[1994] Пол Дж. Макоули Искушение доктора Штайна

[75]


В качестве признания неоценимого вклада Рэмси в издание серии, в 1995 году я предложил Льюису Рею внести небольшое шутливое дополнение в атмосферную картинку на обложке сборника.

На вечеринке (эх, и славные были деньки!) в честь открытия ежегодного Британского фэнтези-кона издатель нечаянно улучшил обложку, добавив к ней (в самом буквальном смысле) вишенку с торта.

Шестой том The Best New Horror выиграл премию Международной гильдии ужаса, и стал первым из двух томов, изданных впоследствии Raven Books в Великобритании.

Это был целый набор новых жанров, который я составлял и редактировал для Robinson в течение двух лет, пока не пришел к выводу, что овчинка не стоит выделки.

В моем первом единолично отредактированном томе «Предисловие» разрослось до тридцати одной страницы, а «Некрологи» – до восемнадцати. В редакционной статье я предостерегал от слепого следования принципу убывающей доходности, грозившему жанру сиквелами, жалкими подражаниями, заимствованными мирами, псевдо-романчиками, сляпанными по следам популярных фильмов и произвольной перетасовкой персонажей различных произведений, причем большую часть подобных поделок напишут и издадут, не задумываясь о том, имеют ли они хоть какую-нибудь ценность и пройдут ли минимальную проверку временем.

К тому моему совету и сейчас неплохо было бы прислушаться авторам и издателям многочисленных «паранормальных романов»…

Среди двадцати двух авторов сборника можно с радостью отметить вернувшихся в его лоно Эллисона и Ламси, а также наших постоянных авторов, таких как Чарльз Л. Грант, Джоэл Лейн, Рэмси Кэмпбелл, Николас Ройл, Майкл Маршалл Смит и Ким Ньюман (чье изумительное переосмысление истории Зорро было номинировано на Всемирную премию фэнтези). Эстер М. Фриснер предоставила нам свое единственное стихотворение. Вообще же шестой сборник пронизан особенной печалью. В этом издании опубликованы новеллы, рассказанные двумя старыми друзьями: Карлом Эдвардом Вагнером (завораживающая In the Middle of a Snow Dream) и Робертом Блохом (чей рассказ The Scent of Vinegar получил премию Брэма Стокера). Оба автора скончались в прошлом году один за другим в течение месяца, и данная книга посвящена их светлой памяти.

Пол Дж. Макоули – также наш старый приятель и один из наиболее уважаемых британских фантастов. Его рассказ «Искушение доктора Штайна», заслуживший Британскую премию фэнтези, написан, как и роман «Ангел Паскуале», в жанре альтернативной истории, однако с привлечением образа сумасшедшего ученого, того самого, которого гениально сыграл эксцентричный английский актер Эрнест Тесайджер в знаменитейшем фильме Джеймса Уэйла «Невеста Франкенштейна».

Впоследствии, Пол вернется к этому персонажу в истории The True History of Doctor Pretorius, отобранной мною для следующего сборника Best New Horror, а также в рассказе Doctor Pretorius and the Lost Temple, который появится в четырнадцатом сборнике.


Доктор Штайн всегда считал себя человеком рациональным. Через несколько месяцев по приезде в Венецию он приобрел стойкую привычку проводить все свободное время в прогулках по городу, но не решался признаться себе, что продолжает верить, будто его дочь все еще жива, и он может неожиданно встретить ее среди этой многоязыкой толчеи. Его питала маленькая, тайная надежда, что когда ландскнехты грабили дома евреев в Лодзи, они увели дочь не для того, чтобы обесчестить и убить, а с расчетом сделать прислугой в какой-нибудь добропорядочной прусской семье. Это выглядело не более невероятным, чем шанс встретить ее здесь, ибо венецианский Совет десяти нанял немало прусских ландскнехтов для охраны города и terraferma своих владений. Жена доктора Штайна никогда не говорила с ним на эту тему. Впрочем, в последнее время они вообще мало о чем говорили. Перед тем она умоляла его объявить семидневный траур в память об их дочери, как если бы та действительно была похоронена.

Они поселились у ее двоюродного брата, банкира Авраама Сончино, и Штайн был убежден, что на эту идею ее натолкнули женщины из семьи Сончино. Кто знает, о чем они шушукаются, запираясь на ночь в микве и очищаясь в ее водах от своих регул? О чем-нибудь пустом, в этом доктор Штайн был совершенно уверен. Мягкий, души не чаящий в жене Сончино начал убеждать доктора Штайна как положено оплакать дочь. Обещал, что его семья позаботится о потребной для траура пище, а в Субботу, по прошествии семи дней, вся община стоя выкажет им слова утешения. Тогда с божьей помощью эта ужасная рана затянется. Штайну потребовалось собрать все силы, чтобы отвергнуть столь щедрое предложение. Сончино, конечно, был добрым человеком, но на сей раз он вмешивался не в свое дело.

Приближалась зима, словно подстегиваемая безмолвными упреками жены. По крайней мере, так казалось доктору Штайну, когда он отправлялся на ежедневную прогулку по людным улочкам. Временами компанию ему составлял один англичанин, капитан ночной стражи Генри Горралл, чьим добровольным помощником сделался Штайн, помогая капитану определять причины смерти разнообразных трупов, выловленных в каналах.

Этим летом убийств случилось больше, нежели обычно, вдобавок бесследно исчезло несколько девушек из добропорядочных семей. По городу, разумеется, поползли слухи, что это евреи убивают христианских девственниц, чтобы используя их кровь оживить своего Голема, и старейшины Бет-дина отрядили доктора Штайна в помощь Горраллу. Было бы очень полезно, если бы еврей, к тому же работающий в городском госпитале и преподающий во врачебной школе новейшие приемы хирургии, поспособствовал разрешению загадки.

Горралл пришелся доктору Штайну по душе. Они оба вполне разделяли убеждения, что в основе всего, даже самого невероятного, лежит рациональное зерно. Горралл был гуманистом и не гнушался показываться в обществе человека, принужденного ходить с нашитой на одежду желтой звездой. Во время прогулок по городу они нередко беседовали о новой натурфилософии, воплотившейся в универсальном гении великого флорентийского механика Леонардо да Винчи, и не обращали внимания на злобное шипение вокруг.

У причала, в длинной тени Кампанилы, теснились корабли со всех концов света, их матросы бродили по улицам города. На волнах, поднимаемых проплывающими барками и галеонами, покачивалась флотилия мелких суденышек, с которых наперебой расхваливали свои товары торговцы. Гондольеры цветисто ругались вслед их лодчонкам, когда те пересекали Гранд-канал под носом их длинных, стремительных гондол. Иногда заплывал флорентийский корабль, движимый гребным винтом, и все замирали от благоговения при виде подобного чуда, провожая глазами черные клубы дыма, испускаемые паровым двигателем Герона. На площади перед Сан-Джиакометто банкиры в меховых шубах и высоких фетровых шляпах приглушенно бормотали, заключая, как водится, свои сделки под стук новомодных заводных абаков.

Горралл, грубоватый мускулистый человек с лохматой черной бородой и привычкой плеваться жеваным табаком, поименно знал чуть ли не всех банкиров, купцов, торгующих шелком и золотой парчой, галантерейщиков, предлагающих бумазею и бархат, аптекарей, золотых и серебряных дел мастеров, воскобойников, сбывающих белый воск, бондарей, владельцев скобяных лавок и парфюмеров, расположившихся на многолюдных улочках Риальто. Он был знаком со множеством проституток в желтых шарфах, хотя как раз последнее обстоятельство не удивляло доктора Штайна: впервые они с Горраллом встретились в госпитале, куда англичанин явился за ртутной мазью от сифилиса. Кроме того, Горралл знал (или прикидывался, что знал) все имена истинных властительниц Венеции – кошек, шныряющих под ногами прохожих или лениво греющихся на камнях под зябким зимним солнцем.

Именно там, то есть в районе Мерчерий, у лавки одного парфюмера, доктору Штайну показалось на мгновенье, что он увидел свою дочь. Седовласый мужчина в дверном проеме распекал парня, который пятился и причитал, что на нем нет никакой вины.

– Но ты же его друг!

– Сударь, я ведать не ведаю, что он там написал! Не знаю и не знать не хочу, отчего плачет ваша дочь!

Парень не спускал руку с рукоятки ножа, и Горралл, протолкавшись через толпу зевак, уже начавших собираться, приказал обоим спорщикам уняться. Оскорбленный отец скрылся внутрь и вскоре вновь появился, таща за руку юную девушку лет четырнадцати. С такими же длинными черными волосами и высоким белым лбом, как у дочери Штайна.

– Ханна… – бессильно прошептал доктор Штайн, но когда девушка обернулась, он понял, что обознался.

Это была не его дочь. Девушка рыдала, прижимая к груди листочек бумаги, наверняка – письмо от сбежавшего воздыхателя, заключил доктор Штайн, и Горралл подтвердил его мысли. Оказалось, молодой человек поступил во флот. Обычная история в наши дни. Гребцов отчаянно не хватало, Совету десяти пришлось даже постановить, чтобы на галеры отправляли осужденных преступников. В ближайшем будущем растущий город должен был занять все пространство между Корфу и Критом, если не дальше, особенно теперь, когда флорентийцы разгромили флот Кортеса и открыли Америку.

* * *

Доктор Штайн ничего не стал говорить жене. Вечером он засиделся на кухне, греясь у затухающего камина, и в подслеповатом свете сальной свечи читал трактат Леонардо «Репликация движения». Вдруг в дверь постучали. Уже миновала полночь. Взяв свечу, доктор Штайн вышел в коридор. На пороге спальни стояла жена.

– Не отпирай, – прошелестела она, прижав одну руку к горлу, а другой – судорожно сжимая свечку. Ее длинные черные волосы с седыми нитями свободно ниспадали на плечи.

– Мы теперь не в Лодзи, Белита, – ответил ей доктор Штайн, несколько более резко, чем требовалось. – Возвращайся в постель, я сам со всем разберусь.

– Так-то оно так, но пруссаков и здесь полно. На днях один такой плюнул в меня на улице. Авраам говорит, что евреев подозревают в похищении трупов, так что врачи станут первыми, за кем они придут.

Нетерпеливый стук повторился. Супруги одновременно посмотрели на дверь.

– Скорее всего, страждущий, которому нужен доктор, – сказал Штайн и отодвинул засов.

Их комнаты размещались на первом этаже просторного бесформенного дома, выходящего фасадом на узкий канал. Едва Штайн отворил тяжелую дверь, как ледяной ветер задул свечу. На пороге стоял капитан Генри Горралл в сопровождении двух городских стражников.

– Мы нашли труп, – с ходу объявил Горралл в своей неподражаемой манере. – Та самая девушка, которую мы сегодня видели. Я хочу, чтобы вы определили, убийство это или нет.

Тело заметили в канале Рио-де-Ноале.

– Еще какой-нибудь час, – заметил Горралл, когда они плыли по ночному городу, – и отлив унес бы ее в море, а нам не пришлось бы мерзнуть тут как бездомным собакам.

Ночь накануне Дня святой Агнии выдалась студеной. Докучный береговой бриз сдувал хлопья снега с крыш и колючих шпилей Венеции. Под днищем гондолы хрустел свежий лед, льдинки стукались о борт. Лишь изредка в каком-нибудь палаццо, из выстроившихся вдоль Гранд-канала, мелькал огонек, силуэты домов казались угрюмыми и неясными.

– Вы предполагаете, ее убили? – спросил доктор Штайн, зябко кутаясь в свой поношенный плащ из лодена[76].

– Нет, она умерла от любви, – Горралл сплюнул в черную ледяную воду. – Это точно. Мы с вами были тому свидетелями. В воде пробыла недолго, и от нее до сих пор попахивает вином. Напилась для храбрости и-и-и – бултых! Но для порядка нужно удостовериться. В конце концов, это может быть и неумелая попытка похищения, и плохо закончившаяся жестокая забава. Здесь теперь слишком много бездельно слоняющейся солдатни, ожидающей отправки на Кипр.

Утопленница лежала на мостовой у канала, прикрытая одеялом. Несмотря на поздний час, рядом уже топталось несколько зевак. Когда стражник по просьбе Штайна откинул покров, кто-то ахнул.

Да, это была та самая девушка, которую они видели, дочка парфюмера. На темных камнях белело прилипшее к телу мокрое платье. Длинные черные пряди волос пристали к лицу. Между посиневших губ виднелась пена. Мертвой она ничем не напоминала Штайну его дочь.

Он ощупал кожу на ее руках, надавил на ноготь, потом большим и указательным пальцами смежил ей веки и бережно накрыл одеялом.

– Она умерла меньше часа назад, – сказал он Горраллу. – Признаков насилия нет, а судя по наличию пены во рту я заключаю, что она захлебнулась.

– Значит, самоубийство, если только кто-то не столкнул ее в воду. Полагаю, причина, по которой удрал женишок, самая что ни на есть банальная. Хотите пари, доктор?

– Мы оба знаем ее историю. Я могу определить, носила ли она под сердцем дитя, но не здесь.

– Совсем из головы вон, что ваш народ не заключает пари, – улыбнулся Горралл.

– Напротив. Но, боюсь, в данном случае вы совершенно правы.

Горралл приказал своим людям доставить тело в госпиталь. Те перенесли труп в гондолу, а капитан сказал Штайну:

– Предположим, она выпила для смелости, после чего бросилась в воду. Но не в этом же мелком каналишке? Самоубийцы предпочитают более впечатляющие места, чаще всего те, где они встречались со своими любимыми. Надо будет обыскать мост Риальто. Во-первых, это единственный мост через Гранд-канал, а во-вторых, отлив идет с той стороны. Но там бродят толпы народу, и если мы не поторопимся, какой-нибудь бродяга утащит и бутылку, и записку, которую она могла оставить. Пойдемте, доктор. Надо выснить, как именно она умерла прежде, чем явится ее папаша и примется задавать вопросы. Мне требуется что-нибудь, что я смогу ему предъявить, пока он не надумает мстить.

Если девушка и прыгнула с моста Риальто, записки она не оставила. Или же бумажку украли, как и предсказывал капитан. Они со Штайном поспешили в городской госпиталь, однако тело еще не доставили. Не привезли его туда и позже. Час спустя, городской патруль обнаружил затопленную гондолу. У одного стражника шея была разрублена мечом, другого свалили ударом дубинки по голове, и он ничего не помнил. Утопленница исчезла.

Горралл рвал и метал. Подчиненные, все до единого, были отправлены на поиски похитителей трупов, обнаглевших настолько, что отважились напасть на ночную стражу. Капитан клялся, что когда он их изловит, они дружно отправятся на галеры, до конца жизни петь фистулой под кнутом надсмотрщика. Однако его поиски успехом не увенчались. Похолодало еще сильнее, и эпидемия плевритов прочно привязала доктора Штайна к стенам госпиталя. О девушке он не вспоминал до тех пор, пока неделю спустя к нему не явился капитан.

– Она жива, – сообщил Горралл. – Я ее видел.

– Скорее, другую, очень на нее похожую, – на мгновенье доктор Штайн подумал о своей дочери, бегущей ему навстречу с раскрытыми объятиями. – Я не мог ошибиться. Пульс отсутствовал, в легких была вода, а тело – холодно как камни, на которых оно лежало.

– Ну, значит, она разгуливает по городу мертвой, – сплюнул Горралл. – Вы хорошо помните, как она выглядит?

– Как сейчас вижу.

– Она была дочерью парфюмера, некоего Филиппо Ромпиязи, члена Большого совета. Хотя там имеют честь состоять аж две тысячи пятьсот человек, Ромпиязи, по моему мнению, наименее значительная фигура. Отпрыск благородной фамилии, так низко павшей в трудные времена, что им пришлось научиться торговать.

Англичанин ни в грош не ставил многочисленную венецианскую аристократию, которая, по его мнению, слишком увлекалась интригами для получения преференций от республики, вместо того, чтобы играть свою роль в управлении.

– И все же, – Горралл задумчиво поскреб бороду и искоса глянул на доктора Штайна, – мне не по душе, что дочь венецианского патриция бродит по округе после того, как была официально признана мертвой осмотревшим ее врачом.

– Мне ведь за это не платят, – напомнил Штайн.

– А зачем платить тому, кто не в состоянии отличить живого от мертвого? – Горралл вновь сплюнул. – Докажите, что я ошибаюсь, и я заплачу вам из собственного кармана. Имея в качестве свидетеля такого уважаемого хирурга, я смогу наконец распутать это проклятое дело.

Девушка находилась в доме у одного шарлатана, именовавшего себя доктором Преториусом, хотя Горралл не сомневался, что это не настоящее его имя.

– В прошлом году его изгнали из Падуи за занятия лечебной практикой без лицензии. Перед тем данный персонаж успел посидеть в миланской тюрьме. Я положил на него глаз этим летом, когда он прибыл в порт на прусском угольном балкере. Месяц назад Преториус исчез из виду, я уж было понадеялся, что он стал головной болью капитана стражи какого-нибудь другого города, однако чертов мошенник опять всплыл на поверхность. И теперь нагло заявляет, что девушка – чудесный пример эффективности его нового метода излечения.

Шарлатанов в Венеции хватало. Каждое утро и вечер на площади Сан-Марко собирались пять или шесть этих типов, туманно расхваливающих невероятные достоинства своих странных аппаратов, порошков, эликсиров, декоктов и тому подобной чепухи. По мнению доктора Штайна, Венеция привечала подобных безумцев по причине гнилостных миазмов с близлежащих болот, одурманивающих разум горожан. Которые, ко всему прочему, были самыми тщеславными людьми из всех, коих ему доводилось встречать, поэтому они с готовностью клевали на обещания продления жизни, молодости и красоты.

В отличие от мошенников с Сан-Марко, доктор Преториус предпочитал тайно принимать поклонников своего таланта. Он снял пустующий винный склад у прусского фондако – гостиного двора в той части Венеции, где корабли теснятся в узких каналах, а каждое второе здание – купеческий склад. Даже проходя здесь рядом с капитаном городской стражи, доктор Штайн тревожился, чувствуя множество глаз, шарящих по желтой звезде, которую он носил на своем сюрко по местному закону. Как раз на днях напали на синагогу, а мезузу[77] на дверном косяке одного почтенного банкира измазали поросячьим дерьмом. Рано или поздно, если похитителей трупов так и не поймают, толпа примется громить дома состоятельных евреев под предлогом поисков и уничтожения мифического Голема, существовавшего, разумеется, лишь в их воспаленных мозгах.

В сопровождении по крайней мере пяти десятков человек, в основном – богатых старух со слугами, Горралл и Штайн перешли через высокий арочный мост, под которым тихо текла темная вода. Заплатили негодяю в будке по сольдо с каждого за оказанную им высокую честь и, миновав ворота, оказались во дворике, освещенном чадящими факелами. Будочник запер за ними ворота на ключ, и в высоком дверном проеме, украшенном красными лентами, появились две фигуры.

Первая принадлежала высокому мужчине во всем черном, зато с пышными белой шевелюрой. Позади него находилась женщина в светлой одежде, полупогруженная в некое подобие ванны, заполненной колотым льдом. Ее голова была склонена, лицо совершенно скрывали свесившиеся пряди. Горралл толкнул доктора Штайна в бок и шепнул, что это и есть та самая девушка.

– По-моему, она мертвее мертвого – раз может не трястись от холода, сидя в полной льда ванне.

– Не торопитесь, – сказал Горралл, закуривая вонючую сигариллу. – Понаблюдаем еще.

Поприветствовав собравшихся, седовласый доктор Преториус разразился сумбурной речью, к которой Штайн не особенно прислушивался, уделив основное внимание самому оратору. Преториус был тощим, смахивающим на птицу человеком с умным морщинистым лицом и темными глазами, прячущимися под кустистыми бровями. Эти брови сходились на переносице, когда их обладатель старался особо подчеркнуть какую-то мысль. Он то и дело пожимал плечами, похохатывал над собственной беззастенчивой похвальбой и имел привычку тыкать в аудиторию длинным указательным пальцем. Доктор Штайн заключил, что этот Преториус сам не верит своим словам. Странная черта для шарлатана.

Если вкратце, речь Преториуса гласила, что он имеет честь представить собравшимся истинную Невесту моря, недавно скончавшуюся женщину, которую ему удалось вернуть к жизни благодаря древней египетской мудрости. Путь к овладению тайным знанием был долог и опасен, но он, Преториус, его преодолел, чтобы принести людям плоды науки. Оратор заверил, что усовершенствованная им метода способна победить не только смерть, но и старость, ибо что есть старость, как не медленная победа смерти над жизнью? На этом месте Преториус щелкнул пальцами и предложил публике собственными глазами убедиться, что в данный момент Невеста моря мертва. Ванна, будто послушно подчиняясь его приказу, двинулась вперед, под свет факелов.

В черные волосы утопленницы были вплетены бурые ленты водорослей, на шее висело ожерелье из ракушек, каких любой может без труда насобирать на пляже в лагуне.

– Я вижу, среди нас есть лекарь, – Преториус нагло ткнул пальцем в Штайна. – Я вас узнал, сударь. Много наслышан о вашей самоотверженной работе в госпитале Ла Пьета́, а также об удивительных новых хирургических приемах, с которыми вы познакомили этот город. Будучи человеком ученым, не окажете ли вы мне любезность освидетельствовать эту бедняжку и сообщить нам, мертва она или жива?

– Действуйте, доктор, – шепнул Горралл, и Штайн вынужден был выйти вперед, одновременно смущенный абсурдностью ситуации и охваченный азартом.

– Итак, каково ваше мнение, коллега? – Преториус льстиво поклонился, вполголоса добавив: – Это настоящее чудо, вы уж мне поверьте, доктор.

Он поднес к розовым губкам девушки маленькое зеркальце, а затем спросил Штайна, видит ли тот признаки дыхания. Штайн почувствовал сильный приторный запах: смесь бренди и розового масла.

– Нет, не вижу, – признал он.

– Громче, доктор, чтобы все эти добрые люди вас услышали.

Штайн повторил.

– Прекрасно, а теперь возьмите ее за запястье. Бьется ли сердце?

Рука девушки была холодна как лед, в котором она лежала. Если пульс и имелся, то настолько слабый и медленный, что за отведенное ему время доктор Штайн не мог его обнаружить. Отстранив Штайна, Преториус сам взял запястье девушки и с тщательно демонстрируемым усилием проткнул ее кисть длинным гвоздем.

– Смотрите! – возопил он с неуместным воодушевлением, потрясая пронзенной рукой. – Все смотрите! Крови нет! Нет! Ну, что вы на это скажите? Может ли живой человек бесстрастно вынести подобные мучения?

Судя по всему, сам Преториус пришел в сильное возбуждение от опыта. Нырнув в дом, он вынес оттуда странное устройство: перевернутый стеклянный тигель, закрепленный на длинном, почти в человеческий рост, стеклянном же «стебле». Внутри тигля извивалась алая шелковая лента, чей конец спускался по «стеблю» к шпинделю в его основании. Преториус принялся нажимать на педаль ножного привода, и алая лента завертелась как юла.

– Один момент, – бросил доктор Преториус, глянув из-под насупленных бровей на зашумевшую толпу и продолжая яростно работать ногой. – Терпение, дамы и господа, еще чуточку терпения. Аппарат следует хорошенько зарядить.

Его голос прерывался, в том числе от волнения. «Любой уважающий себя шарлатан обзавелся бы мальчиком, одетым лишь в крылья херувима, чтобы жать на эту педаль, – подумал доктор Штайн. – И непременно чтоб под барабанную дробь». И все же комический дилетантизм этого представления выглядел более убедительным, нежели отрепетированные спектакли шарлатанов с площади Сан-Марко.

С верхушки тигля были протянуты золотые нити к большой стеклянной банке, заткнутой пробкой и наполовину заполненной водой. Вспотевший от усердия Преториус в последний раз надавил на педаль, затем, небрежно поклонившись публике, с помощью деревянной палочки направил золотые нити прямо в лицо девушки. Раздался треск, с каким на свадьбах лопаются старые бокалы под каблуками гостей. Вдруг глаза девушки распахнулись, и она растерянно огляделась вокруг.

– Теперь она ожила, но у нас в запасе всего несколько драгоценных минут, – пояснил Преториус. – Поговори со мной, милочка. По доброй ли воле ты сделалась Невестой моря?

– Ведь это та самая утопленница, верно? – прошептал Горралл, и доктор Штайн принужденно кивнул.

Достав серебряный свисток, капитан три раза коротко подул в него. Тут же через стены запрыгали стражники, некоторые старухи завизжали. Негодяй, стоявший у ворот, кинулся на Горралла, но тот стремительно выхватил многозарядный пистоль с зубчатым колесиком, укрепленным над рукоятью, и, раз, другой, третий нажав на спусковой крючок, принялся стрелять в привратника. Каждый раз колесико поворачивалось, доставляя в патронник новую пулю и порцию пороха. Бандит повалился на спину, скончавшись раньше, чем во дворе отзвучало эхо выстрелов. Горралл быстро повернулся и направил свое оружие в сторону дверного проема с красными портьерами, но там все уже было объято пламенем. Преториус и мертвая девушка в ледяной ванне исчезли.

Подчиненные Горралла потушили пожар и обыскали винный склад. Единственную улику нашел доктор Штайн: раздавленную ракушку рядом с неприметным люком. Крышку подняли, под ней на глубине нескольких локтей чернела вода. Как определил Горралл, там был проход, ведущий к каналу.

Мертвая девушка не выходила из головы доктора Штайна: ее ледяная кожа, внезапное пробуждение к жизни и замешательство в глазах. Горралл полагал, что это была лишь видимость жизни: мол, тело наверняка сохраняли от тления дубильными веществами, блеск глаз – следствие капли глицерина, а розовый цвет губ – пигмент, вроде пудры, изготовляемой венецианскими аптекарями из толченых жуков.

– Публика уже готова была поверить, что увидит ожившую девушку, и в колеблющемся свете факелов всем начало казаться, что она действительно движется. Надеюсь, вы выступите свидетелем обвинения?

– Я же дотрагивался до нее, – возразил Штайн. – Она отнюдь не была забальзамирована, кожа оставалась мягкой.

– Зимой мясо прекрасно сохраняется в снегу, – парировал Горралл. – А еще говорят, что в далеких индийских странах существуют факиры, умеющие впадать в такой глубокий транс, что не подают никаких признаков жизни.

– Она не из Индий, капитан, и мы оба это знаем. Меня больше интересует, зачем ему понадобился тот аппарат, столь грубо сработанный, что выглядел настоящим.

– Я этого Преториуса из-под земли достану, – пообещал Горралл, – и у нас будут ответы на все вопросы.

Однако когда пару дней спустя они встретились, и доктор Штайн поинтересовался ходом расследования, англичанин только покачал головой:

– Меня отстранили от этого дела. Отец девочки завалил жалобами Большой совет, но друзей у него там не оказалось. Больше я ничего не могу вам сообщить, – Горралл сплюнул и с горечью прибавил: – Вот так-то, любезный Штайн. Служишь им двадцать пять лет верой и правдой, может быть, тебя даже когда-нибудь сделают полноправным гражданином, но они никогда не подпустят чужаков к своим секретам.

– Видимо, кто-то из сильных мира сего поверил утверждениям Преториуса.

– Хотел бы я сказать то же самое и о себе. А вы-то верите ему, доктор?

– Разумеется, нет! – воскликнул доктор Штайн, однако покривил душой.

Он решил во чтобы то ни стало сам докопаться до истины. Ему нужно было знать правду. Вовсе не потому, что когда-то перепутал ту девушку со своей дочерью, говорил он себе. Интерес был чисто профессиональным: если смерть – явление обратимое, тогда Преториус сделал бесценное для врачебной практики открытие. А дочь тут совершенно ни при чем.

Сначала он осторожно расспрашивал коллег по городскому госпиталю, затем – в гильдии врачей и в недавно открывшемся госпитале Арсенала. Именно глава последнего, единственный из всех, не отказался поговорить на эту скользкую тему, приватно предупредив Штайна, что у человека, которого тот разыскивает, имеются могущественные покровители.

– Я об этом слышал, – ответил доктор Штайн и безрассудно добавил: – Мне бы только узнать, кто они!

Глава госпиталя был напыщенным выскочкой, занявшим должность благодаря интригам, а не собственным научным заслугам. Штайн хорошо видел, что его так и распирает от желания похвастать своими связями, но в итоге глава сказал только:

– Знание – опасная штука. Если вы, тем не менее, хотите что-нибудь разузнать, начните с низов, а не с верхов. И не переоценивайте себя, доктор.

Штайн вскипел, но сдержался.

Всю ночь он обдумывал эту сложную задачу. Венеция была городом тайн, а он – бесправным иностранцем, да еще и прусским евреем в придачу. Начни он розыски, его легко могут принять за шпиона, и тогда даже Горралл не сможет его выручить. К тому же провал с арестом Преториуса вряд ли расположил начальство в пользу бравого капитана.

Но лицо утопленницы постоянно стояло у него перед глазами. Он вспоминал, как под действием клубка золотых нитей она начала шевелиться и открыла глаза. Мучимый нескончаемыми видениями, в которых он находил могилу Ханны и воскрешал дочь, доктор Штайн ходил из угла в угол по кухне, пока, уже под утро, не понял, что глава госпиталя дал ему дельный совет, пусть даже невольно.

Утром Штайн продолжил розыски, так и не сказав жене, чем теперь занимается. Он сообразил, что Преториусу для его ремесла понадобятся травы и тому подобные вещи. Доктор Штайн, одного за другим, обошел всех аптекарей, описывая им приметы шарлатана. К вечеру, в скромной лавочке на calle[78] близ площади с расписной, недавно возведенной церковью Санта Мария деи Мираколи, он нашел свидетеля.

Аптекарь был молод и хорош собой, впечатление портили только маленькие жадные глазки. Взглянув на доктора из-под свисавших на лоб немытых черных прядей, он с таким жаром принялся отрицать свое знакомство с Преториусом, что Штайн сразу понял: врет.

Одно сольдо развязало юнцу язык. Он признал, что у него действительно имеется клиент, похожий на человека, описываемого доктором Штайном.

– Не покупал ли он у вас квасцы и масло? – поинтересовался доктор.

– Он ведь врач, а не кожевник! – удивился аптекарь.

– Да-да, конечно, – поспешно согласился Штайн, чувствуя, как в душе разгорается надежда.

Отдав еще одно сольдо, Штайн получил возможность лично доставить заказ Преториусу: бутыль серной кислоты, оплетенную соломой.

Следуя указаниям аптекаря, Штайн, преодолев лабиринт calli и площадей, оказался во дворике размером с чулан, образованном высокими зданиями. Никакого другого выхода, кроме той крысиной норы, через которую доктор туда попал, не было. Он было решил, что окончательно заблудился, но не успел повернуть назад, как за его спиной раздался шум, и чьи-то грубые руки сжали ему горло. Штайн попытался вырваться, уронил бутыль, но, благодаря удаче и соломенной оплетке, та не разбилась. Доктор вдруг обнаружил себя лежащим на спине под лоскутом серого неба, который внезапно с огромной скоростью начал удалятся, пока не сжался в микроскопическую звездочку…

Доктор пришел в себя от торжественного звона колоколов, возвещающих о наступлении комендатского часа. Он лежал на колченогой кровати, в каморке, увешанной пыльными гобеленами и освещаемой высокой сальной свечой. Горло нещадно саднило, голова болела. Под правым ухом вздулся желвак, однако в глазах не двоилось и дурноты не было. Кто бы его ни ударил, дело свое негодяй знал.

Дверь оказалась заперта на ключ, окна забраны толстыми деревянными ставнями, для верности приколоченными гвоздями. Доктор Штайн возился как раз со ставнем, когда дверь распахнулась, и в комнату вошел старикашка, – сморщенный карлик в бархатной тунике и дублете, скорее приличествовавшими юному щеголю. Его морщинистая физиономия была густо напудрена, ввалившиеся щеки – нарумянены.

– Мой хозяин будет говорить с тобой, – объявила эта смехотворная креатура.

Доктор Штайн осведомился, где он находится, и старик ответил, что в доме его хозяина.

– Когда-то это был мой собственный дом, но я отдал его хозяину в качестве гонорара.

– А-а-а, так вы были больны, и он вас вылечил?

– Я был болен жизнью. Он убил меня и воскресил, я теперь буду вечно жить этой другой жизнью, лежащей за порогом смерти. Мой хозяин – великий человек.

– Как ваше имя?

Карлик захихикал. Во рту у него виднелся единственный зуб, да и от того остался лишь почерневший пенек.

– В этой новой жизни меня еще не окрестили. Иди за мной.

Вслед за стариком Штайн поднялся по широкой мраморной лестнице, которая, судя по всему, вилась в центре величественного палаццо. Двумя этажами ниже виднелась черно-белая плитка пола, напоминающая шахматную доску. Поднявшись на два этажа, они, наконец, достигли верхнего.

Длинная комната, по-видимому, служила когда-то библиотекой, теперь же полки потемневших стеллажей вдоль главного прохода пустовали, остались лишь цепочки, некогда удерживавшие книги от падения. Комната освещалась редкими, беспорядочно расставленными свечами, беспокойное пламя которых порождало паутину мерцающего света, скорее прячущую предметы, чем открывающую.

В одной нише была загородка, за которой в тени возился поросенок. Доктор Штайн успел заметить что-то на спине животного, но что именно – было не разглядеть. Нечто размером с мышь прошмыгнуло под его ногами, и Штайн с ужасом увидел, что это существо, неуклюже переваливаясь, бежит на задних лапках.

– Одна из моих деток, – произнес голос доктора Преториуса.

Тот сидел у простого стола, заваленного книгами и бумагами. На полках за его спиной громоздилась лабораторная посуда и бутыли с кислотами и солями. Рядом, в кресле с высокой резной спинкой, сидела утонувшая девушка. Ее голову удерживал кожаный ремень. Запавшие глаза были закрыты посиневшими веками. Позади кресла высился тот самый аппарат, который Штайн уже видел во дворе винного склада. Сильно пахло розовым маслом.

– Но это была всего лишь мышь, – возразил Штайн. – Ну, или крысенок.

– Как вам будет угодно, доктор, – хмыкнул Преториус. – Однако я все же надеюсь открыть вам глаза на сотворенное мною чудо. Неси сюда еду, – приказал он старикашке.

Тот было заныл, что тоже хочет остаться, но Преториус в неожиданном порыве гнева вскочил и запустил в своего слугу чернильницей. Карлик залопотал, брызгая слюной и размазывая чернила по напудренному личику, а Преториус расхохотался.

– Ах, ты никчемная прочитанная книжонка! – пробормотал он сквозь смех. – Быстро тащи еду и вино моему дорогому гостю. Это самое малое, что я могу для вас сделать, – обратился он к Штайну. Между прочим, вы ведь пришли сюда по доброй воле, не правда ли?

– Полагаю, аптекарь сообщил вам, что я вас разыскиваю. Если, конечно, он на самом деле аптекарь.

– Вы желали еще раз увидеть девицу, я угадал? – лукаво улыбнулся Преториус. – Что же, она перед вами. Я еще в прошлый раз заприметил, как нежно вы на нее поглядывали, прежде чем нас бесцеремонно прервали. И теперь я вновь замечаю те же взгляды.

– Поверьте, я ничего не знал о планах моего товарища.

Доктор Преториус сложил ладони домиком и коснулся кончиками длинных бледных пальцев, которые, казалось, имели по одному лишнему суставу, своих бескровных губ.

– Не надейтесь, что он отыщет вас здесь, – произнес Преториус.

– Я не боюсь. Вы привели меня сюда потому, что хотели, чтобы я здесь оказался.

– Не боитесь, говорите? А следовало бы. Здесь я единственный господин над жизнью и смертью.

– Старик хвалился, что вы подарили ему вечную жизнь.

– Ну, он в это верит, – осторожно ответил Преториус. – Видимо, этого достаточно.

– Но он действительно умер, а вы вернули его к жизни?

– Зависит от того, что именно считать жизнью. Хитрость не в том, чтобы оживить тело, а в том, чтобы смерть не забрала его вновь.

На второй день своего пребывания в Венеции доктор Штайн видел пантеру, доставленную вместе с огромной партией попугаев с Дружелюбных островов. Зверь так оголодал, что из-под черной шкуры выпирали кости, и совершенно обезумел от долгого пути. Пантера металась по тесной клетке, ее глаза горели зеленым пламенем. Штайн подумал, что Преториус так же безумен, как та пантера: он утратил человечность во время своего долгого путешествия в неведомые края, покоренные им по его утверждению. На самом же деле это неведомое покорило его.

– Большую часть времени я держу ее во льду, – продолжал лекцию Преториус, – но тело все равно уже начало разлагаться, – он приподнял подол юбки девушки, и Штайн увидел черное пятно размером с ладонь, напоминавшее безобразный синяк. Вонь гангрены вдруг прорвалась сквозь аромат розового масла.

– Девушка мертва, – сказал доктор Штайн. – Я сам в этом убедился, когда ее вытащили из канала. Ничего удивительного, что ее плоть гниет.

– Опять же, в зависимости от того, что считать смертью, доктор. Видели ли вы когда-нибудь рыбу подо льдом замерзшего пруда? Она становится настолько неподвижной, что кажется, будто ей пришел конец. Тем не менее рыба жива, и стоит ее согреть, снова начинает плавать. Как-то раз я посетил Готланд. Зимой там не восходит солнце, а от дыхания индевеет борода. Там я встретил мужчину, оставшегося живым после того, как двое суток он пролежал в сугробе. Напился и свалился замертво. Алкоголь спас его от переохлаждения, пусть он и потерял уши и пальцы на конечностях. Эта девица была мертва, когда ее вытащили из ледяной воды, но она тоже выпила слишком много вина, так что смерть не успела заявить на нее свои права. И я могу вернуть ее к жизни. Хотите посмотреть, как это делается?

– Хозяин…

Старик с почтительным поклоном подал поднос, на котором стояли потускневший серебряный графин с вином, тарелка солонины, уже немного позеленевшей по краям, и ломоть ржаного хлеба. Вдруг Преториус рванулся с места, еда и вино полетели в разные стороны. Схватив карлика за шкирку, он отшвырнул его прочь.

– Мы заняты, – спокойно произнес Преториус после всего этого.

Доктор Штайн принялся было помогать старику собирать рассыпавшиеся предметы, но Преториус ловко пнул карлика под зад, и тот на четвереньках улепетнул в тень.

– Оставьте это, доктор, – нетерпеливо сказал он. – Лучше давайте я покажу вам, что на самом деле она жива.

Стеклянный тигель так и запел в его длинных пальцах. Преториус заботливо расправил потертую алую ленту, покосился на Штайна и продолжил:

– На самом юге Египта издревле обитает племя, уже три тысячелетия занимающееся обработкой металлов. Они покрывают тонким слоем серебра украшения из недрагоценных материалов, погружая их в нитрат серебра и подключая проводками к емкости с соленым раствором, куда опущены пластины свинца и цинка. Расщепленные действием двух различных металлов, противоположные сущности соленой воды движутся в разных направлениях, и когда они соединяются, обрабатываемые украшения вытягивают серебро из раствора. Я уже провел целый ряд экспериментов и буду экспериментировать дальше, но даже когда я заменил соленый раствор насыщенной кислотой, поток сущностей оказался все еще слишком слаб для моих целей. Это… – постучал он по стеклянному тиглю, зазвеневшему словно колокольчик, – основано на игрушке, с которой забавляются их дети, обуздывая таинственную субстанцию и пугая ею друг друга. Я лишь увеличил размер аппаратуса и изобрел способ накапливать субстанцию, которую он производит. Данная субстанция свойственна и нашему телу, поэтому она входит в симпатическую связь с субстанцией, генерируемой аппаратом. Вращаясь в стеклянной емкости, шелк производит искомую субстанцию, накапливающуюся вот в этом сосуде. Подойдите поближе, если хотите. Всего-навсего обыкновенное стекло, банальная вода да пробка из коры дуба, но внутри содержится субстанция самой жизни.

– А я зачем вам понадобился?

– В одиночку я уже многого добился, но вместе, доктор, – вместе мы сможем достичь куда большего! Я ведь наслышан о ваших талантах.

– Мне всего лишь посчастливилось быть принятым этим городом, дабы обучить здешних врачей некоторым неизвестным им приемам, которым сам я научился в Пруссии. Но трупам хирург не требуется.

– Вы чрезмерно скромны. Я слышал истории о человеке из глины, которого способен создавать ваш народ для самозащиты. И уверен, что в этих россказнях есть доля правды. Конечно, глина не оживет, сколько крови на нее не лей, однако защитник, похороненный в глинистой почве, может восстать из мертвых, почему бы нет?

Штайн понял, что шарлатан уверовал в собственные фокусы.

– Я вижу, вам позарез требуются деньги, доктор Преториус. Человек науки будет продавать книги лишь в случае крайней нужды. Вероятно, ваши меценаты разочаровались в вас и не платят обещанного вознаграждения. Впрочем, эти материи меня не касаются.

– Вымыслы, содержавшиеся в тех книгах, устарели тысячу лет назад, – резко ответил Преториус. – Мне не было в них нужды. Кстати, вы и сами, можно сказать, кое-что мне задолжали, прервав мою демонстрацию и лишив по крайней мере двадцати дукатов, ведь в той толпе было немало почтенных матрон, жаждуших испробовать на себе омолаживающую силу субстанции. Теперь вы просто обязаны помочь мне. Смотрите и восхищайтесь!

С этими словами Преториус принялся давить на педаль своего аппарата. Комнату наполнили его сопение и тонкое поскрипывание вращающейся ленты. Наконец, Преториус остановился и направил золотые нити, свисавшие с верхушки стеклянного тигля, так, чтобы они коснулись лица девушки. В тусклом свете свечей, Штайн увидел вспышку голубой молнии, проскочившей между концами нитей. Тело девушки содрогнулось. Она открыла глаза.

– Чудо свершилось! – воскликнул запыхавшийся Преториус. – Каждое утро она умирает, и каждый вечер я вновь воскрешаю ее.

Девушка повернула голову на звук его голоса. Зрачки у нее были разного размера. Преториус принялся шлепать ее по щекам, пока на них не проступил слабый румянец.

– Видите? Она живет! Спросите ее о чем-нибудь. Задайте какой хотите вопрос. Она вернулась с того света, и знает больше нас с вами вместе взятых. Ну, же! Спрашивайте!

– Мне не о чем ее спрашивать, – ответил доктор Штайн.

– Но она знает будущее! Расскажи нам о будущем, – прошипел безумный врач прямо в ухо девушке.

Ее рот искривился, грудь приподнялась, будто она мучительно пыталась раздуть мехи внутри себя, потом низким шепотом девушка произнесла:

– Во всем обвинят евреев.

– Ну, это-то угадать было нетрудно, – хмыкнул Штайн.

– Но ведь именно потому вы здесь, не правда ли?

Штайн заглянул в черные глаза Преториуса.

– Скольких людей вы лишили жизни во время своих штудий?

– О, большая часть моих подопытных была уже мертва! Прочие были принесены в жертву науке, подобно тому, как в прежние времена юные девушки добровольно возлагали себя на алтарь языческих богов.

– Те дни давно миновали.

– Зато грядут дни величия! И вы мне поможете их приблизить. Я же вижу, что вам самому хочется. Позвольте показать, как мы ее спасем. Ведь вы же хотите спасти ее, верно?

Преториус встал так, что его лицо оказалось совсем близко от лица девушки. И оба они смотрели на доктора Штайна. Губы девушки шевельнулись, она невнятно пробормотала два каких-то слова. Штайна прошиб ледяной пот. Помогая старику, он поднял с пола нож, и теперь знал, как его использовать.

Преториус провел его к загону, где на соломенной подстилке хрюкал поросенок, и приподнял свечу. Штайн ясно увидел, что к спине животного пришита человеческая рука. Потом кошмарная тварь скрылась в темном углу.

Человеческая рука была отрезана на уровне запястья, она высовывалась из поросячьей кожи, как из рукава. И, похоже, оставалась живой: ногти и кожа были розовыми, как и кожа поросенка.

– Тем не менее их дни сочтены, – сказал Преториус, очевидно польщенный ужасом, отразившимся на лице Штайна. – Или свинья сдохнет, или конечность начнет разлагаться. Я думаю, между различными типами крови имеется некоторое несоответствие. Я пытался заранее накачать свиней человеческой кровью, но от этого они подыхали еще скорее. Может быть, с вашей помощью, мне удастся усовершенствовать процесс. Я сделаю девушке операцию и заменю гангренозную ногу здоровой. Хочется, чтобы она стала совершенным существом. Буду улучшать ее, часть за частью. Я смогу сделать ее настоящей Невестой моря, чудом, которому будет поклоняться весь мир. Поможете ли вы мне, доктор? Добывать тела стало чрезвычайно затруднительно. Ваш товарищ доставил мне множество неприятностей, но вы сможете поставлять мне свежие трупы хоть каждый день. Зимой многие умирают. Ножку – оттуда, ручку – отсюда… Мне даже не требуются трупы целиком. Что может быть проще?

Преториус попытался отпрянуть, когда Штайн схватил его за руку, но доктор оказался проворнее: выхватив у безумца свечу, он швырнул ее в поросячий загон. Солома тут же занялась, и поросенок выскочил наружу, едва доктор Штайн открыл загородку. Словно вспомнив своего мучителя, поросенок кинулся на Преториуса и сбил его с ног. Болтающаяся ладонь хлопала животное по спинке.

Девушка, казалось, уснула, но едва Штайн дотронулся до ее холодного лба, она открыла глаза и вновь попыталась что-то произнести. Штайн прижался ухом к ее ледяной груди, и услышал те же слова, которые она одними губами шепнула ему прежде:

– Убейте меня.

Позади них огонь уже перекинулся на стеллажи, побежал по полу, разбрасывая по комнате зловещие отсветы. Преториус, преследуемый обезумевшим поросенком, метался взад-вперед. При этом он попытался схватить одну из мышеподобных креатур, выгнанную из своей норы огнем, но та, даже противоестественно ковыляя на задних лапках, оказалась быстрее. В комнату вбежал старик, и Преториус заорал ему:

– Помоги, мне, болван!

Но карлик, не обратив внимания на хозяина, шмыгнул сквозь стену огня, разделившую комнату пополам, и прыгнул на доктора Штайна, склонившегося над несчастной утопленницей. Старик был слаб, как дитя, но когда Штайн попытался оттолкнуть его от себя, извернулся, – и его зуб впился доктору в запястье. Нож выпал. Борясь, они опрокинули банку с кислотой. Вверх взметнулся едкий белый дым, когда кислота потекла по паркету. Старик покатился по полу, хлопая себя по дымящейся, пропитанной кислотой одежде.

Штайн подобрал нож и провел его острым кончиком по голубой вене на руке девушки. Кровь полилась удивительно быстро. Штайн погладил утопленницу по голове, и их глаза встретились. На миг ему показалось, что она вот-вот что-то скажет, но волна жара ударила ему в спину. Медлить было нельзя.

Выбив скамейкой ставни, Штайн взобрался на подоконник. Внизу, как он и рассчитывал, чернела вода. Как и все прочие палаццо, это стояло на берегу Гранд-канала. Из окна наружу тут же повалил дым. Штайн услышал позади истошный вопль Преториуса и прыгнул, вверив себя сперва воздуху, а затем – воде.

Преториуса схватили на рассвете. Он пытался покинуть город в нанятом ялике. От пожара, разожженного доктором Штайном, выгорел только верхний этаж палаццо, но злополучный старик погиб. Это был последний отпрыск древнего, но захиревшего патрицианского рода. Палаццо да еще запись в Libro d’Oro[79] – вот и все, что осталось от их богатства и былой славы.

Генри Горралл заметил Штайну, что не стоит упоминать имя старика и рассказывать о его роли в трагедии.

– Пусть мертвые покоятся с миром. Нет нужды тревожить их всякими досужими байками.

– Пожалуй, – согласился Штайн. – Мертвые должны оставаться мертвыми.

Он лежал в кровати, еще не оправившись от ревматической лихорадки, вызванной купанием в ледяной воде. Зимнее солнце, пробившись сквозь жалюзи его белой спальни, рассыпало по полу радужные зайчики.

– Похоже, у Преториуса имеются влиятельные друзья, – продолжал Горралл. – Не будет ни суда, ни казни, хотя он вполне заслужил и то, и другое. Его отправят на галеры, но не сомневаюсь, что вскорости он сбежит оттуда с чей-либо помощью. Так уж тут ведутся дела. Само собой, Преториус – не настоящее его имя. Сомневаюсь даже, что нам удастся узнать, где его родина. Разве что он с вами поделился информацией?

За дверями спальни раздались голоса: жена Штайна встречала Авраама Сончино со многими домочадцами, принесшими омлеты и иные блюда из яиц: начиналась неделя траура.

– Преториус упомянул, что прежде, чем приехать в Европу, он наведался в Египет.

– Так-то оно так, но после того, как флорентийцы покорили египетские земли, каких только искателей приключений там не побывало. К тому же, насколько я понимаю, свой аппарат он украл не у мифических дикарей, а у величайшего механика Флоренции. Что же еще ему оставалось говорить? Как бы мне хотелось все выяснить до конца. Не для официального доклада, конечно, а для собственного спокойствия.

– Не у всякой загадки имеется разгадка, капитан, – улыбнулся Штайн товарищу.

Мертвое должно оставаться мертвым. Да будет так. Теперь он совершенно точно знал, что его дочь умерла. Он освободился от мучительных воспоминаний о ней, когда избавил от страданий бедняжку, силой вырванную из мира мертвых Преториусом. Слезы потекли из глаз доктора Штайна, и Горралл, приняв их за слезы горя, неуклюже попытался его успокоить.

Загрузка...