Глава 12
Павел, поселившись на заимке, трудно привыкал к новому быту. Все непривычное казалось ему неправильным, неудобным, неприятным. Трудная крестьянская работа тяготила, отсутствие городских удобств поначалу ужасало, одиночество пугало. Но ведь не зря говорят, что человек ко всему привыкает: и к хорошему, и к плохому. Просто к хорошему привыкаешь быстрее, а к плохому – труднее, медленнее. Но потом перестаешь думать, страшиться и хмуриться, а только делаешь то, что нужно, и постепенно втягиваешься, обживаешься, смиряешься. Все, что доставляло неудобство и затруднение, незаметно становится естественным и обычным.
Первый день после своего приезда Павел плохо помнил. Как в немом кино мелькали черно-белые кадры хитрой памяти, осмыслить которые никак не удавалось. Он только помнил, что ужас – первое чувство, поселившееся в голове после приезда.
Выйдя утром во двор, огороженный высоким частоколом, мужчина с интересом огляделся: огромная территория, заросшая сорняками, дикой ромашкой, крапивой. Прямо возле крыльца расположился большой рубленный колодец с ведром, прикрученным к высокому валику с ручкой. Павел подошел ближе, открыл потемневшую деревянную крышку колодца и, отчего-то волнуясь, заглянул внутрь. Где-то далеко-далеко внизу плескалась вода, остро пахло сыростью и прелью. Павел, наклонившись, зачем-то крикнул: «Эй!»
Гулкое эхо, уставшее от вечного одиночества, радостно подхватило его окрик и ответило раскатистой россыпью: «Э-э-э-й-й-й-й-й-й!»
Поодаль, за домом, высился сарай. Довольно крепкий, сложенный, как и дом, из огромных бревен, потемневший от времени, но даже не покосившийся. У забора слева расположилось еще одно строение, похожее на загон для скота, а за ним – туалет. Обычный, деревенский, уличный…
– Да, удобства здесь, конечно, доисторические, – вслух произнес Павел.
Во дворе, давно не ухоженном, мужчина нашел старую телегу под навесом, большое корыто, в котором давным-давно стирали белье или мыли детей, истертую, чуть проржавевшую стиральную доску, большой дровяной самовар, топор, затупившийся без работы, и пилу с обломанными зубьями. Еще кое-какой мелкий инструмент валялся на полках сарая. А в большом шкафу в чулане Павел, к своему изумлению, нашел даже тулуп, отлично сохранившийся, но очень пахнущий табаком, и валенки, совершенно съеденные прожорливой молью.
На древнем сундуке, стоящем в углу, лежали, словно специально для него приготовленные, подушки. Пять штук, одна меньше другой, дожидались нового хозяина, накрытые большим одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков.
За печкой на кухне тоже было много удивительного: ровными рядами на полке лежали несколько кусков абсолютно почерневшего от времени хозяйственного мыла, в алюминиевой миске, стоящей рядом, хранились пять столовых ложек, десять вилок и две маленькие чайные ложки. А дальше на полке ждали своего часа несколько тарелок, кружек и две кастрюли.
Павел, оглядев свое хозяйство, усмехнулся.
– Да… Вот и живи, как хочешь!
Холодильника, понятное дело, здесь не было, поэтому он отправился искать погреб, решив, что в любом крестьянском хозяйстве всегда есть такое традиционное место хранения продуктов. Однако, обойдя все вокруг, он так и не обнаружил погреба. Зато нашел большую поленницу за домом, где хранились хорошо высушенные дрова на растопку печи.
Побродив по огромному двору, соседствующему с лесом, Павел проголодался. Вздохнув, отрезал кусок привезенного с собой хлеба и так, всухомятку, сжевал его, сидя на крыльце. Глядя по сторонам, он долго молчал, все еще не веря, что решился на этот странный эксперимент. В какую-то минуту ему даже показалось, что все это снится, слишком уж нереальным представлялось то, что сейчас с ним происходит!
Павел не мог понять, как он, известный математик, поддался на уговоры друга и его жены. И сейчас, сидя на высоком крыльце старого дома, ругал себя последними словами:
– Придурок! Ввязался в авантюру! И как я мог им поддаться…
Однако когда время перевалило за полдень, мужчина сообразил, что, кроме него, здесь никто уборкой не займется, вздохнул, встал с крыльца и, засучив рукава, решительно принялся за дело. Перетащил в дом большое корыто, набрал в колодце воды, достал из-за печки большой кусок окаменевшего мыла, в чулане отыскал какую-то тряпку и приступил к уборке.
К вечеру первого дня Павел, впервые оказавшийся в таких экстремальных условиях, так устал и физически, и морально, что уснул прямо на широкой лавке, положив на нее тот самый тулуп, который отыскал в чулане.
И наступила новая жизнь. Другая. Совсем другая жизнь.
Продуктов, что Павел с собой привез, хватило на очень короткое время. Вскоре настал тот день, когда избежать поездки в село оказалось невозможно. Соль, сахар, хлеб и еще много крайне необходимых мелочей находилось там, в Васильевке, и выбора у Павла не оставалось: либо голодать, либо отправляться туда, в незнакомое село.
Идти не хотелось, заводить новые знакомства он не стремился, неизбежное внимание сельчан его раздражало. Павел смущался, нервничал, злился и проклинал и себя, и своего друга. Но в то же время понимал: чтобы нормально существовать здесь и дальше, надо сделать этот неприятный шаг.
Поэтому с утра пораньше в понедельник, следуя народному поверью, что в понедельник неделю легче начинать, Павел переоделся, приготовил сумку и, выйдя на крыльцо, задумался.
Заимка находилась в двенадцати километрах от села, пешком не скоро дойдешь. На полпути, километрах в шести-семи от села, раскинулся лесхоз, огромное хозяйство, ведающее всем, что касалось леса. Разведение, рубка, охрана, воспроизводство, учет и переработка – всего и не перечислишь, чем занимались работники и лесничие. Жизнь в таком хозяйстве круглосуточная, и даже зимой не прерывается, ведь лес – живой организм, ему и помощь, и поддержка нужны постоянно. На главной усадьбе лесхоза всегда было многолюдно, машины со всей области сновали туда-сюда, доставляя и забирая рабочих, поставщиков, заказчиков, учетчиков, лесничих.
Павел, после недолгих раздумий, решил дойти до лесхоза пешком, а там на попутной машине доехать до Васильевки. Но и эта задача оказалась для него слишком заковыристой: за высоким частоколом, окружающим территорию заимки, начинались сразу две дороги, которые расходились в разные стороны двумя неширокими просеками.
Прямо как в сказке: направо пойдешь – найдешь работу, налево пойдешь – найдешь любовь…
Павел озадаченно хмурился, пытаясь сообразить, откуда же они приехали в первый день. Старался сориентироваться на местности, долго осматривался, но, наконец, раздраженно вздохнув, достал телефон. Единственным человеком во всей округе, у кого он мог попросить помощи, оказался тот самый приветливый и дотошный Матвей.
Матвей узнал его не сразу, зато, когда сообразил, кто с ним говорит, отчего-то неподдельно обрадовался.
– Эй, отшельник, ты еще жив там? Надо же, целую неделю прожил в одиночестве! Я, грешным делом, думал, ты давно уже в городской квартире раны зализываешь. А ты молодец! Мужик!
Павел смущенно хмыкнул и, переждав пламенную речь своего нового приятеля, заговорил:
– Матвей, я в село собрался… а как выйти из леса, пока еще не понял. Подскажи, как выбраться с заимки? В какую сторону идти? Направо или налево?
– Эй, ты там не спеши! Не ходи, если сомневаешься. В наших лесах заблудиться – раз плюнуть!
– А что же делать? Помогай, приятель, я то я тут с голоду умру…
– Значит так, Пашка. Слушай внимательно. Выходи из калитки, поворачивай сразу направо и двигайся по протоптанной просеке, никуда не сворачивай. Там дорогу видно хорошо, даже машина проезжает. Километров через шесть увидишь перекресток, тоже поворачивай направо. Это путь прямо к лесхозу. Дойдешь, и жди меня там. Я в Васильевке сейчас разгружусь и в лесхоз приеду. Может, еще и раньше тебя поспею, ты ж ходок еще непривычный, быстро не дойдешь.
Павел двинулся в путь. Это было его первое путешествие в незнакомую страну. Первое прикосновение к тайнам леса. Первое настоящее погружение в мир природы, наполненный чистотой, любовью и гармонией.
Павел шел не торопясь, озираясь по сторонам, стараясь запомнить каждое дерево, звук, цветок. Вдруг осознал, что мир, в котором он очутился по воле случая, гораздо ярче и богаче, чем тот, где он жил до сих пор.
То там, то здесь что-то потрескивало, жужжали пчелы и шмели, упрямо щебетала какая-то птаха, шелестела листва. Звуки сливались в общую мелодию летнего леса, наполненную благодатью и согласием. Несмотря на удушающий зной, здесь дышалось легко. Величественные дубы, высокие стройные сосны, красавицы ели и белоствольные березы создавали удивительную прохладу, защищая обитателей леса от жары.
Настроение сразу улучшилось, отчего-то хотелось смеяться, петь во все горло, читать стихи. Появилась удивительная легкость. Это вдруг возникшее единение с природой казалось Павлу невероятным и необъяснимым. Он остановился, подошел к большой сосне, обнял ее за ствол и прижался к нему лицом. Притихнув, долго стоял, вслушиваясь и всматриваясь, словно пытался что-то понять или объяснить самому себе…
Расстояние в шесть километров, которое поначалу казалось непреодолимым, он прошел легко. И уже приближаясь к перекрестку недалеко от лесхоза, вдруг с изумлением подумал о том, что здесь все по-другому. Все другое. И расстояние короче, и люди приветливее, и природа чище…
Матвей уже ждал его.
– Где застрял, приятель? Уж я хотел отправляться на поиски.
Павел смущенно пожал плечами.
– Знаешь, я впервые самостоятельно по лесу ходил.
– И что? Заблудился?
– Нет. Но удовольствие получил, какого давно не испытывал. Лес, оказывается, тоже может улыбаться, разговаривать и шептать…
– А как же, – Матвей одобрительно кивнул, – лес ведь живой. Как мы с тобой. Не каждый это понимает, а ты почувствовал. Значит, земля наша тебя принимает, не отталкивает, делится с тобой своими секретами. Погоди, поживешь здесь с годок, много чего поймешь из того, что вы городские не чувствуете.
Остаток пути проехали быстро. Васильевка, раскинувшаяся по берегам полноводной реки, поразила Павла не столько своими размерами, сколько рукотворной красотой и природной гармонией. Дома, большие и добротные, смотрели на мир чистенькими окошками в резных ставенках, которые, словно белоснежные кружева, ласково обнимали оконные проемы. Возле каждого дома низеньким заборчиком огораживались палисадники, где буйно цвели любимые сельчанами цветы. А еще возле домов стояли уютные лавочки, на которых жители, в основном женщины, любили посудачить по вечерам, посплетничать, обсудить новости…
Большой храм, многокупольный, со звонницей, располагался за рынком, который занял огромную площадь и куда, особенно в базарные дни, съезжались люди со всей округи.
Матвей, который, очевидно, решил взять негласное шефство над приезжим, понимал его состояние. Заметив на лице мужчины беспокойство, он засмеялся.
– Ладно, не дергайся. Я с тобой по рынку похожу, покажу, где что продается, помогу закупить продуктов. А уж в следующий раз ты сам приедешь. Надо же осваиваться.
Незнакомый светловолосый человек с русой бородой и большими серыми глазами вызвал неподдельный интерес у сельчан. Они останавливались, оглядывали его, заговаривали с Матвеем, спрашивали. Местных жителей взволновало, что приезжий поселился на заимке, что живет один, носит бороду, смотрит серьезно, знакомиться не спешит, говорит мало.
В тот его приезд в Васильевку он впервые и столкнулся с Люськой.
После полудня Люська с Настей пришли в магазин за красками, альбомами и карандашами для изостудии. Нагрузились так, что еле подняли тяжеленные пакеты. Спустились с ними с крыльца, и тут, Люська, зацепившись ногой за последнюю ступеньку, покачнулась и выронила огромный пакет. Пока они с Настей собирали рассыпавшиеся художественные принадлежности, к ним подошел Матвей в сопровождении незнакомца.
– Здравствуйте, растеряши!
– Здравствуй, Матвей, – отозвалась Настя.
Люська, обнаружив возле Матвея незнакомца, так и застыла, позабыв о карандашах и красках.
– О, какие люди, – она откинула со лба длинную рыжую челку и, прищурившись, осмотрела Павла с ног до головы. – Что за гости у тебя?
– Не у меня, а у нас, – усмехнулся Матвей. – Это теперь тоже наш житель. С заимки. Знакомьтесь, бабоньки. Это Павел, отшельник наш.
Люська, сверкнув своей фирменной улыбкой, подошла ближе, протянула руку.
– А я – Людмила Борисовна, директор Дома культуры, слышали о таком?
– Нет, еще не пришлось, – Павел неловко пожал протянутую ладошку.
Люська подошла еще ближе, и, улыбнувшись, повела плечом.
– Вот это Настя. Наш местный доктор. Если заболеете, то бегом к ней, а если заскучаете, то ко мне. В Доме культуры всегда весело, мы всем занятие найдем.
Павел, которому хотелось казаться серьезным и взрослым, вдруг не устоял и расплылся в широкой, какой-то детской счастливой улыбке.
– Спасибо. Я приду.
И эта случайная улыбка, непонятно откуда возникшая на его обычно хмуром лице, сделала свое дело. Сердце у Люськи екнуло, застучало, заколотилось…
Ведь все случайное приходит к нам неслучайно. И если люди встречаются, значит, это кому-нибудь нужно.