Глава 2. Елена
Большинство девочек, которых я знала в детстве, представляли свадьбу своей мечты.
Моя младшая сестра Ариана мечтала о свадьбе в мягких пастельных тонах и девственно-белом цвете, несмотря на то что сама являлась полной противоположностью. Годы занятий балетом означали, что она знала конкретную песню и танец, который танцевала бы с нашим папочкой; и выглядела бы при этом невероятно.
Даже Стелла – младшая и самая умная из дочерей Риччи – нацарапала свадебное меню на клочке бумаги, который потом использовала в качестве закладки для учебников.
Я же планировала свои похороны.
До сегодняшнего дня мраморный гроб и букеты из георгин и лилий казались большим, чем просто мечта. Иллюзия, которую я придумала, чтобы избавиться от унылой реальности.
Однако теперь, когда я смотрю на свое отражение в зеркале, пока мать пытается застегнуть мое платье, я понимаю, что, возможно, эти два события синонимичны.
Моя свадьба с самым завидным женихом Бостона, Матео де Лука, означала конец привычной жизни.
– Dio mio![2] Втяни живот, Елена, – бросает мама, упираясь локтем в мое бедро, затягивая шнуровку. – Последняя примерка была всего две недели назад, когда ты успела располнеть?
Жар приливает к щекам после ее вопроса, стыд пронзает кожу подобно тупому лезвию.
– Всего несколько фунтов, – говорю я и, пытаясь подчиниться ее просьбе, делаю самый глубокий вдох, на какой способна.
– Наверное, всему виной стресс или вода, – говорит тетя Анотелла. Она сидит на краю кровати и жует клубнику в шоколаде, которую мы заказали на обед. – Или все то время, что она проводит, уткнувшись в книгу.
– Или она просто сдалась. Дети в наши дни больше не проходят через конфетно-букетный период. – Нонна, бабушка по линии отца, снова заходит в комнату со светло-голубой подарочной коробкой в руке.
– Поясни, Фрэнки.
Нонна пожимает плечами.
– В моей молодости девушки ждали как минимум несколько лет, прежде чем запустить себя. Теперь они считают, что держать себя в форме необязательно, а потом удивляются, что полстраны разводится.
Мыча что-то себе под нос, мама затягивает платье потуже, выдавливая воздух из моих легких. Делая шаг назад, она убирает прядь черных волос с лица и победно выдыхает.
– Все. Хорошо, что мы выбрали платье со шнуровкой, а не на молнии.
Лицо горит, я смотрю на себя в платье с длинными рукавами – ткань плавно обтягивает мой плоский живот. Открытое декольте, на котором настояла Ариана, скрыто под этим консервативным платьем.
– Матео впервые увидит тебя голой, – сказала она, лучезарно глядя на меня из секции с нижним бельем в свадебном салоне. – Пусть помучается.
По правде говоря, единственный человек, у которого я хотела бы вызвать такие чувства, скорее всего, даже не появится на церемонии.
Хотя ему все равно не довелось бы увидеть то, что под платьем. Не в очередной раз.
Скрестив руки на груди, я отворачиваюсь от своего отражения в зеркале, чувство стыда закручивает мой желудок в узел. Пот струится по спине и лбу, и я пытаюсь занять себя проверкой плана посадки гостей, убеждаясь, что позаботились о каждом.
Нонна подходит ко мне, облизывает подушечку большого пальца и принимается тереть мне щеку.
– Анотелла, принеси свою косметичку. Нужно будет держать ее под рукой, если она и дальше будет продолжать так потеть.
Тетя торопливо покидает комнату, через открытую дверь на долю секунды передо мной открывается вид на холл дома семьи де Лука. Обслуживающий персонал суетится, когда дверь закрывается, я чувствую аромат лобстера и маринары, и у меня начинает урчать в животе.
Я не ела ничего со вчерашнего вечера, но теперь, когда мой вес стал темой всеобщей обеспокоенности, уверена, что, если я попытаюсь стащить себе что-то на перекус, мама снесет мне голову.
Не приведи господь, чтобы на моей свадьбе было что-то не так, если только не она сама это устроила.
Хотя имидж всегда был самым главным приоритетом для моей семьи, особенно в последние годы, когда сократилось количество организованной преступности. Она все еще существует, но в очень ограниченных масштабах – за кулисами, спрятанная в тени. Папе и его людям вместе с другими семьями в стране приходится вести свой бизнес более осторожно.
– Главное – контролировать, что о тебе говорят, – всегда твердит папа. – Тогда и все остальное будет под контролем.
Если люди не считают тебя членом жестокой бандитской группировки, у них не будет повода заявлять на тебя в полицию.
Поэтому меня выдают замуж за наследника ведущих бостонских медиакомпаний, несмотря на то, что единственное чувство, которое я питаю к своему будущему мужу, – это пренебрежение.
Разумеется, мои чувства ничего не значат. Не в этом мире.
Все, что нужно la famiglia[3], – это чтобы я вела себя тихо, как мышка, и выполняла свои обязанности.
Мама со вздохом подпирает руками бока и, прищурив глаза, оглядывает меня с головы до ног. Из трех дочерей Риччи я единственная, кто похож на прекрасную бывшую дебютантку Кармен, – у нас одинаковые длинные черные волосы и золотисто-карие глаза, в то время как мои сестры более светлые, как папа.
Знаю, наше сходство влияет на ее отношение ко мне. Из-за него она критикует меня по малейшему, самому незначительному поводу, потому что исправить эти мелочи в себе уже слишком поздно.
Хотелось бы, чтобы понимание этого помогало мне легче переносить ее нотации… но это не так.
– Итак, дамы, пора выдвигаться. Мы должны быть в церкви через полчаса, – говорит Нонна по пути к углу комнаты, где стоит поднос с обедом. Она берет оливку с серебряного блюда и отправляет ее в рот, запачкав кончики пальцев ярко-розовой помадой.
– Ой-й, – доносится стон из холла. Вдруг на пороге появляется стройная фигура Арианы, огненно-оранжевое вечернее платье обятивает тело балерины.
Зависть разрывает мою грудь при виде ее – высокой, грациозной и красивой, – пока я стою здесь в своем свадебном платье и чувствую себя гадким утенком. Я молчу, пытаясь прогнать мамины комментарии, которые снова и снова крутятся в моей голове.
– Вот опять, – бормочет мама, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо.
Нонна закатывает глаза.
– Ариана, ты можешь когда-нибудь перестать жаловаться?
– Нет. – Сестра моргает, ее оленьи глаза расширяются, когда она видит меня. – Господи, Е, выглядишь потрясающе.
Я благодарно ей улыбаюсь, чувство вины пожирает меня изнутри. От чего именно, сама не понимаю.
– Чувствую себя фарфоровой куклой.
– Привыкнешь, – говорит мама, отмахнувшись.
Хмурясь, сестра скрещивает руки на груди.
– Зачем нам ехать так рано? Гости приедут только через два часа.
– Потому, nipotina[4], что на нас лежит ответственность за организацию церемонии. Как будто я могу доверить кому-то другому в этом городе свадьбу моей внучки. – Нонна подмигивает, подходит к моей сестре и, приобняв за талию, выводит из комнаты.
– Ты почти готова, carina[5]. Мы для тебя кое-что приготовили, что-то синее… – Поджав губы, мама оглядывает комнату, ее взгляд останавливается на подарочной коробке, которую Нонна принесла ранее.
Она подходит к ней, снимает крышку и вынимает из нее тиару с фатой. Я поворачиваюсь к матери спиной и смотрю через зеркало, как она приближается ко мне. Ее пальцы скользят по моему виску, когда она надевает тиару мне на голову и закрепляет шпильками, которые достает из кармана.
Расправив фату так, чтобы она падала мне на плечи, закрывая мои волосы, она удовлетворенно пищит и обнимает меня.
– Идеально, – говорит она, сжимая меня. – Матео будет в шоке, когда увидит тебя у алтаря.
Страх заполняет мои внутренности, затвердевает, подобно цементу, причиняя боль от груза нерешительности.
– У тебя было так же? – тихо спрашиваю я, зная, что мы похожи не только внешне.
– Что ты имеешь в виду?
Я в неуверенности прикусываю щеку.
– Тебе тоже казалось, что тебя ведут на смерть?
Она опускает взгляд на свои пальцы, украшенные многочисленными кольцами. Мама задумчиво наклоняет голову набок, глаза в расфокусе, словно на мгновение вернулась в прошлое.
– Ты найдешь способ смириться с этим, – говорит она наконец и целует меня в лоб. Выпустив меня из объятий, она улыбается, но улыбка неискренняя и кривая. Такая хрупкая, что она легко может разбиться, а ее осколки разлетятся по всему полу.
Откашлявшись, мама всплескивает руками и делает шаг назад.
– Ну вот, figlia mia[6]. Ты готова стать чьей-то невестой.
Я бросаю взгляд на свое отражение и вижу пленницу в элегантном белом платье, но все равно киваю.
– Нам уже пора?
Мама кивает.
– Думаю, мы…
– Мисс Риччи!
Одна из официанток вламывается в спальню, ее розовые щеки залиты краской и стали почти такими же яркими, как ее волосы. Она наклоняется и сжимает руками колени, пытаясь отдышаться, затем поднимает руку, чтобы что-то сказать.
– Мистер де Лука просит вас подойти.
Я сжимаю зубы, раздражение пронзает мою кожу изнутри.
– Нам нельзя видеться до свадьбы, это дурной знак.
К тому же я не хочу проводить с ним больше времени, чем необходимо.
– Пожалуйста, мисс. Ему нехорошо, но он не хочет говорить ни с кем, кроме вас.
Я со вздохом смотрю на маму, та пожимает плечами.
– Мы сами строим свою судьбу, верно? – Поцеловав меня в обе щеки, она перекидывает сумку через плечо и направляется к двери. – Разберись с этим, и встретимся в церкви как можно скорее!
Я смотрю на бейджик официантки – Марселин, написано большими печатными буквами – несколько коротких секунд, гадая, не будет ли это очередная попытка Матео вывести меня из себя или еще что похуже. И все же я не хочу, чтобы он устраивал сцену или откладывал неизбежное, поэтому следую за этой девушкой по коридору в спальню Матео.
Оказавшись внутри, я замираю, отметив, что его комната ничем не отличается от той, из которой я только что ушла; никакого намека на личные вещи, захламляющие стены или комод. Кажется, что эта комната принадлежит привидению.
Или, понимаю я, заметив Матео, сидящего на краю кровати, человеку, который скоро им станет.
– Какого черта? – выдыхаю я, бросаясь к нему.
Он стискивает живот, наклоняется вперед и обильно блюет в пластиковое ведро.
– Господи, Матео, что случилось?
Он судорожно с хрипом вдыхает, смотрит на меня стеклянными глазами – в его карих зрачках читается паника. Его кожа приобретает темно-красный оттенок, а рука неуклюже хватается за воздух, пока из него вырывается еще один залп рвоты.
– Я слышал, пищевое отравление, – раздается голос позади меня, – проявляется по-другому.
Голос, который я знаю лучше собственного.
Он ласкает мою кожу, я чувствую его тепло на своей шее, это говорит о том, что его владелец совсем близко.
– А ты что думаешь, крошка?
По лбу Матео сбегают крупные капли пота, ведро падает из его рук на пол, сам он заваливается на бок и бьется в конвульсиях.
У меня сводит желудок, к горлу подступает тошнота, когда голос материализуется сбоку от меня, как физическое появление фантома, от которого я пыталась избавиться несколько недель после моего двадцатого дня рождения.
После нашей последней встречи.
Я молчу, страх впился когтями в мое нутро и сжимает его, пока я абсолютно беспомощно наблюдаю за тем, как мой жених корчится на кровати в конвульсиях и пускает слюни без перерыва.
Хотя человек, стоящий рядом со мной, – врач.
Однако его присутствие говорит о том, что здесь и сейчас он решала моего отца.
Что это было убийство.
Пока тело Матео обмякает, а жизнь покидает его тело, я боковым зрением смотрю на Кэла Андерсона и пытаюсь увидеть в нем парня, которого любила.
Парня, который лишил меня девственности восемь недель назад и ушел еще до рассвета, оставив мне не один шрам.
Взъерошенные угольно-черные волосы спадают на лоб, словно он нарочно их так уложил. Его скулы – такие острые, что ими можно резать стекло, и покрытые тонким слоем щетины – делают его похожим на Адониса, а темные глаза говорят о его жестокости больше, чем слухи о ней.
Он выше всех, кого я когда-либо знала; черная ткань его дорогого костюма идеально подогнана под каждый мускул и изгиб стройного накачанного тела.
Его рука в перчатке держит телефон, камера которого направлена в мою сторону, и я понимаю, что он делает. Понимаю, зачем меня сюда вызвали.
– Давай поговорим.