Глава 13
С того памятного дня прошел целый год. И опять на земле расцвел июнь, и опять солнце нежно целовало крыши домов, и на реке с утра до ночи звенел детский смех…
Вспоминая те дни, Люська лишь улыбалась, сама не понимая, как осмелилась дать шанс своей любви. Прошедший год, наполненный счастьем, пролетел мгновенно…
Уже месяц, как она знала, что под ее сердцем поселилось еще одно сердечко. Поначалу Люська, не веря своему долгожданному счастью, затаилась. Считала дни, глядела в календарь, прислушивалась к себе, а потом, решив не тянуть время, поехала в город к гинекологу. Пожилая усталая дама в больших роговых очках долго заполняла ее карту, что-то высматривала в компьютере, а потом, наконец, подняла на нее покрасневшие глаза.
– Слушаю вас. Что беспокоит?
Люська, вся вспотевшая от напряжения, слов не подбирала:
– Я беременна, – брякнула она.
– Это вопрос или утверждение? – усталая дама попыталась скрыть невольную улыбку.
– Да не знаю я, – Люська сглотнула ком в горле. – Это вы мне скажите.
– Понятно. Ну, давай… Раздевайся за ширмой.
После осмотра врач, вымыв руки, с любопытством оглядела пациентку.
– Красивая ты… и ребенок будет красивый.
– Значит, я не ошиблась? – Люська замерла от счастья.
– Не ошиблась, – засмеялась врач, – поздравляю! Будешь рожать, я надеюсь?
– А то, – Люська схватила кофту и, открыв дверь кабинета, подмигнула врачу. – Обязательно рожать!
Люська сразу побежала к Насте делиться радостью. И теперь каждую свободную минуту они с подругой обсуждали предстоящее событие. За этот месяц и мама ее, так долго дожидавшаяся внуков, смирилась с тем, что дочь родит без законного брака, и Настя перестала ее пилить за ветреность и легкомыслие. Только Павел, главный виновник Люськиного счастья, еще не ведал о грядущем событии.
Сегодня Настя, с утра лепившая вареники с творогом, позвонила подруге.
– Проснулась? Ну, отлично. Двигай ко мне. Надеюсь, ты помнишь, что по субботам мы завтракаем у меня.
Люська появилась минут через тридцать, ласково чмокнула Настю в щеку.
– Представляешь, я даже не помнила, что сегодня суббота!
– Господи, о чем ты помнишь? – Анастасия грозно посмотрела на подругу. – Скоро матерью станешь, а в голове ветер! Садись за стол быстро, тебе питаться надо хорошо.
– Отстань, – Люська засмеялась. – Мама и так целыми днями кормит, а теперь еще и ты. Буду как корова толстая, в дверь не пролезу!
– А как, кстати, мама? – Настя подвинула к подруге сметану. – Не сильно страдает, что без мужа родишь? Все же мы в селе живем, здесь сплетниц да злых языков хватает. Обсудят, всех по косточкам разберут!
– А и пусть, – Люська озорно тряхнула длинной рыжей челкой. – Мне теперь на всех наплевать! Мама говорит, хорошо, что отец не дожил до этого дня. Он бы не смог людям в глаза смотреть. Хоть и живем в двадцать первом веке, а наши деревенские устои нерушимы.
– Не переживай, – вздохнула Настя. – Есть, конечно, такие занозы, которые в спину гадость скажут, но в общем-то у нас люди добрые, современные.
– Да пусть что хотят говорят, – усмехнулась Люська, пережевывая вареник. – У меня теперь есть все, о чем я мечтала: работа, ребенок…
– А муж? Семья не входит в твои планы? – Настя недовольно поджала губы. – Ты сказала Павлу о ребенке? Чего тянешь?
Подруга, не отвечая, водила ложкой по тарелке.
– Отстань, а? Скажу потом, – умоляюще глянула а нее Люська.
– Почему потом? – Настя нервно заходила по комнате. – Чего боишься? Что он откажется? Но ведь он любит тебя…
– Да что ты пристала? – Люська бросила ложку на стол. – Ну, любит, конечно…
– Вот! Так и скажи ему. Пусть знает, – Настя подошла и присела рядом. – Мне кажется или ты действительно что-то от меня скрываешь?
– Ничего не скрываю, – Люська опустила голову. – Просто боюсь обмануться в человеке. Понимаешь? Для меня он сейчас лучший. Нежный, любимый, заботливый, умный… А если не захочет ребенка, значит, все это обман! Игра слов!
– Господи, – Настя ласково обняла Люську за плечи и притянула к себе. – Дуреха! Если его любишь, значит, надо верить. Какая любовь без доверия. Иди расскажи. Вот прямо сейчас вставай и отправляйся к нему.
– Прямо сейчас? – бледнея, прошептала Люська.
– Конечно. Хочешь, с тобой поеду?
– Нет, – подруга решительно встала из-за стола, поправила рыжие волосы и взмахнула рукой, словно разрубила невидимый глазу узел. – Сама поеду. Сейчас поеду и расскажу. Будь что будет.
Минут через двадцать она уже ехала на машине, отправляющейся в лесхоз. Глядя на мелькающие за окном поля, перелески и овраги, Люська вдруг вспомнила самое начало…
Год назад, впервые увидев Павла, Люська онемела. Высокий, широкоплечий, русоволосый, с большой светлой бородой, мужчина показался ей настоящим былинным богатырем. А когда разглядела его глаза, полные то ли тоски, то ли невысказанной печали, сердце ее покатилось в пятки. С той самой минуты покой покинул ее навсегда, и во всех снах она стала видеть этого загадочного человека.
В селе к его появлению отнеслись по-разному. Поначалу люди болтали всякое: кто-то утверждал, что он сбежал от жены, другие считали, что он прячется в лесу от кредиторов, третьи шептали, что у него тяжелая болезнь, и он приехал умирать.
С легкой руки Матвея многие стали называли Павла отшельником, другие именовали чужаком, горожанином или затворником. Однако со временем сельчане стали замечать, что у Павла приветливая улыбка и добрый нрав, что он готов всегда всем помочь и никогда не злословит, что особенно поразило васильевских женщин. Женской половине села еще очень нравилось, что городской гость не пьет, не участвует в склоках, не ходит по бабам и, главное, не спаивает их мужей.
Постепенно село повернулось к приезжему лицом, люди стали здороваться с ним, дети, прознав, что он ученый, спрашивали совета, учителя иногда приглашали в школу на олимпиады по математике. Незамужние дамы стали рассматривать Павла как предмет любовного обожания, некоторые разведенные женщины уже строили ему глазки и делали прозрачные намеки на возможность романтических отношений.
Однако отшельник вел себя спокойно, достойно, никого особенно не выделял и старался оправдать доверие местных жителей. Дружил по-прежнему только с Матвеем, но и от остальных нос не воротил. В общем, жизнь Павла постепенно наладилась.
Люська, сраженная наповал в первую же встречу, не видела приезжего месяца два после нечаянного столкновения на рынке. Но это обстоятельство никак дела не меняло – видеть-то не видела, но вспоминала часто. Она пыталась представить, кто он, чем занимается, что любит. Но особенный интерес, переходящий в непобедимое любопытство, пробудился у нее после того, как однажды Настя невзначай поведала, что отшельник, оказывается, большой ученый, известный по всем мире математик.
– Да ты что? Точно? Ты уверена? – Люська даже вскочила со стула.
– А ты чего это так встрепенулась? Тебе-то что?
Люська, тряхнув рыжей челкой, резко схватила ее за руки.
– Рассказывай! Ну? Что ты знаешь?
Анастасия, отличающаяся редким упрямством и дерзким характером, отвела ее руки в сторону и скептически хмыкнула.
– Так… Ты мне зубы не заговаривай. Признавайся, тебе почему это интересно?
– У нас в Доме культуры аврал, – решила немножко схитрить Люська. – Преподаватель по искусству слег в больницу, и неизвестно сколько пролежит, а дети остались без занятий. Слоняются без дела, приходят в Дом культуры и сидят в игровой комнате, домой-то идти не хочется. Вот…
– Что ты несешь? – Анастасия, слушая ее невразумительный лепет, нахмурилась. – Причем здесь преподаватель по искусству?
– Боже, какая ты тупица, Настя! Ты что, не видишь связи?
– Нет, – отрезала подруга и погрозила ей пальцем. – Давай выкладывай!
– Ну, если этот приезжий действительно математик, значит, он может вести у нас в Доме культуры кружок юного математика!
– Это ты сейчас придумала? Да? – недоверчиво хмыкнула Настя. – Вот сию минуту, точно? Я тебя, хитрую лису, сразу раскусила!
– Да какая разница? Сейчас, вчера или только что… Главное, это хорошая идея, ты согласна?
– Не знаю. Может быть, – Настя пожала плечами.
– Подожди, подожди, – Люська подозрительно зыркнула на нее. – А ты откуда знаешь, что он математик?
– Тут все просто. Я ехала в город за препаратами, а он, увидев нашу медицинскую машину, подошел, сто раз извинился, попросил привезти из города несколько книг. Сказал, что математик, и пишет новую работу.
И тогда Люська, дав волю воображению, окунулась в нахлынувшие эмоции и решилась…
Через два дня она, приодевшись, договорилась со знакомым водителем, доехала с ним прямо до заимки и, глубоко вздохнув для смелости, постучала в калитку. Никто не откликался.
Потоптавшись возле высокого забора, она попыталась поглядеть в узенькую щель, зияющую между крепкими высокими досками. Но обзор оказался неудачным – ничего, кроме небольшого участка сразу за калиткой, не открывалось любопытному взору.
Недовольно поджав губы, гостья забарабанила в калитку еще раз. Тишина была ей ответом. Тогда она осторожно приоткрыла калитку, чуть-чуть ее сдвинула в сторону и опасливо заглянула во двор.
На огромном участке за забором никого не оказалось. Скошенная трава сохла под навесом, протоптанные тропинки, аккуратно посыпанные песком, разбредались в разные стороны двора. Возле сарая гордо вышагивали вороны, с любопытством поглядывая на непрошеную гостью.
Люська нерешительно переминалась с ноги на ногу, не зная, что предпринять, а потом, устав топтаться на одном месте, решительно проскользнула во двор и прикрыла за собой обиженно скрипнувшую калитку. Недолго думая, быстро прошла по песчаной дорожке до дома, взошла на крыльцо и, чувствуя, как колотится сердце, постучала в тяжелую дверь, оббитую по краям коваными уголками и декоративными металлическими гвоздями, сделанными, скорее всего, в местной кузнице лет сто пятьдесят назад. Прислушалась…
Безмолвие царствовало там, за крепкой дубовой дверью. Люська, надеясь хоть что-то услышать, приложилась ухом к потемневшему от времени дереву, но все ее старания оказались напрасны – ничего не слышалось за этими старыми бревенчатыми стенами.
Расстроенно вздохнув, Люська присела на высокое крыльцо. В голове бродили десятки не очень позитивных мыслей. Она ругала себя и за то, что приехала сюда, и за то, что поддалась эмоциям, и за то, что не предупредила Настю о своей поездке. Мысли носились в голове, одна опережая другую. Чего только она ни передумала, сидя на чужом высоком крыльце…
Время шло. Становилось все жарче. Очень хотелось пить. Люська, привалившись спиной к высокому столбцу, венчающему крыльцо, вдруг задремала.
Сколько она спала, девушка не знала, но проснулась от странного ощущения. Открыв глаза, вдруг увидела, что возле нее стоит мужчина и, изумленно округлив глаза, вопросительно смотрит на нее. Мгновенно придя в себя, Люська смущенно вскочила на ноги, и, лихорадочно оправляя платье, поспешила внести ясность.
– Здравствуйте. Простите, что я вошла. Но никто не отвечал, я стучала. Стучала много раз. Извините, что без приглашения и что уснула… Стало жарко, видно, разморило.
Она еще долго бормотала что-то несвязное и бестолковое, но мужчина, очевидно, пораженный ее внезапным появлением и растерянный не меньше девушки, все смотрел и смотрел на нее молча.
Потом, устав от безудержного словесного потока, он, пожав плечами, спросил:
– Простите, а вы кто?
Люська, замолчав на полуслове, обескураженно глянула на него. Ей-то казалось, что если она его запомнила, то и он должен обязательно ее помнить. Но теперь, услышав этот вопрос, она поняла, как глубоко ошибалась. Он ее не то что не узнал, он ее совсем не помнил! Это так поразило впечатлительную Люську, что она чуть не заплакала от досады.
Собравшись с мыслями, девушка обиженно нахмурилась и, проглотив свое разочарование, вежливо представилась:
– Людмила Борисовна, директор местного Дома культуры.
Он, широко распахнув удивленные глаза, улыбнулся.
– Ого! Важные гости у меня. Чем обязан вашему визиту? Зачем я понадобился директору Дома культуры?
Люська сердито тряхнула рыжей челкой и не смогла сдержать рвущееся наружу раздражение.
– Может, хоть воды предложите человеку, приехавшему в такую даль?
– Да, простите, – смутился Павел. – Конечно, проходите.
В огромном старом доме их встретила благодатная прохлада. Дом лесника удивил гостью чистотой и, как ни странно, уютом. Мебель прадедовская, но хорошо сохранившаяся, вымытая и вычищенная новым хозяином, стояла у стен, радуя глаз работой старых мастеров.
Посреди большой горницы расположился круглый стол. Столешница его, выскобленная добела, высветленная и покрытая, очевидно, каким-то составом, отдавала ровным матовым блеском. Вокруг стола стояли массивные, тяжелые стулья ручной работы, больше похожие на кресла, с подлокотниками и высокими спинками.
С потолка свисали большие лампы в когда-то модных тканевых абажурах с бахромой. Огромный старинный буфет с резными витражами, стоящий у стены напротив входной двери, поражал не столько своими размерами, сколько удивительным мастерством старых резчиков по дереву.
Люська, войдя в дом, замерла от восторга.
– Как здесь здорово! Словно вернулась на триста лет назад…
– Ну, это вы лишку хватили. Но на сто пятьдесят – сто семьдесят лет – точно. Проходите. Присаживайтесь. Выбирайте любой стул, они все крепкие и надежные, я проверил.
Он прошел на кухню, включил новую, недавно купленную, плиту и поставил чайник.
– Сейчас буду вас чаем угощать.
Люська, заглянув на кухню, покачала головой.
– А я думала, вы на печке готовите.
– Можно и на печке, – кивнул Павел. – Но сейчас лето, жарко, топить не хочется. Вот недавно плиту мы с Матвеем купили. А зимой буду печку топить обязательно. Сам не дождусь этого момента, очень люблю посидеть у печки, поглядеть на огонь, послушать, как трещат дрова…
– А вы до зимы-то тут останетесь? – недоверчиво поинтересовалась Люська.
– Еще месяц назад, честно говоря, сомневался. А теперь… Теперь думаю, останусь обязательно. Нравится мне тут. Хотя все поначалу пугало: и люди, и лес, и одиночество… А теперь понял, что это как раз то, что мне сейчас нужно.
Слово за слово, они разговорились. Долго сидели за круглым столом, пили чай с вареньем, которое жена Матвея послала гостю в подарок. Люська, хохоча, рассказывала о своей работе, о детях, о жителях Васильевки. О том, как приехала, как стучала, как уснула…
Павел, слушая ее, улыбался. Он вдруг поймал себя на том, что ему удивительно хорошо и комфортно с этой почти незнакомой молодой женщиной с пышной рыжей шевелюрой, тонкими пальцами и глубокими глазами.
День пролетел. И этот долгий летний день, подаривший им друг друга, они оба запомнили навсегда.
Когда стало вечереть, Люська засобиралась домой. Павел, конечно, вызвался ее провожать. Смеясь, он тоже рассказывал ей, как в первый день запутался в дорогах, не зная, в какую сторону идти. Как боялся диких зверей и сердитых сельчан. Как страшился новых знакомств и страдал без большого города и его удобств.
Шесть километров они прошли легко и весело. Усаживая Люську в попутную машину, Павел легко коснулся ее руки и вдруг почувствовал, как в висках застучало…
Сдерживая себя, он лишь кивнул ей.
– Увидимся. Приезжай в гости.
Она, уловив яркую вспышку в его глазах, радостно улыбнулась.
– Не забудь про кружок. Подумай. Я позвоню…
С того дня все переменилось для них двоих. Она приезжала часто, сначала тайком от матери и подруги, потом перестала таиться. На людях они не афишировали свои отношения, но в селе ничего не утаишь. И пошли шептаться кумушки, перемывать косточки. Стали болтать досужие сплетницы и бабки на завалинках. Посыпались в спины им осуждающие взгляды, любопытные взоры и косые ухмылки…
Да ведь любовь ничего не боится.
И Люська, уже хлебнувшая горя и разочарований, теперь шла напролом. Не оглядываясь, не прислушиваясь, не сгибаясь. Наперекор всему, вопреки досужим разговорам, поперек сложившегося мнения…
Она трепетала и таяла, взглянув в печальные глаза Павла. Стоило ему обнять ее, прикоснуться губами к щеке, тронуть рыжие волосы, провести рукой по шее, она все забывала. И летела в пучину своей страсти, отдаваясь неге и блаженству, совершенно ни о чем не жалея и уже ничего не страшась.
Любовь – странная штука. Она и очищает, и закаляет, и одаривает. И Павел, этот сказочный богатырь, обнимая ее, становился теплее солнечного луча, нежнее первого ростка, ласковее ребенка. И ничего на целом свете не нужно было Люське в такие мгновения.
Она уже знала, что счастье мимолетно, поэтому так берегла их страстные ночи от других людей, так охраняла их жаркие объятия от завистливых взглядов, так закрывала душу от дурного слова. И ничто уже не могло ее остановить, удержать, отговорить или разубедить. И никто не мог помешать.