыли маленькую латинскую школу и неплохо зарабатывали, давая образование сыновьям и дочерям тех, кто мог себе это позволить.

Пивоварение, мебельное производство и латинская школа придали Истфилду новый блеск. Дочери основателя школы сменили французскую фамилию и из дю Туа превратились в Тейт, а когда умер их отец в 1913-м, передали бразды правления племяннице – миссис Фаррелл-Смит, молодой вдове.

К 1900 году Истфилд удвоил свою численность, а к 1914-му с гордостью отправил своих сыновей воевать во славу Короны в Первой мировой.

После они даже получили письменную благодарность от самого короля, а пивоварня выпустила новый сорт пива под названием «Пикардийская роза». Это пиво неожиданно стало весьма популярным сначала у солдат, а с окончанием войны у бывших солдат. Пиво с фирменной стрелой на этикетке стало известно в Кенте, Суссексе и Суррее.

Вполне довольные своей жизнью, жители Истфилда не видели в своем будущем ничего такого, что могло бы помешать их дальнейшему мирному существованию, такому же безоблачному, как прошлое.

И вдруг в ночь на пятницу в июле 1920-го эта иллюзия рухнула.

Уильям Джефферс и не подозревал, какой удар готовит ему судьба, когда вошел в паб «Победитель» на одной из задних улочек Истфилда.

Под свежим вечерним ветерком знак у входа в паб в ржавой рамке покачивался и поскрипывал. На одной стороне его можно было видеть армаду нормандцев, бросившую якорь у берегов Англии, – по этому поводу часто спорили, какой порт изобразил художник – Гастингс или Певенси; на другой стороне Вильгельм Завоеватель высоко поднимал меч, празднуя свою знаменитую победу над королем Гарольдом на холме Сенлак.

Внутри паба уже стоял густой табачный дым. Бармен с улыбкой поздоровался с Джефферсом, редким гостем. Он держал ферму, и у него было слишком мало свободного времени по вечерам и еще меньше денег на праздные утехи. Но он ежегодно отмечал здесь день, когда получил рану, которая послужила причиной его досрочного возвращения с фронта и чуть не стоила ему жизни.

Джефферс уселся за угловым столиком с первой пинтой пива, предполагая в течение вечера выпить столько, сколько в него влезет.

Он покинул бар за полчаса до закрытия и направился по дороге в сторону церкви.

Уже смеркалось, когда он присел на низкую каменную стену церковного кладбища и стал смотреть на закат. Он сидел, пока солнце не село и не начали сгущаться длинные ночные тени. Хотя Джефферс вообще-то редко молился, сейчас он шептал молитву по погибшим товарищам. Большинство из них не были похоронены здесь, во дворе церкви, они остались лежать во Франции. Но он помнил о них.

Потом он встал и направился к окраине городка, туда, где пересекались Абби-стрит и Гастингс-роуд. Он пошатывался, но не был слишком пьян, хотя выпил много. Завтра он должен подняться в половине пятого утра, чтобы доить коров. Сегодняшний вечер был исключением, когда можно раз в год забыть про обязанности. Дырка на его груди давно превратилась в грубый и безобразный рубец, но временами давала о себе знать ноющей болью. Четыре года. Его тело уже забыло боль и ужас, слабость от потери крови. Но память хранила. Память сохранит тот день навсегда. И сегодня он пытался залить эти воспоминания.

Он споткнулся о камень, пошатнулся, но обрел равновесие и пошел дальше. Ферма была примерно в миле отсюда. Сегодня путь показался длиннее в два раза. Наверху сияли, подмигивая, звезды. Дефферсу казалось, что он слышит их. Дед часто говорил ему, когда он был мальчиком: «Слушай звезды, Билли. Прислушайся. Слышишь?»

И он вслушивался сквозь ночные шорохи и мог поклясться, что слышал их.

Сзади стукнул камень, и он повернулся посмотреть, кто там. Никого, просто показалось. В такой час дорога принадлежит ему одному.

Мозг был затуманен выпитым пивом. Жена непременно выскажется по этому поводу, когда он явится домой. Он тряхнул головой, пытаясь прояснить ее, но тщетно.

Он снова споткнулся, негромко выругался. И услышал, как чей-то голос окликнул его по имени. Джефферс обернулся, чтобы посмотреть, кто это. Вглядываясь, он увидел слабо освещенное лицо, но черты были смутными, он не мог сосредоточить взгляд.

– Я знаю тебя? – спросил он.

– Знал. Когда-то.

– Прости, не помню.

– Ничего, это не важно.

Джефферс кивнул.

– Нам по пути?

– Нет. Спокойной ночи.

Он побрел дальше, оставив незнакомца стоять на дороге. Ему хотелось скорее лечь, от выпитого его подташнивало.

Что-то, сверкнув в свете звезд, пролетело над его головой. И вдруг ударило по горлу так, что у него перехватило дыхание. Джефферс судорожно забился, пытаясь вдохнуть, но эта штука все глубже впивалась в горло, и скоро все было кончено.

Уильям Джефферс был первым в списке.


Три ночи спустя Джимми Роупер сидел в сеннике и доил корову по кличке Данделион. Корова отличалась дурным нравом, поэтому доить ее было занятием не из легких. Но она давала столько молока, что стоила всех хлопот, связанных не только с характером, но в том числе с ее здоровьем, она страдала коликами. Ее телята наследовали ее качества по удивительному надою и тем самым значительно улучшали показатели всего стада.

Джимми устал, сегодня выдался тяжелый день, и он не мог дождаться, когда можно будет лечь спать. Он унаследовал ферму от отца и вместе с ней его терпение. Если бы у Джимми был выбор, он предпочел бы работать на пивоварне, но, поскольку был единственным сыном, ему ничего не оставалось, как продолжать фамильное дело.

Он услышал, как скрипнула дверь сарая, и выглянул из стойла посмотреть, кого принесло.

– Па? Это ты? Я же сказал, что зайду к тебе в комнату, как только закончу дела.

Ответа не последовало. Отец не должен был вставать и тем более ходить, он будет потом долго задыхаться и еще больше ослабеет.

Джимми поднялся, чувствуя, как затекла нога от долгого сидения в неудобной позе, поднял с пола фонарь и вышел из стойла. Пройдя мимо лошадей, которые мирно дремали, не обращая на него внимания, он увидел, что входная дверь приоткрыта на несколько дюймов, но в сарае никого не было. Может быть, отец потерял сознание?

Он быстро подошел к двери и выглянул наружу. Там, под навесом коровника, в тени, стоял какой-то человек. Не отец, потому что человек был выше ростом, прямее и моложе. Джимми не мог разглядеть его лица как следует. Но человек был ему незнаком. Кто-то опять ищет работу. За последние полгода он мог нанять дюжину таких, они брели по дороге в надежде найти любую работу. Но ферма с трудом могла прокормить семью, и он уже устал разочаровывать этих людей. Он сам расстраивался, видя, как их надежда сменяется отчаянием.

– Ищете меня? – спросил Роупер и, не дожидаясь ответа, быстро продолжил: – Простите, я сейчас дою корову. Не можете подождать?

– Это может подождать, – сказал человек, – идите к своей корове.

Роупер кивнул и вернулся к стойлам, оставив из вежливости дверь широко открытой. Данделион стояла около кормушки, мерно жуя сено, которое он для нее туда положил, и он мог поклясться, что в ее черных выпуклых глазах мелькнули надежда и ожидание.

– Тебе просто нужна компания, – он почесал ее между рогами, – считаешь, что слишком хороша для коровника, еще бы, ты у нас лучшая. Самая лучшая. – Он давно подозревал, что корове больше нравится в стойле, где она провела первый год жизни, потому что болела, там за ней ухаживали и было тепло. – Ладно, оставайся, если хочешь. А я пошел спать.

Всхрапнула лошадь и беспокойно задвигалась в своем стойле. Роупер вздрогнул, почувствовав за спиной движение. Но не успел обернуться. Что-то сверкнуло перед глазами в свете фонаря и ударило по горлу, прежде чем он поднял руки для защиты. Удавка вонзилась в кожу и стала впиваться. Джимми сквозь удушье почувствовал, как кровь течет по шее. Он видел еще, как Данделион метнулась прочь, в угол стойла, и в огромных белках ее выпуклых глаз мелькнул страх, но ему было не до нее, он сражался за свою жизнь, пытаясь вдохнуть, и не мог. Человек, стоявший сзади, обладал пугающей силой. Теряя сознание, Роупер упал на колени на земляной твердый пол. Последняя его мысль была: фонарь сейчас перевернется.

Так Джимми Роупер стал второй жертвой.


Третьим стал сын владельца пивоварни. Пивоварня занимала три каменных здания, когда-то принадлежавшие аббатству. Они были частично разрушены, но, поскольку аббат строил на века, неплохо сохранились. Так что дедушка Пирс купил их, отремонтировал и заработал на них целое состояние.

Пивоварня находилась там, где дорога из Гастингса поворачивала на Бэттл. Сначала семья занимала третье здание, но, разбогатев, переехала в прекрасный дом на Абби-стрит.

Это было в прежнем поколении, и теперь Тирел Пирс, отец Энтони, слыл уважаемым человеком в обществе. Энтони воевал, вернулся, потеряв ногу в бою, но это не помешало ему занять свое место в деле отца. Он начинал постепенно – с возницы подводы, потом помощником мастера пивоваренного цеха, вникая в детали процесса. Его отец был уверен, что владелец должен досконально знать свой бизнес – от начала до конца.

В эту ночь – третью после смерти Джимми Роупера – Энтони Пирс вернулся в цех, чтобы еще раз взглянуть на датчик температуры в новом котле. Он явно барахлил, его надо было либо починить, либо ставить новый. Мастер уже пытался его отремонтировать, но безуспешно. Отец говорил, что поставщик в Лондоне сообщил, что понадобится три дня, чтобы доставить новый датчик. Это означало, что сусло будет непригодным и они понесут убытки.

После ужина Энтони пошел в пивной цех, чтобы еще раз попробовать спасти прибор. Ему всегда нравился здешний запах, немного кисловатый, насыщенный дрожжами и хмелем, особенно густой летней теплой ночью. Дверь в цех никогда не запиралась. Он зажег фонарь, вошел, поднялся по лестнице и подошел к скамье, где мастер оставил инструменты. Поставив фонарь на пол, он занялся делом, но, проработав несколько минут, бросил бесполезное занятие. Мастер прав – прибор не подлежал ремонту. Придется смириться и ждать, когда привезут новый. Только придется выгрузить содержимое котла, вычистить, вымыть его, что займет в лучшем случае часов двенадцать…

Он покачал головой и положил инструменты на прежнее место.

Энтони Пирс во время войны был офицером и привык командовать людьми. Он и здесь хорошо ладил с рабочими, знал каждого. Услышав, как заскрипела входная дверь, он крикнул:

– Я здесь! Это ты, Фред? Все бесполезно. Я завтра сам поеду в Лондон и посмотрю, что можно сделать. Надо менять эту проклятую штуковину.

Но человек, который поднялся по ступеням к нему наверх, не был мастером. Он вообще был ему незнаком. Пирс нахмурился:

– Сюда нельзя входить посторонним. Вам что-то от меня нужно?

Незнакомец спокойно отозвался:

– Не совсем. Я думал, вы меня помните.

Решив, что он ищет работу, Пирс спросил:

– Вы хотите наняться?

– Нет, я пришел просто вспомнить старые времена.

– Я уже закончил здесь. Пойдемте со мной.

Он похромал, проклиная новый протез и пытаясь по дороге вспомнить, не служил ли с этим человеком. Лицо, однако, незнакомое. Одет хоть и просто, но одежда хорошего качества. Значит, работу не ищет.

Когда они подошли к лестнице, человек пропустил его вперед:

– У вас, кажется, новый протез. Идите первым.

Пирс поколебался, но потом согласился.

– Ладно, – сказал он и начал спускаться, держась одной рукой за перила.

Он слышал сзади шаги, они приближались, человек просто дышал ему в затылок, и Пирсу вдруг стало не по себе. Наверное, из-за нового протеза он идет слишком медленно, боится упасть. Они спустились. Пирс направился к двери. Он уже собирался толкнуть тяжелую дверь, когда осознал, что сзади происходит что-то странное. Он начал оборачиваться, желая пропустить незнакомца вперед, и тут перед глазами что-то сверкнуло.

Для инвалида он оказал неплохое сопротивление, но оно было бессмысленно. Он не мог справиться с убийцей. Последнее, что он услышал, прежде чем провалиться в небытие, были слова, которые человек прошептал ему на ухо. Когда первые рабочие явились утром в цех, он лежал на каменном полу в нескольких футах от двери. Тело уже остыло.

Загрузка...