Нирвана чувств. Рубиновые сумерки - читать онлайн

Глава 5. Где ты, мистер Президент?

Оставив Эшли дожидаться пострадавшего Лоя (она сама вызвалась), мы с Итаном решили выйти покурить. Честно говоря, я не обрадовалась такой компании, потому что понятия не имела, о чем вести с ним беседу.

– А ты опасная, – поднося зажигалку к сигарете, зажатой во рту, усмехнулся Итан, – мстишь незамедлительно…

Он медленно выпускал дым, почти не размыкая губ, и ждал реакции на моем лице. Встретившись с нарушителем спокойствия глазами, я выдавила виноватую улыбку и развела руки чуть в стороны. В этот раз я решила задержать взгляд: видимо, немного освоилась. В голубых глазах Итана стали заметны серые оттенки, и кожа лица слегка порозовела от уличной прохлады. Темно-каштановые волосы до плеч покачивал разыгравшийся морской ветер, а одна прядь спáла ему на переносицу. Она так и просилась, чтобы ее заправили. Да, наверное, у Venture поклонниц хоть отбавляй с таким-то соло-гитаристом. У Уилла, оказывается, существует конкурент. Осознав, что слишком долго любуюсь лицом Итана, я резко повернулась к нему спиной и наклонилась к пепельнице, чтобы стряхнуть сигарету. Вернувшись в прежнее положение, решила больше не играть в гляделки. А то вдруг он решит, что я, как маленькая наивная девочка, обомлела от его, не буду врать, привлекательной внешности. Нет уж!

– Я, правда, не специально, – начала оправдываться я и виновато опустила глаза в пол, – но благодаря твоим пояснениям и моей газировке, надеюсь, Лой больше не будет так принижать басистов!

С затянувшегося холодным серым полотном неба мой взгляд упал на Эшли, сидящую нога на ногу на диванчике за стеклом закусочной. Подруга что-то быстро печатала в телефоне. Блин, вот бы Эш сейчас посмотрела на меня и подала знак…

– Ты его не знаешь, – задумчиво произнес Итан и сразу же перевел тему разговора: – Cлушай, Никки, а вас тоже вышвырнули с субботы?

Меня заинтриговала фраза Итана про Лоя; а друг ли он ему вообще, вдруг они и не друзья вовсе?

– Да, Джас сегодня сообщил.

– Дерьмово, – игривый настрой Итана резко сменился озабоченно-серьезным.

Он свел брови и потер свободной рукой переносицу, прикрывая глаза. Мышцы челюсти напряглись, еще больше выделяя острые скулы Итана.

– Почему вечно этот ублюдок, управляющий «Ringoo», предупреждает за неделю? Не преткнешься никуда за такой короткий срок…

Отчасти я понимала негодование Итана, потому что для многих это основной заработок. Отмена выступления означает лишение денег, на которые рассчитывают музыканты. Прям как я на обещанные карманные за хорошую учебу. Но у меня, как у Эшли и Мэттью, за спиной пока еще стоят родители, и мы находимся на их иждивении. Поддержать разговор мне не удалось, поскольку своим звонком мама решила напомнить о существовании семьи и установленных обязанностях.

– Итан, извини, – бросила я и нажала на зеленую трубку, отключая оглушающий риф Deep Purple. Я отошла на небольшое расстояние от напряженной рок-звезды.

– Алло, Вероника? – тревожно начала мама. – Где тебя носит?

– Йогу отменили, решили сходить в закусочную с Эшли, – отвечала я маме, стараясь говорить как можно тише, чтобы Итан не услышал мой разговор. – Что-то случилось?

– Да, случилось, – раздражалась мама, – звонила миссис Кларк, спрашивала, почему тебя не было сегодня в школе!

– Я…я все потом объясню… – растерялась я и развернулась к Итану. Он уже не так напряженно, но сосредоточенно, исследовал однотонное небо.

– Никаких потом! Ты сейчас же идешь домой! – возмущалась в трубку мама.

– Да, мам, хорошо!

Я недовольно вздохнула, понимая, что дома ждет неприятный разговор. Но, с другой стороны, это избавляет от дальнейшей неловкости в компании с Лоем и от пристального взгляда Итана, к которому уже начала привыкать. Он, кстати, молча пообщавшись с небесами, снова с непонимающей улыбкой наблюдал, как я нервно кусаю губы и, забыв про почти догоревшую сигарету в левой руке, расхаживаю взад-вперед, слушая мамины упреки. Ее ведь не устроил мой ответ, потому что «сейчас» – это не просто «вот-вот», а «прям сию секунду».

– Мам, уже иду, – ответила я и положила трубку, дослушав монолог мамы, полный неодобрений поведением своей младшей дочери. Итана же позабавило мое недовольное лицо. Но в его улыбке не чувствовалось издевки. Это больше походило на реакцию взрослого человека, наблюдающего за тщетными попытками маленького ребенка попасть в баскетбольное кольцо. Так же улыбался отец, когда у меня не получалось, и я, насупившись, брела за мячом. Честно, до сих пор через раз попадаю.

– Ты же в курсе, что с твоим рингтоном можно оказаться за дверью музыкального магазина? – поинтересовался Итан.

– Аха, – сдержанно рассмеялась я и развела руки, – да, в курсе, но чисто технически риф играла не я!

Итан усмехнулся на мои оправдания.

– К сожалению, мне придется вас троих покинуть…

– Родители требуют?

– Ага, – вздохнула я.

– Тебя подбросить? – спросил Итан, не переставая уверенно улыбаться, и небрежно указал на черный мотоцикл, припаркованный рядом с закусочной.

– Нет, спасибо, мне тут недалеко, – отказалась я. Еще мне не хватало лишних вопросов от родителей. Для них я была только с Эшли. Да и вообще, мы знакомы полтора часа. Быстро разблокировав телефон, написала Эшли сообщение об уходе.

– Ну, как знаешь, – затушив сигарету, произнес Итан и подмигнул мне.

Я постучала в окно Эшли и показала ей на свой телефон, чтобы она прочитала.

Эш ♥ [17:54]: А что случилось?

Я [17:55]: Мама в бешенстве из-за пропуска…

– Приятно было познакомиться, – обратилась я к Итану и неуверенно улыбнулась.

– Еще увидимся, Никки, – он сделал акцент на моей кличке, одарив меня оценивающим взглядом, и направился в сторону мотоцикла.

Видимо, Итан не хотел быть третьим лишним и решил удалиться.

Перейдя дорогу, я повторно залезла в телефон, чтобы проверить уведомления. Так, одно вложение от Джаспера, десять сообщений от мамы (догадывалась об их содержании) и пятнадцать незамеченных от Мэттью. Друг начал разыскивать меня с самого утра.

Мэтт [9:00]: Ты где?

Мэтт [9:40]: Игнор :(

Мэтт [10:15 – 12:00]: Никки, у тебя все ок? 5x

Мэтт [12:30]: Я сказал, что ты заболела, но у миссис Кларк прокатывает только смерть, сама знаешь. Она собралась звонить родителям (

Мэтт [12:31]: Ты ведь заболела?

Мэтт [14:00]: Эшли тоже меня игнорит. Че, вашу мать, у вас там происходит?

Мэтт [17:00]: Если ты мне сейчас не ответишь, то я закосплею Курта Кобейна, возьму ружье, позвоню 911 и скажу, что ты и задача по математике доводите меня до самоубийства…

Мэтт [17:01]: *фотка обреченного лица Мэттью с электронкой в зубах*

Расписание предметов в этом триместре у нас почти полностью совпадает с Мэттью, в их число входят наши «любимые» математика и естественная наука. Ни в одном, ни в другом мы не блистаем, но очень стараемся. За последний тест миссис Кларк нам поставила по «B». Мэттью после урока выбежал в коридор, размахивая листком, и выкрикнул на всю школу: «Да, детка, я трахнул эту математику!». После друга вызвали в кабинет директора, провести разъяснительную работу о запрете на использование бранных слов в стенах храма науки, но это совершенно не омрачило безудержную радость Мэтта. Он выскочил из кабинета и, не обратив никакого внимания на наши с Эшли обеспокоенные лица, крепко зажал нас в объятьях.

– Девчонки, мы обязаны это отметить! – заявил он, задрав голову к потолку, и расплылся в своем удовлетворении. – С меня пивас!

Мы с Эшли переглянулись и синхронно залились смехом от эмоций друга. После одобрительно кивнули и дружной компанией направились за пивом к Джасперу в магазин.

Мэтт [17:25]: Все достало, прошлый тест я же как-то написал, и этот напишу…

Если опираться на выкрикнутую фразу Мэттью, то сегодня они с математикой решили поменяться местами.

Я [18:00]: Мэтт, завтра в школе расскажу, а ты вытащи эту химическую соску изо рта (купи себе уже нормальные сигареты)

Я [18:01]: Соберись, бро. Тебе напомнить, чем мы занимались все позапрошлые выходные?

В те субботу и воскресенье мы сидели у Мэтта и решали задачи, чтобы хоть как-то разобраться. Эту неделю, поверив в себя после последнего теста, решили отдохнуть, и, видимо, рано поддались волне внезапного успеха…

Небесная пелена уплотнилась и приняла более темный графитовый оттенок. Соседские домишки из-за освещения потеряли былую яркость, а некоторые вовсе скрылись в листве деревьев, казавшейся днем насыщенно-изумрудной. Сейчас же кроны цвета, близкого к болотному, дрожа на ветру, таинственно шелестели. Кто-то в борьбе с приближающимися сумерками зажигал фонари на крыльце и светильники в комнатах. Моя семья оказалась в их числе, и я, завидев свой дом в десятке футов, нехотя брела по улице, словно на свечение маяка. Понимая, что меня ждет на том маяке: коробка Сэма и неприятный разговор с родителями, я всячески пыталась замедлить шаг, вглядываясь в пейзаж и прокручивая сегодняшний день.

Джаспер посоветовал окончательно избавиться от Оливера радикальным методом – очистить телефон от совместных фотографий и заблокировать его во всех социальных сетях. Друг утверждал, что в таком случае у меня не будет соблазна прочитать или ответить на новое сообщение, тем самым снова себя распалить, цепляясь за прошлое и надеясь на иллюзорное будущее. Еще Джаспер чуть ли не в приказном тоне настаивал на моем присутствии на пятничной вечеринке у него дома, якобы я живу в сувенирном стеклянном шаре со статуей свободы, который наконец треснул, и предстоящая тусовка – повод доломать его. В последнем Джас был прав, и сегодняшнее знакомство с соло-гитаристом Venture вскрыло мою полную отрешенность от окружающего мира. Мне до сих пор немного стыдно за то, что я не обращала никакого внимания на людей, делящих со мной сцену и закулисье.

А вот с первым я не могла полностью согласиться. Отношения с Сэмом – это полтора года моей жизни, полтора года воспоминаний, полтора года эмоций, которые просто надо взять и вырвать, как лист из тетради. А может, эти полтора года и есть вся моя тетрадь, что тогда?

Мое сердце сжалось от того, насколько милыми и романтичными сохранились в сознании все воспоминания с Оливером. Все глубже погружаясь в себя, я сбивчиво дышала, почти задыхалась, с каждым выдохом стараясь освободиться от возникшей боли в груди. Она разносилась холодной неприятной волной и накрывала с головы до ног. Я схватилась за толстовку в центре воронки, образовавшейся между ребрами, и яростно сжала ткань. Глаза наполнились влагой, и пешеходная дорожка впереди начала расплываться. Гром! С криком извергая скопившийся комок боли, я заплакала. Соленые теплые струи, словно молнии, рисуя зигзаги, выжигали и резали без того горящую кожу щек.

– Ненавижу тебя, ублюдок! – вопила я, не обращая внимания на то, что нахожусь в частном секторе.

– Сэм! Слышишь, ненавижу тебя!

От избытка чувств и бессилия ноги подкосились в коленях, я упала на асфальт.

– Забери эти молнии с собой, громовержец Сэм, потому что без тебя они потеряли смысл, – перейдя на шепот, твердила себе под нос. – Как возможно все это удалить? Как?

Мой громкий крик привлек Викторию: она, видимо, выбежала из дома и теперь быстро приближалась ко мне.

– Никки, что с тобой? – опускаясь на корточки и кладя руки мне на плечи, обеспокоилась сестра.

В ответ я лишь всхлипывала, небрежно вытирая мокрые щеки рукавом.

– Боже, вставай, пойдем, – Виктория помогла мне подняться, и мы в тишине, которую иногда нарушали мои шмыганья носом, направились к нашему дому.

Уже на крыльце я решила поинтересоваться неожиданным появлением Виктории.

– Мой рык из дома было слышно?

– Какой рык? – непонимающе спросила сестра. – Я как раз возвращалась домой, а ты тут сидишь, ревешь на дороге…

Отец, приветствуя нас, открыл входную дверь и растерянно взглянул на меня.

– Кто-то кричал минут десять назад на улице, ничего подозрительного не заметили? – настороженно спросил он, не сводя с меня глаз.

– Нет, – соврала Виктория.

Я продолжала молча раздеваться, потупив взгляд. Это было ошибкой. Злосчастная коробка из Нью-Йорка попала в поле моего зрения. Почему ее не потеряли где-нибудь в почтовом отделении или по пути?

– Девочки, идите ужинать! – крикнула мама из кухни.

– Никки, тебе нужно умыться, – шепнула мне Виктория.

Я незамедлительно проследовала в ванную. В этот раз в отражении зеркала меня встретила девушка с волнистыми торчащими в разные стороны темно-каштановыми прядями волос и черными неровными кругами от туши вокруг глаз, уставших за день и переживших несколько атак соленой воды. Умывая заплаканное лицо, я старалась смоделировать предстоящий разговор и придумать для родителей оправдание, чтобы не особо вдаваться в подробности наших отношений с Сэмом.

Не очень хочется сейчас это обсуждать, тем более при отце, которому обычно нет дела до наших с Викторией любовных терзаний.

Эх! Собравшись с мыслями, я осторожно прошла в кухню. Мама повернула голову в мою сторону. Ее губы, растянутые в радушной улыбке, обращенной Виктории, напряженно сжались, и на лбу появилась складка.

– Вероника, почему мне звонили из школы? – холодным тоном спросила мама.

– Я плохо себя чувствовала, мы с Сэмом…

Голос дрожал то ли от строгого взгляда мамы, то ли снова от осознания факта разрыва.

– Опять этот твой бывший одноклассник Оливер? Вероника, это не повод прогуливать, – ни на секунду не смягчаясь, продолжала мама. – Что на этот раз?

– Да, мам, все. Мы… Мы расстались, – выдавила я. Сестра, до этого аккуратно поедавшая салат, замерла с вилкой в руке и подняла на меня удивленные глаза.

Взгляд мамы смягчился, но остальные черты лица сохранили прежнюю серьезность. Отец молча попивал содержимое кружки.

– Это все равно не причина для пропусков. Напоминаю, в следующем году тебе сдавать экзамены, и, насколько я знаю, в одном из них есть дополнительные задания по математике, не так ли? – как-то отстраненно произнесла мама, смотря сквозь меня.

Меня начало жутко раздражать равнодушие к трагичному событию, неужели она не замечала, как я привязана к Сэму. Почему мои душевные переживания совершенно не интересуют ее?

– Мам, ты серьезно?! – стараясь не переходить на крик, возмущенно спросила я.

Не обращая внимания на мое еле сдерживаемое бешенство, мама продолжила читать нотации.

– Миссис Кларк недовольна твоими успехами, – скопившийся гнев заполнил мое сознание, и я яростно сжала висевшие по швам руки в кулаки с такой силой, что почувствовала, как ногти впились в ладони.

– Пора уже задумываться о своих проблемах в…

Безразличие мамы окончательно вывело меня из себя. Неконтролируемая злоба заполнила глаза слезами отчаяния и непонимания. Появилось непреодолимое желание покинуть кухню и выстроить барьер в виде двери в свою комнату. Поддавшись внутреннему бунту, на половине маминой фразы я резко развернулась и быстро зашагала к лестнице, ведущей на второй этаж. Из-за громкого бешеного топота по ступенькам до меня долетали лишь обрывки выпущенных в спину реплик папы и мамы, однако их общий смысл улавливался. Они требовали немедленного возвращения и волновались за остывший ужин. Браво, вы переживаете за температуру еды, а не за торнадо внутри меня!

Вложив всю обиду в хлопо́к дверью, я осталась одна в своем маленьком мирке. Казалось, что и он вот-вот рухнет, только дуньте посильнее. Плюхнувшись на пол около кровати, я прижала ноги к груди и спряталась за занавесом из длинных волос в надежде, что хоть на минуту почувствую себя защищенной от мыслей о разрыве и претензий мамы. Может, позвонить кому-нибудь, например, Джасперу или Эшли? Нет, не стану их дергать, первый и так уже выслушал мой сегодняшний поток сознания, а у второй – Лой. Не знаю, что между ними, но Эшли явно хотела ему понравиться. Мэтт? Да, точно, Мэттью! Воспрянув духом, я достала из кармана телефон и надеялась увидеть сообщения от Мэтта, но ничего не обнаружила. Зашла в переписку с ним, но тот не объявлялся в сети с момента отправки им наигранной безысходности от полного непонимания материала по математике. Я решила набрать другу, и на фоне общей тревожности брошенная фраза Мэттью про Курта Кобейна приобрела серьезный характер. Гудки, и еще раз гудки… Дождавшись сигнала автоответчика, изрекла:

– Мэтт, дорогой, – сделала небольшую паузу, испугавшись своего осипшего голоса, и прокашлялась, – надеюсь, что отчаянье не заставило тебя пустить пулю себе в лоб или в рот, да? Как сможешь, перезвони.

Мэттью обычно не расставался с телефоном, даже в туалет и ванную ходил с ним в обнимку. Соответственно, и ответы всегда приходили моментально. Я даже поначалу удивлялась, как он не устает от смартфона. «Хм, неужто Мэтт обиделся на мой ненамеренный игнор? Вроде не в его духе», – рассуждала сама с собой, пожимая плечами, но быстро успокоила себя мыслью о том, что он, возможно, действительно решил плотно сесть за математику, а я накрутила себя, спровоцированная взвинченным состоянием. Мне бы последовать его примеру, но не сегодня, миссис Кларк. Не сегодня!

В поиске успокоительного мой взгляд наткнулся на большой черный чехол, ставший ложей для моей виолончели, с красной потертой надписью «Ариетта». Два с лишнем месяца меня не тянуло музицировать на ней.

– Давно мы с тобой не общались, Ариэтта, – тихонько обратилась я к инструменту, скользя пальцем по слегка запылившемуся корпусу чехла.

Долго не раздумывая, я извлекла виолончель из колыбели и села на стоящий рядом стул. Пальцы, осторожно касаясь струн смычком, проверили настройку и начали наигрывать случайную мелодию. Увлеченная импровизацией, я сама не заметила, как извлекаемые мной звуки превратились в саундтрек к одному из фильмов сумеречной саги. Ноты «A Thousand Years»19 заполнили весь мой мирок, всю мою комнату и затянули образовавшуюся воронку в груди, повернув ее движение вспять. Будто из черной дыры, поглощающей все то светлое, что осталось в душе, она переродилась в золотистый источник тепла и невидимого сияния. Ширясь, он своим магическим свечением вызывал волну мурашек по всему телу и доставал из памяти слова к песне, которые стоило обращать не к ушедшему возлюбленному, а той девушке, что смотрела на меня сегодня в зеркале.

– Я буду храброй, я ничему не позволю отнять того, кто передо мной… Каждый вдох, каждый миг вел к этому еще на шаг ближе… – глаза снова наполнились слезами, но это были светлые слезы. Я не чувствовала прежней жгучей боли, меня словно окутало теплое мягкое облако и потянуло за собой ввысь. Создавалось ощущение, что вместе с каждой сыгранной ноткой и выпущенной слезинкой печаль и страхи покидают душу, очищают ее. Если пять минут назад мне хотелось исчезнуть, то благодаря виолончели и этой невероятной мелодии я ожила и воспарила. Конечно, в объятьях Джаспера тоже наступало умиротворение, но больше похожее на стагнацию, тут же другое – созидательное, высшее и необъяснимое словами. Можно лишь бесконечно сравнивать это с чем-то, но ты навсегда лишен способности описать в точности, какую лавину чувств испытываешь. Сейчас для меня это мягкое облако, которое час назад являлось частью грозной тучи, а через месяц, через неделю, а, может, и вовсе через час оно перевоплотится во что-то совершенно иное…

Медленно отведя смычок от струн, я обернулась и от неожиданности вздрогнула от испуга. На краю моей кровати сидела Виктория. Сестра, переодетая в пижаму, приняла расслабленную позу и наслаждалась невидимым свечением от источника. Она, наверняка, почувствовала мой взгляд и, слегка приоткрыв веки, ободряюще улыбнулась.

– Давно мы не слышали вашего дуэта с Ариэттой!

– Тебе понравилось? – присаживаясь рядом, спросила я больше для того, чтобы поддержать разговор, потому что наверняка знала ответ.

Сестра повернулась всем телом ко мне и приняла медитативную позу.

– Конечно, понравилось, еще спрашиваешь!

Я, потупив взгляд, польщено улыбнулась.

– Никки, а почему ты, кажется, забросила виолончель? – осторожно спросила Виктория.

– Не знаю, после последнего конкурса желание пропало. Я столько готовилась к нему, что решила устроить себе отдых, – призналась я, сама толком не понимая, почему обделила вниманием Ариэтту.

– Так ты же первое место заняла, – заметила сестра, – этот факт разве не должен мотивировать?

– По-моему, меня стало мутить от классической музыки, – задумчиво почесывая затылок, сказала я, – ну или добилась поставленной цели и потеряла интерес к непонятной борьбе…

– Ну да, эти ребята, конечно, «поинтереснее», – усмехнулась сестра, переводя взгляд от моего лица к висящим на стене ярким плакатам с моими любимыми рок-группами. – Почему ты считаешь борьбу «непонятной»?

– Как-то раз мы с Джаспером обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что все эти конкурсы, награды, медали не нужны никому, кроме как не реализовавшим свои амбиции родителям и мужчинам с женщинами из приемной комиссии в университете, – высказалась я.

Виктория задумалась на несколько секунд.

– Может, в чем-то вы с Джасом и правы, но иногда ведь хочется потешить свое самолюбие, получив в награду медальку или грамоту, – она театрально изобразила, как прижимает перечисленные предметы к груди, – или извлечь хоть какую-то отдачу от труда. Да и, в конце концов, соревнования разве не созданы для проверки твоих умений?

В ответ я пожала плечами.

– Возможно…

– Никки, а знаешь, пофиг на эти награды, ты можешь влиять на людей с помощью одной мелодии, – воодушевленно объявила Виктория. – Это ли не потрясающе?!

Я заулыбалась от слов сестры: вот они как раз являлись лучшей мотивацией.

– Слушай, Никки, так это ты кричала на улице? – опять же осторожно шепотом спросила Виктория, как будто боялась меня спугнуть.

– Да, – смутилась я, – папа всегда нас учил, что все свои проблемы нужно оставлять на улице, а не тащить в дом…

– Никки! Он ведь утрировал… – закатила глаза сестра.

– Судя по равнодушию родителей, он говорил это буквально!

– Да ладно тебе, – накрывая мою ладонь своей, начала разубеждать меня сестра, – все тебя бесконечно любят, Никки. Родители просто подзабыли, каково быть подростком. Поэтому считают, что на данном этапе в твоей жизни учеба намного важнее, она – какая-никакая гарантия твоего светлого будущего…

Виктория всегда выступала посредником в ссорах и всячески старалась сглаживать углы. Замечу, у нее неплохо это получалось.

– Виктория, я все понимаю, но нельзя было хоть немножко поддержать?

Сестра задумчиво хмыкнула и снова расплылась в радушной улыбке.

– Думаю, завтра все наладится, они тоже сильно переживают, поверь мне, – настаивала Виктория. – Расскажешь, что у вас стряслось с Сэмом?

– Сообщение с новостью о разрыве пришло сегодня ночью, – грустным голосом выдавила я.

Тут же на лице Виктории появилось глубокое сожаление; она подвинулась ближе и обняла меня за плечи. Сейчас я нуждалась в ее поддержке или даже в совете, как старшей сестры.

– Он – урод, но от осознания этого тебе не станет легче, – изрекла Виктория.

– Да? – удивилась я. – А отчего станет?

– Попробуй объяснить себе его поступок в голове. Ты, конечно, не он, но постарайся. Может, он заранее тебя готовил к новости, не обращала внимания?

– Нет, но последние месяцы, Сэм все активнее участвовал в жизни новой школы и иногда забывал отвечать на некоторые сообщения, ссылаясь на усталость.

– Думаю, что ты была для него некой нитью, связывающей с прошлой жизнью, и человеком, готовым выслушать все страхи, сравнения и переживания в новой. Сэм обосновался, его приняли, и он решил обрубить эту нить. Он же вроде звездой у вас в школе был?

– Да, был, – с горькой улыбкой подтвердила я, – не замечала, чтобы он жаловался, или его что-то прям сильно пугало, но то, что Сэм все меньше интересовался старыми друзьями и моими проблемами – это факт!

– Вот видишь, просто человек расставил приоритеты. Для него важнее авторитет и превосходство в коллективе, а не любовь на расстоянии, которой нельзя хвастануть, – Виктория сожалеюще вздохнула, – по крайней мере, он смог признаться в этом.

Сестра права, но я никак не могла принять эту правду. Мне снова стало неприятно; даже во рту чувствовалась горечь.

– Зато, сестренка, тебе несказанно повезло – у тебя есть замечательные друзья: Джаспер, Эшли и Мэттью! – воскликнула Виктория и потрясла меня за плечи. – Они ведь тебя поддержали, да?

– Да, кроме Мэттью, он еще не в курсе. Пропал куда-то, засранец! – улыбнулась я.

– Занят, наверное, мистер президент, – изобразив делового Мэтта, Виктория затянула невидимый галстук на шее.

Мы обе залились смехом и завалились на кровать. Веселье было вызвано воспоминанием, связанным с празднованием последнего Хэллоуина.

Мэтт до лета девятого класса был пухленьким мальчиком и всю среднюю школу носил исключительно костюмы с белоснежной рубашкой и разноцветными галстуками. Из-за представительного внешнего вида к нему приклеилась кличка «Президент». Мэтт, кстати, уже повзрослевший и похудевший, не раз признавался, что в младших классах он действительно мечтал стать президентом и даже посещал кружок дебатов. Но вскоре разочаровался в политической карьере, когда узнал, что в наше время там приветствуют в основном представителей меньшинств, кем Мэтт не являлся.

Как-то раз друг, снова упоминая этот факт из своей биографии, ляпнул про мечту о его будущей президентской жене с внешностью королевы Виктории20, мол, в книжке по истории он увидел ее портрет в молодости и влюбился. Мой Мэттью почему-то решил, что эта информация отлично подойдет для подкатов к девчонкам. Он сравнивал их красоту с красотой королевы Виктории до прошлого Хэллоуина. После него имя ее Величества не звучало из уст Мэтта.

На прошлый Хэллоуин моя сестра решила примерить как раз тот самый образ королевы. Я и подруга Тори настолько хорошо постарались над ее гримом, что нашей работе позавидовали бы профессионалы. Выбелили кожу сестры, распахнули взгляд на пол-лица с помощью карандаша и теней, приклеили накладной нос с небольшой горбинкой, как на портрете у ее Величества. Выпрямили непослушные вьющиеся волосы и уложили их в аккуратный пучок. Сверху водрузили корону, усыпанную не настоящими драгоценными камнями, и колье украсили зону декольте с ними же. Виктория окончила образ невероятным кремовым платьем эпохи девятнадцатого века, взятым напрокат. Когда сестра замирала, становилось жутко от реалистичности проделанной нами работы, будто сама королева сошла с портрета. Мэтта никто не предупреждал, да и все попросту забыли про его влюбленность. Мой друг, не лишенный самоиронии, решил по великой случайности именно в этот Хэллоуин соответствовать образу мистера Президента. Со слов Мэтта, это было рандеву всей его жизни – встреча ее Величества королевы Великобритании (моей сестры) и Джона Кеннеди21 (Мэттью). Звучит как начало анекдота, а выглядело еще комичнее. Мэтт не изложил весь диалог, хотя по расстроенному виду друга он больше походил на монолог. Виктория настолько вошла в роль (видимо, долго готовилась), что даже не дала толком рот открыть бедному Кеннеди, разложила его так, что никакой кружок по дебатам не помог. Не зря же сестра закончила Йельский университет. Как я уже упомянула ранее, мой друг не из обидчивых, и этот случай не стал исключением. Однако Мэттью в конце праздника, сидя на стуле уже далеко не в презентабельном виде с закатанными рукавами рубашки, выбившейся из брюк, и сжимая парик в одной руке, а в другой – бутылку пива, понуро заключил: «На меня как будто второй раз успешно совершили покушение. Недотягиваю я до королевских особ, недотягиваю, разнесла, как пятилетку…».

– Больше не надумал баллотироваться? – усмехнулась Виктория.

– Не-е, – протянула я, – не знаю уж, что ты там такого ему сказала, но больше никакой политики. И вообще, ему некогда, у него новая возлюбленная – укрощает строптивую математику! – и мы снова звонко засмеялись.

Веселье не останавливалось: я, уже разогнавшись, пересказала удивительные байки Джаспера про его нескучные ночные смены; Виктория все комментировала и дополняла истории еще более комичными деталями. Мы снова оказались лежащими на кровати, прибитые волной смеха.

Отдышавшись, Виктория первой пришла в себя.

– Слушай, Никки, – переворачиваясь на живот, обратилась сестра, – давай мы все же вскроем эту коробку в прихожей?

Я снова смутилась и непонимающе уставилась на расслабленное лицо Виктории.

– Ты боишься? – поднимая одну бровь вверх, удивленно спросила сестра, – А как же слова песни «я буду храброй», это что, наглая ложь?

Я закрыла на минуту глаза в надежде, что, открыв их, Виктория уже забудет, о чем спрашивала. Однако, к моему сожалению, она все еще упрямо сверлила меня взглядом.

– Ты не отстанешь, да? – осторожно спросила я.

– Нет! Я сегодня чуть не упала из-за нее, не хочу, чтобы это повторилось! – настаивала сестра.

– Так давай ее перенесем к окну в гостиную? – включив дурочку, я высказала предложение.

– Нет, мы ее вскроем! – вставая с кровати и поправляя пижаму, продолжала упираться Виктория. – Если ты сейчас не пойдешь открывать коробку, я одна это сделаю, ты меня знаешь!

Пришлось все-таки поддаться провокациям и проследовать за сестрой. На первом этаже царили кромешная тьма и полная тишина: видимо, родители уже вовсю готовились ко сну, а мы с сестрой за болтовней потеряли счет времени. Виктория, щелкнув выключателем, залила светом прихожую и злосчастную посылку.

Вооружившись ножом для бумаги, я нехотя провела им по полоске скотча с нескольких сторон. Виктория сразу же, чуть ли не отодвинув меня с места, чтобы расчистить себе дорогу к коробке, принялась изучать содержимое с поистине неподдельным детским интересом.

– О, Никки, тут усилитель, какой-то сверток и письмо, – перечислила сестра.

– Давай начнем с последнего, – оживленно тряся перед моим лицом письмом, предложила Виктория.

– Нет, начнем со свертка!

По размеру он был похож на рулон. Хм, что же там внутри? Разрезав ножом упаковку и развернув рулон, я явила Виктории плакат с молодым Никки Сиксом в его обычном сценическом образе и белоснежной бас-гитарой.

– Одно лицо, Вероника, – усмехнулась сестра. Ее взгляд прыгал от меня к плакату и обратно. – Смотри, тут автограф даже есть!

И действительно: снизу черным маркером виднелась огромная подпись бас-гитариста. Неужели Сэм ходил на концерт в Нью-Йорке ради этого? Он никогда не заикался о Mötley Crüe даже мельком. И как после всего этого я могу, не задумываясь, вычеркнуть полтора года с ним? Зачем он усугубляет положение своими подарками?

– Запарился, парень, конечно, – озвучила мои мысли сестра.

– Давай отнесем комбик в мою комнату, – я постаралась переключить внимание сестры на усилитель.

Сработало! Пока Тори оценивала размеры комбоусилителя, я свернула плакат и быстро спрятала в карман толстовки письмо, оброненное сестрой в процессе сравнения моей внешности с Никки Сиксом. Не было никакого желания сейчас вскрывать послание.

Виктория кивнула, мы извлекли комбик из коробки и, преодолев ступени лестницы, поместили его в дальний угол комнаты.

– Никки, уже половина одиннадцатого! – воскликнула сестра, смотря на часы и стряхивая невидимую пыль с ладоней.

– Пора спать? – наигранно-тоскливо спросила я.

С одной стороны, хотелось, чтобы сестра осталась, и мы еще поболтали. А с другой – вдруг Виктория вспомнит про спрятанное письмо?

– Да!

Я сожалеюще опустила уголки губ. Сестра наклонилась и чмокнула меня в щеку.

– Завтра поболтаем. Спокойной ночи! Не грусти, у тебя есть семья и друзья, помни о них, сестренка! – закрывая за собой дверь, прошептала Виктория.

– Спокойной, спасибо, – так же тихо ответила я.

К слову о друзьях. Попрощавшись с Викторией, я ринулась к телефону, в очередной раз надеясь, что Мэттью появился в сети или перезвонил. Но уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях от друга не наблюдалось. Где ты, мистер президент? Я волнуюсь.