В шестидесятых годах прошлого века классическая музыка и дворовый футбол были невероятно далеки друг от друга и в городском пространстве пересекались крайне редко. Симфонический оркестр – это концертные залы, ряды мягких зрительских кресел, обтянутых тканью, строгие костюмы и вечерние платья. А дворовая команда – поле с вытоптанной травой, болельщики, лузгающие семечки на деревянных скамьях, и двадцать два игрока в майках, трусах и бутсах. Но волею случая и хорошей погоды в один из солнечных июльских дней хрущевской оттепели Новосибирский симфонический оркестр под управлением Арнольда Каца вынужден был репетировать по соседству со спортплощадкой, на которой в этот момент бились кость в кость две футбольные команды. Случилось это в Красноярске, во время гастролей.
Новосибирский симфонический оркестр был создан в 1956 году почти случайно. Во времена плановой экономики создание подобных коллективов происходило строго по плану, разработанному и принятому на грядущие пять лет в Министерстве культуры СССР. Только непосвященному в артистическую кухню человеку кажется, что оркестр не имеет отношения к экономике, а на самом деле – это большое штатное расписание, зарплаты музыкантам, покупка дорогих инструментов, предоставление коллективу помещения, организация выступлений и так далее и тому подобное. Порою в планировании случались накладки – из тех, о которых говорят: «правая рука не знает, что делает левая». Правая рука Министерства культуры запланировала на 1956 год создание симфонического оркестра в Челябинске, а левая как раз достроила драматический театр. Появление двух больших коллективов в один год в провинциальном городе чиновники сочли неуместным, и оркестр «зарезали». Тут-то и подсуетился Новосибирск, перехватив штатное расписание музыкантов, а руководить им пригласил молодого энергичного дирижера Арнольда Михайловича Каца. И вот прошло несколько лет, оркестр заявил о себе, проехал с гастролями по Сибири и оказался в городе Красноярске.
В те годы футбол в стране переживал настоящий бум. В 1960-м сборная СССР стала чемпионом Европы, а через два года дошла до ¼ финала чемпионата мира. Мяч гоняли все – от мальчишек во дворах до рабочих на заводских стадионах. Не простаивала и спортплощадка красноярского парка культуры и отдыха, где тренировались и играли энтузиасты кожаного мяча самого разного возраста. Рядом со спортплощадкой, отделенная кустарниками, располагалась сцена-ракушка, популярное место выступления артистов еще с довоенных времен. На ней-то и предложили репетировать новосибирским музыкантам.
Кац был строг к условиям приема своих музыкантов. Однажды во время гастролей оркестру предложили для переезда на Сахалин… рыбацкий сейнер. Для филармонии такой вариант был выгоден: меньше расходов. Кац возмутился и наотрез отказался от сейнера – он готов был сорвать гастроли, но везти инструменты и музыкантов среди рыбацких сетей ему казалось кощунственным. И добился, что всем купили билеты на пассажирский корабль. Но против парковой эстрадной «ракушки» он возражать не стал.
Во-первых, хороших концертных площадок в те годы в Красноярске попросту не было: в лучшем случае ими становились сцены местного драмтеатра или музыкального училища. Зимой гастролерам приходилось выступать и в помещениях краевой партийной школы, и в цехах паровозоремонтного и комбайностроительного заводов, и в аудиториях политехнического института. Во-вторых, на этой ракушке выступали многие известные музыканты вроде оркестров Марксона или Николаевского. Про святое место говорят – «намоленное», пропитанное молитвами и духовными смыслами. За тридцать лет эстрада в красноярском парке впитала в себя волнение скрипок и дыхание флейт многих известных ансамблей, и стала намоленным местом для любого музыканта.
И оркестр, и его дирижер начали репетицию в некотором волнении. Альтист Сергей Кручинин вспоминал: «Арнольд Михайлович, возбужденный музицированием, остановился в том месте вальса, где оркестр не слишком дружно выполнил его жест.
– А знаете, как здесь дирижировал светлой памяти Штейнберг Лев Петрович? Вот так!
И спев первые шесть нот «Венского вальса», которые вы, конечно, все знаете, и одновременно дирижируя, он повернулся к воображаемой публике, сделав маленькую люфт-паузу, во время которой лихо подкрутил «штейнберговский» ус («для дам») и, закруглив этот шикарный жест, показал оркестру продолжение восхитительной фразы вальса».
И вдруг в это одухотворенное настроение, в этот торжественный музыкальный лад вплелись резкая трель судейского свистка и азартные крики футболистов, не стесняющихся в пылу борьбы крепких выражений. На соседней спортивной площадке шел футбольный матч. Музыканты продолжили репетировать, но уже без прежнего настроения, то и дело отвлекаясь на посторонний шум. Кац хмурился и больше не подкручивал воображаемые усы. Прошло минут десять или пятнадцать этого незримого противостояния двух акустических миров – строгого музыкального и хаотического футбольного. В конце концов мяч, закрученный кем-то из спортсменов, вылетел за пределы площадки, просвистел мимо музыкантов и ускакал в густую траву. Вслед за ним появился раскрасневшийся молодец пролетарского вида в майке с надписью «Динамо». Арнольд Михайлович гневно обернулся к нему и язвительно спросил:
– Мы вам не мешаем?
– Ужасно мешаете, – искренне ответил спортсмен. – Свистка судьи не слышно!
Отыскав мяч, он вернулся на спортплощадку. Уступать никто не хотел: и репетиция, и матч продолжались: музыка мешала игрокам, свистки и крики – оркестрантам. В общем, в матче между новосибирскими музыкантами и красноярскими футболистами вышла нулевая ничья.