Когда всю жизнь просыпаешься черт знает в какую рань, чтобы ехать на каток – плюс два полных сезона хоккея в МакКи, – можно решить, что ты не такой дурак, чтобы опоздать на первый выставочный матч сезона.
И все же вот он я, сломя голову бегу к центру Маркли, и спортивная сумка болтается у меня на плече, как будто там полно налички, а я пытаюсь добраться до машины, пока копы не приехали. Я лечу через пешеходный переход, наплевав на яростное гудение автомобиля – водитель ударяет по тормозам, чтобы не сбить меня, – и чуть не падаю на задницу, пытаясь обогнуть кучку подвыпивших студентов, направляющихся на вечеринку.
Врезаюсь какой-то девушке в плечо, и она отталкивает меня с криком: «Смотри, куда прешь, скотина!»
Я не успеваю увернуться от стакана пива, который она в меня бросает.
Фантастика. Как могу, отряхиваюсь прямо на бегу. Когда я наконец добираюсь до дверей, то распахиваю их и с заносом на повороте влетаю внутрь.
Я добираюсь до раздевалки в тот самый момент, когда тренер Райдер заканчивает свою речь перед игрой. Все мои товарищи по команде уже в нашей фиолетовой форме, в защите, на коньках и со шлемами и с клюшками в руках. Этот матч против Университета Коннектикута не особо значим для турнирной таблицы, но служит сигналом к тому, что пора становиться серьезнее. Мы неделями готовились к сезону, и это наш первый шанс показать тренеру, как мы усвоили новую тактику, – и мой шанс побороться за место капитана.
Но прямо сейчас? Тренер бросает на меня взгляд своих бледно-голубых глаз – один из тех, что могут резать, как нож. Он напоминает мне моего отца, и не в хорошем смысле.
– Идите, – говорит он. – Покажите, на что вы способны, джентльмены.
– Где ты был? – спрашивает меня Эван, мой напарник в защите. Он отряхивает свои косички, прежде чем надеть шлем. – И почему от тебя воняет, как от мужской общаги?
– Застрял в классе.
По сути, это не ложь: я просто думал, что у меня было больше времени на встречу с профессором Моргенштерн. Мне надо было упросить ее дать мне еще пару дней на эссе по «Макбету» для шекспировского семинара, а когда она расходится, разговор свернуть сложно. До конца семестра остался месяц, но я все еще не разобрался со всякой фигней, особенно с темами трех семинаров, на которые я записался. Шекспир. Феминистическая готика. Гребаный Мильтон. Я неделю ничего не читал.
Я стаскиваю свитшот через голову и кидаю в шкафчик вместе со своей счастливой кепкой «Янкис».
– Увидимся на льду.
– Каллахан, – зовет меня тренер Райдер. – На два слова.
Мой желудок обрушивается вниз, хотя я этого ожидал. Я продолжаю переодеваться, натягиваю защиту как можно быстрее, лишь бы не ошибиться, но поднимаю взгляд, когда слышу его шаги.
У меня в жизни было много тренеров, но ни один не выглядел настолько «тренером по хоккею», как Лоуренс Райдер. Он всегда носит рубашку с воротничком, не только на матчи, но и на тренировки, и пусть он не играл с самого выпускного в Гарварде – когда привел свою команду к победе в «Ледяной четверке», – его переломанный нос и суровый характер доказывают, что он провел много времени на льду. Он сильно выправил мою игру в первые наши два совместных сезона, и мы говорили о моем будущем – единственном будущем, которое я мог принять для себя, – так, как я не мог поговорить со своим отцом.
Я знаю, папа никогда не признает этого (скорее всего, потому что мама ему не позволит), но я уверен: ему все еще хотелось бы, чтобы я влюбился в футбол, как он и мой старший брат Джеймс. А я вместо этого променял бутсы на коньки и никогда не оглядывался.
– Почему ты опоздал? – спрашивает тренер.
Я наклоняюсь, чтобы завязать шнурки.
– Потерял счет времени, сэр.
– Поэтому от тебя разит дешевым пивом?
– Девушка пролила на меня пиво. Рядом с катком. – Я смотрю на него, вставая и балансируя на лезвиях коньков. – Этого больше не повторится.
– Чем ты занимался, что потерял счет времени? – Невысказанный вопрос остается про запас. Не то чтобы я обсуждал с тренером свою личную жизнь, но ни для кого не секрет, что при нормальных обстоятельствах я проводил бы свободное время, шляясь по общагам, каждый раз с новой девчонкой.
– Я отрабатывал часы с профессором.
Он кивает.
– Ладно. Но я не хочу, чтобы ты снова опаздывал, Каллахан. Особенно на настоящие матчи. Подготовка…
– …делает игру, – заканчиваю я. Я слышал это от него много раз. Он ожидает лучшего от нас всех, но особенно – от таких игроков, как я, тех, у кого есть шанс на будущее в хоккее.
Тренер Райдер – тренер при колледже; мы студенты, а не его работники. Университет МакКи не платит нам за матчи. Мы здесь получаем образование, как бы спорт ни был важен для основного профиля колледжа. Науки должны быть важнее всего – но тренер с первого моего курса знал, что если бы я мог, то отправился бы на драфт НХЛ, как только мне исполнилось восемнадцать. Я получаю диплом для родителей: папа всегда убеждал нас мыслить за пределами спортивной карьеры и иметь план до конца всей жизни. Изначально я хотел играть в младшей лиге, потом получить место в команде и окончить колледж дистанционно в процессе, но для отца и мамы этого недостаточно. Единственное успокоение: я отлично подготовился к НХЛ здесь, в МакКи, и надеюсь, что смогу попасть в лигу сразу после выпуска и мне не придется начинать заново в фермерской команде.
Мне только надо продержаться еще два года. Еще два сезона. Теперь я на старших курсах, и давление увеличилось еще сильнее. Куча старшекурсников выпустились и оставили команду в шатком положении. И если что и может надежно укрепить мои планы после выпуска, так это два сезона в роли капитана команды, которые докажут, что я могу быть лидером, а не просто игроком. Не знаю, рассматривал ли тренер меня на это место, но чертовски надеюсь, что рассматривал.
– Да, – говорит тренер, все еще пристально изучая меня серьезным взглядом. – И я думал, что мы разобрались с твоими проблемами еще в прошлом сезоне.
Я держу подбородок, несмотря на боль, которая пронзает внутренности и дергает меня, как рыбу на крючке. Мы не попали в районные соревнования в прошлом сезоне по множеству причин, но не буду спорить, что наказание за драку, которое привело к моему удалению с последнего матча в сезоне, сыграло серьезную роль. Я должен был быть на льду в той игре, а меня не было.
– Разобрались.
– Хорошо, – говорит он и хлопает меня по плечу. – Разогревайся побыстрее. Покажи мне, что ты умеешь.
После самой быстрой разминки, какую я могу сделать, я направляюсь на лед. Пусть это товарищеский матч, там будет куча студентов и даже некоторые поклонники У-Конна[1]. Хотя футбольная программа – настоящее сокровище колледжа, хоккей в МакКи тоже собирает толпу.
Мы с Эваном теперь защитники стартовой пятерки, так что, когда тренер Райдер прекращает болтать с главным тренером У-Конна и судья дает сигнал к первому вбрасыванию, мы уже стоим на льду, защищая нашего вратаря Ремми – Аарона Рембо – и нашу зону. Я быстро включаюсь в игру, получая удовольствие от хода матча, хотя он сам по себе не важен. Настоящее движение вперед я почувствую в эту пятницу, когда начнется новый сезон. С весны я переживал провал последнего сезона и все, что к этому прилагалось, но я наконец готов начать с чистого листа.
Шайба ракетой летит по льду, за ней – один из игроков У-Конна. Я встречаю его у границы зоны защиты и пытаюсь вытеснить из нее, но не успеваю прочесть его пас. Шайба оказывается на нашей стороне площадки, и ее с легкостью перехватывает один из нападающих У-Конна. Он забрасывает ее в сетку прямо между ног Ремми.
Черт. Обычно я не допускаю таких ошибок.
Я ухожу со льда, когда заканчивается моя смена, и смотрю, как наше место занимает вторая пятерка. Сидя на скамье, я делаю глоток воды. Несмотря на все усилия, приложенные, чтобы оставаться в форме в межсезонье, я запыхался от двухминутного спринта. Я тру защиту на груди. За ней прячется давящий узел, из-за которого сложно глотать. Это не только из-за опоздания и упущенной возможности привести в порядок голову перед игрой или из-за пропущенного гола. Это куда глубже, будто трещина у меня в грудине.
Давит необходимость играть так хорошо, чтобы меня взяли в НХЛ после выпуска.
Давит необходимость помочь команде добраться до матчей «Ледяной четверки» в этом сезоне и не пустить прахом все усилия.
Давит необходимость заботиться о младшей сестре Иззи – она на первом курсе в этом году в МакКи. Этого ждут от меня родители, поскольку Джеймс выпустился и ушел в НФЛ.
Обычно я хочу быть на льду. Я там сосредоточен. Спокоен. Но на тренировках в последнюю пару недель, и сейчас во время матча, и прошлой весной, когда я двинул Николаю Эбни-Волкову по зубам и заработал для нас обоих удаление с матча, я потерял эту сосредоточенность вместе со всем остальным.
Если быть совсем откровенным с самим собой, есть и еще одна причина. То, о чем я не хочу говорить, потому что это звучит глупо, даже в голове. Одно дело любить секс, и совсем другое – чувствовать, что я на грани, потому что у меня его нет.
Но у меня его не было месяцами.
Месяцами.
В последний раз я видел сиськи наяву весной. Сейчас уже почти октябрь, мать его, и меня отшивают все девчонки, с которыми я пытаюсь поболтать. Обычно статус звездного хоккеиста в общаге дает мне возможность выбирать из болельщиц, но сейчас я не привлекаю их. Не знаю, что со мной не так; почему такое впечатление, что у меня вши или я еще как будто в начальных классах. Я выгляжу так же, веду себя так же, говорю так же – но обаяние, которое обычно приносило мне по несколько предложений за вечер, не дает мне ровным счетом ни фига.
Секс ничего не решит, но получить оргазм с девчонкой, а не со своим кулаком уже было бы неплохим началом, как бы грубо это ни звучало.
Мы играем периодами по десять минут, поскольку матч товарищеский, так что время летит, и скоро мы оказываемся на последних минутах с равным счетом 1:1.
– Каллахан, – говорит тренер. – Ты и Белл – обратно в игру.
Мы с Эваном перепрыгиваем через бортик и въезжаем на лед. Не проходит и тридцати секунд, когда один из наших новичков, Ларс Халворсен, отправляет прекрасную шайбу в сетку У-Конна. Мы подъезжаем поздравить его. Это гол не в настоящем матче, но пацан талантлив, так что я уверен, очень скоро он забьет всерьез. Плюс мы вырываемся вперед, а нам не нужен овертайм в подобном матче. Еще минута, и мы сможем принять душ и разойтись по домам.
Мы выигрываем вбрасывание, но очень скоро возвращаемся обратно в зону защиты: давление очень сильное. Игрок У-Конна прижимает Эвана к борту за воротами. Я подъезжаю посмотреть, не смогу ли отобрать шайбу, выбить ее в чужую зону и подержать там, пока не закончится время.
– Мамка твоя была красоткой, – усмехается игрок У-Конна, напирая на Эвана плечом. – Когда она тебя заделала, в пятнадцать лет?
Эван застывает. На мгновение у меня замирает сердце, я думаю, что ему больно, но потом понимаю, что он сдерживает слезы. Все мое тело входит в ступор, сердце бьется так сильно, что я слышу гул крови в ушах.
Эван не просто мой товарищ по команде – он один из моих лучших друзей.
Его мать умерла от рака этим летом.
Мой кулак влетает в челюсть игрока У-Конна, и я очень этому рад.