– Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая! – напевала я, бездумно глядя в проносящиеся за стеклом электрички полудохлые кущи. Осень, лысень, все дела… понесло ж меня на эту дачу! И телефон разрядился, даже не почитаешь в дороге.
– Точка, точка, запятая… – в детстве меня дико бесила эта дразнилка. Это меня так в детдоме доводили, за то, что я, когда совсем маленькая была, не могла нормально выговорить собственное имя. Антонина в моей голове трансформировалась в Антошку, ну а на практике получалась Анточка.
Точка. Так я Точкой на всю жизнь и осталась.
Просто из «рожицы кривой» превратилась в последний аргумент любого спора. Потому что все выучили – если тихая пофигистка Точка сказала «точка», то расходимся, народ, пока нам таких запятых по огуречикам не выписали, что никаких человечеков не останется. Я маленькая была, но верткая, жилистая и долбанутая. Если довели дело до драки – все, спасайся, кто может, дралась, чем под руку попадется, до последней капли врага.
Собственно, я такая и осталась, просто поумнела, набралась опыта и научилась лучше сдерживаться. А что взгляд у меня тяжелый… ну извиняйте. Тяжелое детство, деревянные игрушки, общая спальня, комната в коммуналке на совершеннолетие. И поступила в институт питания не просто так.
Во-первых, детдомовец всегда к еде относится трепетно, а, во-вторых, какие там ножи на профессиональной кухне… мечта! У меня когда-нибудь обязательно будет свой ресторан, своя кухня в стиле хай-тек на башке у готичного хоббита и набор лучших японских ножей!
Офигительно обшарпанный полустанок с романтичным названием «Улиткино» случился ровно в тот момент, когда я окончательно озверела от безделья. В пустом вагоне были прочитаны все объявления и послано нафиг двое несунов с китайским ширпотребом за хренидофигальен денег.
Короче, не знаю, кому больше повезло – мне, электричке, или третьему несуну с «абсолютно необходимым в хозяйстве» комплектом одноразовых зажигалок. Выбравшись на мокрую от дождя платформу, я перешагнула ветвистую трещину в бетоне, огляделась и почти сразу увидела наших. Хм, молодцы, дождались. Прямо приятно. Теперь все семеро здесь – четверо пацанов и трое девчонок. Наш детдомовский костяк. Мафия. Семья.
– О! Точка! – радостно заорал рыжий Славка. – Явилась, профессорша кислых щей! Что, никак нельзя было последнюю пару прогулять? – он демонстративно петушился и строил из себя крутого, а сам косил на меня лиловым, как у призового иноходца, глазом. Потому как повыступать хотелось, а по рыжей башке – нет. – Че там, суперсекретный рецепт манной каши преподавали?
Народ сдержанно похихикал, а я, подойдя, добродушно ткнула кулаком в Славкину поясницу.
– Спецом для таких младенцев, как ты, – и пояснила, глядя, как рыжий, закатив глаза, сделал вид, что поражен в самое сердце. – Для усиленного питания мозга. Хотя что там питать… Ладно. Все в сборе? А где эта? Л-лена-а? – я нарочно протянула звуки, имитируя легкий прибалтийский акцент означенной Лены. Потом пощелкала пальцами в воздухе и невольно чуть поморщилась. Не нравилась мне новенькая. И даже то, что ехали мы на дачу именно к ней, не улучшило ситуации.
Я все не могла никак уловить, что с ней не так, и почему у меня на неё шерсть дыбом встаёт. Ну, жила за границей. Слова тянет. Всегда ухоженно-напомаженная. Но с детдомовцами общаться не брезгует, нос не задирает. Почему меня она бесит? Не знаю. Глубинное неприятие, на уровне инстинктов. Вот только Бор на нее всерьез запал, и свое мнение приходилось держать при себе. Во всяком случае, пока.
– Эй, Точка! Проснись! Спать на лекциях надо, как все нормальные студенты делают.
Опять Славка.
– Задумалась, – буркнула я. – Так где там наша Л-лена?
– Да идет уже, идет, я ж только что сказал, – гулко отозвался Бер. Эх, ну что за непруха! Он же самый крутой из нас, бессменный лидер мафии с самых сопливых времен. И, как назло, весь его мозг испарился, стоило этой тощей швабре покрутить у него перед носом блондинистой шевелюрой и подтянутой задницей. Вот зараза, не зря говорят, что если уж сильный мужик влюбляется, то это полный отвал башки.
Мы всей мафией… то есть, скорее, всей девчачьей ее частью тихо скрипели зубами уже почти месяц. Белобрысая выпендрежница не нравилась никому. Но Беру ж попробуй скажи… эх.
Ленка явилась минут через пять. Поднялась на платформу, тряхнула волосами, уложенными прядка к прядке, но при этому каким-то чудом сохраняющими иллюзию естественности. Идеально выверенный макияж, будто художник лицо рисовал.
Сама-то я не крашусь. Хорошая косметика денег стоит, которых у меня нет, а дешёвка, она дешёвка и есть. Я себе не враг, чтоб всякой дрянью в глаза тыкать. Вон, помню, Таха, наша потеснённая Ленкой королева красоты, раздобыла где-то просроченную подводку от Dior, радовалась, дурочка, накрасилась, глазищи совиные намалевала, а не следующий день глаза опухли и не открывались, никакие компрессы не помогли. Три дня слепышом гуляла. Тьфу, ругаться хочется.
– То-оня, ты приехала. День! – Ленка снова элегантно тряхнула белобрысой гривой и протянула мне руку. Покосившись на мечтательную рожу Бера, я ее пожала, конечно, но…
И приветствие у неё дурацкое. Во-первых, никогда не говорит нормальный «привет». Вечно «утро», «день». Во-вторых, имя по-своему переиначивает. Никакая я не Тоня, чтоб её.
Лена так сладко улыбнулась, что меня чуть не стошнило от её приторности. Вот не понимаю, что в ней Бер нашёл? Лучше бы он на Тахе женился. Хотя у Тахи в голове, кроме парней и забот о внешности, ничего как будто и нет. А Беру кого поумнее подавай. Но блин, поумнее! А не постервознее. Неужели мужики не секут разницу?
Не-а. Это только мы с Гюрзой одинаково переглянулись у этой выдры за спиной и одинаково же едва заметно скривились. Гюрза, которая с дошкольной группы терпеть не могла свое восточное имя «Зухра», перекинула через плечо толстенную черную косу и многозначительно закатила чуть раскосые глаза-сливы.
– Идём, наконец? – шумно поинтересовался Славка.
Мы и потянулись за Ленкой. Бер галантно подхватил ее под руку, Славка терся вокруг и распускал перья, я приткнулась под бок к Антону, Гюрза и Таха с двух сторон повисли на Дарке и о чем-то оживленно болтали.
По-хорошему, от платформы до дачи нужно было ехать на машине, далековато пешкотопить. Общественный транспорт в дачный посёлок не ходил. Такси никому из нас не по карману. Вот и пришлось чесать по шоссе через лес.
Листья падали и шуршали, комары ещё не сдохли. Я прихлопнула гада, нагло спикировавшего жалом вперед прямо мне в щеку. Ант глянул из-под отросшей чёлки, тихо хмыкнул, и, как всегда, промолчал. Ант у нас вообще черный ящик. Нужно его очень хорошо знать, чтобы понять, что там прячется за невозмутимой каменной физиономией древнего казахского воина.
Впрочем, пока дошли, плохое настроение улетучилось. Осенний лес я всегда любила, а вдоль едва протоптанной тропинки, ведущей от дороги к дачному массиву еще торчали поредевший кустики переспелой черники, вызвавший у диких голодных студентов неприличный восторг. Гюрза нашла под почти облетевшей осиной белый гриб, и Ленка, стараясь скрыть досаду, вынуждена была ждать, пока разбежавшееся по кустам стадо обшарит окрестности. Дык жратва! Бесплатная! Какой детдомовец пропустит?
– Точка, жарехой побалуешь? С картошечкой? – умильно заглянул мне в глаза Славка, оценив увесистый пакет с грибами, который минут через сорок мы торжественно вручили Дарку, как самому грузоподъемному.
– А то! – я прямо на глазах подобрела. Люблю запасы делать.
– Я не знаю, остался ли в баллоне газ, – кисловато предупредила Ленка, снова прицепляясь к Беру.
– Ничего, на крайняк костром обойдусь, – я потрепала по необхватному бицепсу нашего белокурого красавца-викинга с эпичным именем «Дарк», получила от него умильное хлопанье ресниц голодного котика и окончательно решила, что хрен с ней, с Леной, выходные на природе все равно хорошая затея. Тем более, что мы давно уже вместе не отдыхали.
В целом день удался. Картошка на большой и немного облезлой даче середины прошлого века нашлась, здоровенную чугунную сковородку удалось откопать на чердаке, и, хотя газа в кухонном баллоне действительно не было, жареха на углях от этого только выиграла.
– Лен, а твои родоки не продадут мне эту сковородку? – я прижмурилась от сытости и удовольствия и смотрела на огонь, втиснувшись между Антом и Гюрзой на деревянную ступень чуть покосившегося крылечка.
– Смеешься, что ли? – хмыкнула белобрысая зараза, которую я даже готова была немного полюбить за такую замечательную кухонную утварь. – Да она на чердаке пятьдесят лет никому не нужная валялась, и еще столько же пролежала бы. Нужна – забирай.
– Вот спасибо, добрая женщина, – я знала, что со стороны моя довольно расплывшаяся моська с блаженно прищуренными глазенками похожа на мордочку какого-то хитрого зверька, но совершенно не комплексовала по этому поводу. Тем более, что именно на такую реакцию и рассчитывала – какие, нафиг, деньги у бедной студентки? Но я не выпросила милостыньку, а честно предложила сделку. Если же хозяевам финансы не нужны – это их проблемы.
А сковорода зачетнейшая, ее на чердак закинули почти новой, ни капли не прогоревшей, даже длинная ручка с деревянными накладками почти не поцарапана. Моя пре-елесть!
Как только последний жареный гриб исчез в ненасытной утробе Рыжего, я утащила свое сокровище в сторонку и принялась оттирать ее песочком, не обращая внимания на добродушные смешки ребят. И вернулась только через полчаса, когда вся компания у костра уже о чем-то оживленно спорила.
Кажется, они обсуждали какую-то ролевую игру, из рук в руки передавая странную штуковину, похожую на выкованный когда-то в древности слепым кузнецом портрет мобильника. Ну, изображение «экрана» там, во всяком случае было, и следы каменного кривого молотка на рамке тоже. А еще из этой фигни торчали странные железные лепестки с картинками, их можно было поворачивать и пластинки на «экране» менялись, показывая разные узоры.
– О, Точка! – возбудился Рыжий. – Ты же зверя не выбирала? Давай быстрее!
– Какого еще зверя? – я аккуратно пристроила сковородку на ступеньку и села. – Вы тут все грибов переели, что ли? Гюрза опять мухомор втихаря подбросила?
Народ заржал и чуть не хором начал объяснять мне, что это будет клевая игра вроде компьютерной, только еще лучше. И каждый должен выбрать себе зверя, в которого хотел бы превратиться.
– Да мне и выбирать не надо, я и так знаю, какой зверь самый крутой в этом зоопарке, – усмехнулась я, забирая из Тахиных рук странный артефакт.
– Опять медоед?! – демонстративно застонал Славка, Теха шутливо прикрыла голову руками, а остальные опять заржали. – Дался тебе этот мелкий вонючий барсук! Точка! Давай ты будешь… ну не знаю… хочешь, тигрицей?
– Ннеа. Медоед я по жизни, – усмехнулась я.
– Пфф. Львица – царица зверей, легендарная волчица вскормила Ромула и Рэма, орлицы взмывают высоко в поднебесье, – Ленкино ворчание только уверило меня в моём выборе, тем более на мифы и прочую бабайкину лабуду у меня аллергия.
– Где ты только вычитала про эту пакость, – хмыкнул Бер. – Ладно. Смотри, надо прижать вот тут, представить себе своего зверя и громко сказать: «Я выбираю тебя!»
– Детский сад, трусы на лямках, – мое ворчание никто привычно не услышал, народ галдел, обсуждал будущую игру и радовался жизни. Правда, через пару минут они угомонились и выжидательно уставились на меня. Я вздохнула – отрываться от мафии не хотелось. Игра так игра.
– Медоед! Я выбираю тебя! – чертов лепесток выскользнул из пальцев и царапнул почти до крови. Или не почти? А, фигня, через две минуты забуду…
Я пососала палец и передала фиговину протянувшей руку Лене. Мельком глянула, как она непонятным образом перещелкивает лепестки странной фигни.
Ленка убрала игрушку и предложила:
– Зябко становится… давайте баню затопим?
– А здесь есть баня? – обрадовался Бер, явно заинтересованный в Ленкином неглиже. – Давай!
Баню мы затопили, вода уже была в огромном черном жестяном баке, так что через два часа мы уже сиделе в предбаннике в одних простынях, заботливо выданных хозяйкой. Париться бегали по очереди, девочки и мальчики, ибо Бер общего разврата не одобрял. Хотя сам бы охотно занырнул в парилку вдвоем с белобрысой прелестницей.
– Точка, да оставь ты свою сковородку! – Славка, пытавшийся пристроиться на деревянной лавке между мной и Тахой, наткнулся на мою прелесть и развозмущался. – Украдет ее у тебя кто-то? Зачем в баню-то притащила?
– За надом, – отрезала я, стесняясь объяснять, что просто… ну… ну вот у кого-то в детстве был любимый плюшевый мишка, а у меня теперь есть любимая сковородка, и я не в силах с ней расстаться даже на пять минут.
Славка махнул рукой и плюхнулся с другой стороны.
У Ленки оказалось еще и пиво, в маленьком старом холодильнике стояла целая батарея бутылок. Я не любительница, но под парную зашло на удивление хорошо. Вот только после третьей кружки я внезапно почувствовала себя странно. Словно слишком быстро опьянела, причем дурным каким-то, нездоровым хмелем.
Я попыталась что-то сказать и с ужасом обнаружила, что язык отнялся, а ребята вокруг тоже выглядят… осоловелыми? Глаза сами скользили с одного лица к другому, пока не наткнулись на Лену.
У меня несуществующая шерсть встала дыбом вдоль хребта. Эта… девка улыбалась так зло и предвкушающе, так высокомерно и презрительно…
А в следующую секунду мир поплыл вбок, подернулся белесым туманом и исчез.
Последнее, что я запомнила – шероховатую поверхность сковородной ручки в руке. Уже теряя сознание, я рефлекторно нашарила ее и сжала… зачем? Это я уже не успела понять.
– Вот вцепилась, тварь, не отодрать.
– Да брось, шатт с ней, при обороте сама отпустит.
– А если нет?
– Ты видел, кого она выбрала? Все равно почти наверняка на мясо, так что если покорежит при обороте – никто не заплачет. Грузи… вот так.
Голоса звучали то далеко, то почти рядом, но я не могла на них сосредоточиться. Такое впечатление… что я отравилась. Было когда-то такое, мы с Тахой в приготовишке от жадности обожрались просроченными конфетами, приготовленными на помойку. Тогда я впервые познакомилась с реанимацией и навсегда возненавидела шоколад.
Вот тогда точно так же переговаривались врачи в скорой, пока нас везли на промывание. Но сейчас… мне было трудно сосредоточиться, но разговор все равно был какой-то… не врачебный!
Туман потихонечку редел, и из него нарисовалась сначала эта белобрысая сука, что нас отравила, а потом еще два каких то амбала, бесцеремонно сдиравших с ребят простыни и, как кукол, кидавших их в какую-то клетку на колесах. Когда подошла моя очередь, один из них недовольно заворчал, поняв, что я, несмотря на чертов паралич, только крепче вцепилась в сковородку:
– Она так и не выпустила свою пакость.
– Сказала же: оставь.
Лена отвесила грузчику неслабый подзатыльник. Мужчина лишь зло сверкнул глазами, но ничего не сказал, забросил меня к ребятам, запер клетку и молча впрягся в тележку. Второй амбал упёрся в клетку сзади и подтолкнул. Так и поехали.
Лена неторопливо двинулась рядом, мурлыча под нос весёлую мелодию, отдававшуюся в голове мерзким комариным писком. Гадина! Куда нас везут, зачем?! Явно не в парк развлечений… надеюсь, ребята живы!
Отвезли нас недалеко. Амбалы выкатили клеть во двор, дотащили до свободного пространства, некогда занятого садом. Мы еще днем заметили, что все деревья безжалостно выпилены, остались лишь пеньки. Гадина объяснила, что они были старые и мертвые, а весной родственники планируют выкорчевать пни и разбить здесь газон.
Белобрысая тварь что-то невнятно вякнула и заткнулась. Амбалы засуетились, разворачивая клеть, а потом и вовсе забрались на ее крышу.
– Ногу подбери, придурок! Хочешь инвалидом стать? – Ещё один смачный шлепок. По ноге, что ли? Какая она драчунья, оказывается.
– Помоги, болвана кусок!
Амбал свесился с клети, покорно обнял белобрысую и бережно втянул ее наверх. Ленка устроилась между грузчиками, отдала ещё пару указаний, а потом сверкнуло, бабахнуло. Вспышка света ударила по глазам, ослепляя. Кажется, кто-то из ребят глухо застонал. Значит, живой! Значит, еще поборемся…
Послышалась возня, звук глухого удара, будто с клетки спрыгнули на каменный пол.
Когда зрение вернулось, я действительно увидела камень: каменный пол, каменные стены, каменный свод.
– Быстрее, бездари! – рявкнула Лена. – Ну! Эй, Чуй, шевелись, обезьяна!
– Уже здесь, шасса! Уже здесь! Старый Чуй рад видеть шассу с такой знатной добычей!
Как он к ней обратится? Что еще за шасса такая? Может, я все же брежу?
– Выгружайте, – распорядилась белобрысая. – А ты, Чуй, пасть закрой. Вечно всякий бред несёшь. Давай мне первый ошейник.
– Шасса, эту, со сковородкой, первой выгружать? – уточнил амбал.
– Да, быстрее, работайте! Надень на нее строгач, эта сучка мне еще там не понравилась, все зыркала своими глазюками, словно что-то подозревала. Её в отдельный загон.
– Шасса, у нас сейчас всего три загона для новичков свободно. А строгача Чуй не захватил, строгача новеньким не одевают… Уй!
Как же она любит лупить направо и налево. Неведомый Чуй отхватил. Кажется, она ему ещё и ухо выкрутила.
– Шасса, смилуйтесь! – раздался жалобный взвизг и скулеж. – Чуй не виноват, Чуй исполняет приказ большого шасса!
Я все это наблюдала из под ресниц, стараясь делать это незаметно. Если неизвестные похитители поймут, что я почти пришла в себя – не знаю, чем это закончится.
Вот белобрысая коза откопала в ящике, удерживаемом Чуем двумя руками, толстую чёрную полоску с мелкой россыпью металлических клепок, похожих на тупые шипы, шагнула ко мне, присела на корточки, больно ухватила за волосы.
– Неужто очухивается? Надо же… от такой дозы не должна. Впрочем, тебе это не поможет, моя дорогая.
Да если бы я пришла в себя… ты бы этот ошейник сожрала, гадина! Но нет… голова бессильно мотнулась, откинулась на каменный пол и «Лена» застегнула ошейник. Шипами внутрь, сука!
– В отдельный её.
Амбал подхватил меня за ноги и куда-то потащил, я каждый выступ затылком и спиной пересчитала, но сковородку не выпустила. Ощутила и небольшой порожек, а потом поняла, что амбал закинул меня в очередную клетку с частыми железными прутьями.
Лязгнули запоры. Сколько их? Десять? Двадцать? Замки, засовы, щеколды, невесть что.
А гадина ещё и подошла, проверила, ухмыльнулась.
– Знаешь, барсучишка, я, пожалуй, лично за твоё воспитание возьмусь.
Дрянь.
Лена отвернулась.
– Что застыли-вылупились?! Разгружайте! Сказала же. Девок отдельно.
Амбалы вытащили из клетки Таху и Зухру. Похоже, девочкам совсем худо. Глаза закрыты, дышат неровно и как-то поверхностно. Может, и права Ленка, я по сравнению с ними огурчик. Девочкам одели ошейники, обычные тонкие полоски. Без шипов и прочего изврата.
– Туда их! – Лена указала на соседнюю клетку, отделенную от моего загона решетчатой стеной.
Девочками повезло. Амбалы не стали ворочать их за ноги, а каждый подхватил по безвольному телу и понёс в клетку, причём тот, который Гюрзу тащил, пока Ленка не смотрела, ее ещё и полапал. Хорошо, что Гюрза без сознания.
Девочек сбросили на пол. А ничего, что камень холодный, а они голышом?! Ведь застудятся. Черт, о чём я думаю? О том, что я не застужусь, потому что еще минут пять и я смогу встать на ноги, а девки так и валяются в отрубе голой жопой на холодном…
Амбалы раскатили их по разным углам клетки и вышли. Я почувствовала невольное облегчение. Вроде бы понятно, что дальше лапанья не пойдёт, но мерзко и страшно.
Снова лязгнули запоры, всего пяток.
– Теперь эти, – распорядилась Ленка.
Парней просто сбросили с телеги к ногам твари. Белобрысая довольным жадным взглядам окинула тела. Она их…? Нет, просто лично ошейники напялила. Беру почти такой же, как мне, с шипами внутрь, Славке и Дарку обычные, но в отличии от девочек, из толстой кожи и с металлическим замком.
Беру, интересно, за что? Я-то ладно. Сразу на нее косилась, с первой встречи. А он же щенком вокруг сучки вился и только что хвостом не вилял.
Анту, нашему восточному мальчику, Ленка уделила особое внимание. Не торопясь, провела по груди, шлёпнула по бедру, оставила на животе глубокую царапину.
– Знаешь, Точка, – гадина обернулась и улыбнулась, словно точно знала, что я совсем пришла в себя и подглядываю, – им я тоже займусь лично. Сладкий котик. С тобой просто поиграю, а его воспитанием займусь всерьёз.
Кто сладкий котик, Ант? Обломись, стерва, из Анта котик, как из тебя крем-брюле! Вот очнется… на него у меня самая большая надежда. Ант голова, вместе мы разберемся, в какое дерьмо ты нас втравила и оторвем тебе башку!
А она всё уняться не могла, развернулась, чтобы мне видно было и продолжила наглаживать, пощипывать.
А я радовалась, что парни до сих пор в глухом отрубе, иначе их бы стошнило.
– Шасса, время, – забеспокоился Чуй. Он и правда был похож на огромную гориллу – сутулый, с длинными руками и кривыми ногами, мощной челюстью и массивными надбровными дугами, под которыми утонули малюсенькие глазки.
– Не смей. Мне. Мешать.
Ленка поднялась с корточек и вновь огрела Чуя кулаком по голове. Гориллоид втянул башку в плечи и слезливо пискнул.
– Грузите, – велела гадина.
Амбалы, как дрова, покидали ребят в третью клетку – она располагалась дальше в ряду, сразу за девчачьей, и я ее тоже могла видеть. Особое отношение вновь перепало Анту, его сгрузили относительно бережно.
– Приятного времяпровождения, зверюшки! – проворковала на прощание тварь, достала из кармана ту самую игровую фигню, об которую я порезалась у костра, и резко надавила на середину «экрана».
И пришла боль. Нет, БОЛЬ!