– Одна монета? Что за грабеж?
– Какой грабеж? Мясо свежайшее!
– Дня три как подвода приезжала, я лично чинила сломавшееся колесо. В каком времени это мясо свежайшее?
– Эй, эй, – мясник сразу сбавил голос и бросил опасливый взгляд в сторону открытых окон, – чего так кричишь?
Согласна, немного перестаралась с напором, но в последнее время казалось, что жители Кончинки дружно сговорились меня довести. Шутка ли, я до сих пор не побывала на втором этаже, а прошла уже неделя. Мне элементарно не хватало времени, чтобы заняться ступенями, и дело даже не столько в жителях с их раритетами, в усталости, когда вечером я валилась без сил, но и в мэре города, которого я потихоньку начинала ненавидеть. Кажется, подобной нелюбви до сих пор удостоилось только несколько человек, но мэр так старался, что грозился переплюнуть всех.
Он замучил меня оформлением необходимых бумаг. Чтобы официально поселиться в той развалюхе, которая полагалась мне по распределению, я уже заполнила и перезаполнила целую кучу макулатуры. К тому же он четыре дня приставал ко мне с ремонтом ворот, починенных, как и было обещано, но, на взгляд мэра, починенных неправильно. Ведь раньше лучше было. А раньше – это когда они едва держались на одной петле. Более того, мои порошки, пасты и реагенты, из которых я составляла растворы для удаления старой краски, заполняла червоточины, снимала ржавчину, – все это требовалось докупить, а мне еще ни разу не дали ни одной монетки. Зато теперь большой мужчина в фартуке и с мясницким топором, сиротливо воткнутым прямо в край столешницы, пытался убедить меня заплатить ему целую монету.
– Отлично, – я и правда уже немного охрипла от криков, – отлично!
Наклонилась и с трудом, но чисто из упрямства подняла тяжеленькую, увесистую переносную печь. Прикатила ее к лавке на тележке и выставила на прилавок.
– Тогда за ремонт этой тетушкиной любимой печки одиннадцать монет.
– Как одиннадцать? Договаривались на камень для крыльца! Я же все привез!
Будто мне неизвестно было, что он на пару с кузеном промышлял на заброшенном карьере в горах и нелегально сбывал камень маленькими партиями. Жители Кончинки крутились, как могли, и меня вынуждали.
– Мне пришлось выменивать на починку чайника целый новый железный лист для ремонта, а он изначально не входил в стоимость. Значит, сверх прежнего монета, или я эту, – я оглядела древнюю, но теперь исправно работающую рухлядь, – печку увезу обратно.
– Так зачем обменивала? Хорошее там прежде было железо, годное.
Любимое слово для Кончинки. Годным здесь было все, от дерева до камня, даже если оно рассыпалось в пыль.
Молча, не тратя больше нервы на споры, я сняла с крюка на тележке вместительную полотняную сумку, сшитую девушкой Энис в обмен на реставрацию книжного пресса, поскольку мастерица на досуге еще и книги переплетала. Такими темпами я скоро тоже обзаведусь здесь второй профессией. Из сумки прямо на стойку я высыпала тот самый годный металл, изъеденный ржавчиной до состояния трухи, а сверху не поленилась и выложила более целые кусочки, которые можно было пустить разве что на металлический порошок.
– Возвращаю годный металл, – я выразительно посмотрела на мясника. Тот с очень грустным видом покосился на свой страшного вида нож, вздохнул, отер руки о фартук и полез под прилавок доставать мясо.
– Держи! – рядом с горкой бывшего металла лег пакет с куском мяса, а сверху немного погодя приземлился шпик, – а это крысе твоей. Ничто заразу не берет. Кота запугала. Ядом травиться не хочет. Можешь ее выдрессировать, чтобы ко мне не лазила? Супруга ночью хотела в подпол сойти, да увидела посреди комнаты большую плешивую крысу. Рыжую, вот точно как эта ржавчина. Чуть разрыв сердца не схватила. Еще и у соседей он едва не случился.
Еще бы. Супруга мясника обладала таким громким голосом, что ее визг посреди ночи мог воздействовать на слабые уши не хуже крика мифической гарпии. Подозреваю, в ту ночь нелегко пришлось всем.
– Она долго жила одна, – я пожала плечами, – не думаю, что поддается дрессировке.
Шпик быстро перекочевал в сумку поверх пакета с мясом. Кузнец же любовно огладил отреставрированную печь по покрытому эмалью боку. На что она ему? Модернизирует под коптильню?
– До встречи, – я махнула рукой, вышла из лавки и приметила краем глаза на другой стороне улицы мэра. Так быстро я, пожалуй, не удирала даже от посла.
В домике горела керосиновая лампа, в углу раздавался смачный хруст ужинавшей ржавой крысявки, как охарактеризовал ее мясник, я же, вмиг и почти не пережевывая, проглотила жаренную с мясом картошку и теперь с приятным чувством сытости оглядывала преобразившееся жилище. У окна расположилась мойка, кухонная тумба и шкаф с починенными и оклеенными декоративной бумагой дверцами (ремонт делался из всего, что попадалось под руку или приносилось жителями Кончинки, которых я все еще считала ушлыми, но уже начинала понимать причину сложившегося в городе натурального обмена). Напротив мойки возле стеклянных дверей, ведущих в заросший непролазный сад, стоял барный стол с полками и двумя стульями. Я как раз закончила ремонт второго, потому что один выглядел слишком сиротливо. После шумного отчего дома в моем собственном было чуточку тихо по вечерам. Стойку, на которую принимался товар для реставрации, я так и оставила напротив двери.
Теперь в лавке было чисто и уютно, дерево отскоблили на славу, полы покрыли лаком, а часть прогнивших досок я заменила в первый же день, использовав дверцы массивного шкафа в качестве новых половиц. Здесь теперь еще и домотканый коврик красовался посреди комнаты. Балки, на счастье, оказались в порядке, стены были сложены из камня, поэтому короеды туда не добрались. Изначально дом явно строили на совесть, и все деревянные перекрытия покрыли специальным составом, а жуки поели только то, что, видимо, пристроилось позже. По крайней мере, создавалось ощущение, что комнату наверху обустраивали уже потом, как и ступени к ней. Вся старая массивная мебель сохранилась отлично и была сделана на совесть, из нее мне удалось собрать вполне годные комплекты, а вот более новую тоже повредили жуки. Их я выводила дня три, пользуясь всеми доступными народными и химическими средствами и даже помощью местных жителей. Как обычно, в обмен на ремонт. Однако теперь от незримой угрозы я избавилась.
Закончив с мытьем посуды, я погасила свет и привычно отправилась к софе, задвинутой за стойку. Но только легла, как услышала подозрительный шорох. И это точно была не моя ржавая крысявка, ее топот я научилась узнавать.
Фонаря у меня не было, но шорох сдвигаемой двери в сад я расслышала отчетливо. Сама я до этого ее не открывала, поскольку ключа не было, а ломать сохранившееся дерево не хотелось и замок выламывать тоже. Решила, что позже обращусь насчет ключа к мэру. В общем, двери вместе со ступенями дожидались своего часа и, собственно, дождались, но не по моей инициативе.
Хотелось бы, чтобы вспыхнул свет, однако у меня была лишь керосиновая лампа. Вот только злоумышленник сам зажег фонарик и принялся осторожно красться, обходя по дуге ступени в комнату наверху. Вероятно, он предположил, что хозяйка мирно спит в спальне, а сам намеревался в это время обшарить нижний этаж. Я наблюдала за его действиями, затаившись на софе за стойкой и осторожно выглядывая сбоку. Луч фонарика скользил по стенам, шкафу и поверхностям столов. Высветил среди комнаты большую крысу, пошел дальше, вздрогнул и вернулся обратно, вот только Ржавки на месте уже не было.
Следом раздался дикий вопль, осветительный прибор стукнул и покатился по полу, а я выскочила из укрытия и прыгнула туда, где в скудном свете от луча упавшего фонарика злоумышленник сражался с доблестной крысой. Повалив не ожидавшего нападения со спины мужика на пол и надавив коленями ему на поясницу, я схватила его ладонями за шею, а в следующий миг вор замер и хриплым дрожащим голосом прошептал:
– Не убивай, а.
Сперва я совсем не поняла, чего злоумышленник так резко прекратил сопротивление, а потом луч фонаря блеснул на остром металлическом лезвии, словно выдвинувшемся прямо из ладони. Оказалось, мое украшение, в которое превратился орден отличницы, стало настоящим и острым клинком, плавно переплавившись из ажурных завитков, прежде обнимавших пальцы.
– Ой-йо! – Я отдернула руку, испугавшись, как бы оружие не проткнуло шею вора, а меня бы не привлекли по статье за превышение самообороны. Сразу стали понятны слова посла, когда он произнес: «Теперь это очень хороший клинок».
Вор сразу зашевелился, я поняла, что поторопилась, и аккуратно приставила оружие обратно. Мужчина снова затих.
– Да чего ты хочешь-то, дева? Убери железяку!
– Откуда у тебя ключ от моего дома?
– Как это твоего? – возмутился мужик. – Мой это дом, потому и ключ имею.
– Что значит твой? – Ржавка заворчала откуда-то из темноты. – Тебя даже крыса не знает.
– Ха! Крыса! При мне никаких крыс тут не было. А дом мой. Я его сдаю для административных нужд.
– И давно сдаешь? – Я нахмурилась.
– Давненько. Мэру тоже нужно жилье, куда приезжих селить. Ты убери железку-то, больно острая. Еще рука соскользнет ненароком.
Я сползла на пол и долю секунды наблюдала в свете фонарика, как клинок вновь растекается по руке тончайшими ажурными завитками, снова обнимая пальцы невесомой паутинкой.
– С ума сойти! – пробормотала я тихо и, подхватив фонарик, направила свет в лицо кряхтящего взломщика. – Допустим, это твой дом, но ты его сдаешь! С какой стати вламываешься посреди ночи, когда все нормальные люди уже спят?
– Чего это посреди ночи, – немного смутился мужик, – не так и поздно.
Он неопределенно махнул рукой в сторону сада, за дверями в который царила полнейшая темень.
Но слишком уж ситуация была подозрительной. Даже чересчур.
– Я хозяин. Когда хочу, тогда и захожу проверить жилище.
– Ага, – кивнула я, – посреди ночи и через запертую дверь в сад, от которой у меня ключа нет. С фонариком. Потому что при свете дня дом осмотреть так хорошо не получится. А ну, правду говори! Ржавка!
Рядом с ногой сидящего на полу взломщика мелькнула юркая тень, а мужик, ослепленный фонариком, ощутимо вздрогнул.
– Матерь моя! И правда крысу выдрессировала! Убери дикую тварь!
Ворчание крысявки свидетельствовало, что обращение «тварь» ей совсем не понравилось.
– Не советую злить, – подсказала я, – а то укусит. И я не дрессировала, мы просто соседствуем. Вы же не в курсе, что крысы существа социальные?
– Хэх! – хмыкнул мужик, которому и дела не было до всей той информации, которой я располагала благодаря богатому опыту бывшей владелицы крысы.
– Если не сознаешься, что здесь ночью делаешь, я завтра отправлюсь к мэру.
Угроза владельца дома совершенно не испугала. Он гораздо сильнее напрягался от ворчания Ржавки. И это было странно. Прокрался ночью, словно вор, дом осматривал, мэра, которому вроде как жилище сдавал, совершенно не опасался.
– А вы с мэром не родственники? – прищурилась я.
– Чего это? – так быстро открестился мужчина, что сразу стало еще подозрительнее.
– А на самом деле, – сменила я тон, – вы очень кстати зашли. Как раз хотела узнать у мэра про ключи от двери в сад. Будете уходить, оставьте на стойке.
– Тебе они не пригодятся, – заявил взломщик.
– Ржавка… – угрожающе протянула я. Крыса заворчала, а мужик мигом выложил на пол ключи и подтолкнул ко мне.
– Правду говорю, – зачастил он. – Без надобности. Сад к дому не относится. Эта земля давно ушла, дом только…
Он осекся, а у меня в голове сложился пазл. На пару мгновений повисло молчание, а потом я протянула:
– Все ясно. Покупателя не находилось на эту развалюху. А тут так удобно. Маг-реставратор собственной персоной. Администрация дом выделила, девица за свой счет и порядок навела, и ремонт сделала. Вот ты ночью и прокрался, удостовериться решил, насколько хорошо я тут все починила? А если плохо, то можно и еще подождать, так? Чтобы на подозрение не навести. А еще мэр явно неспроста именно сюда меня заселил, родственнику помочь решил.
– А в чем ты меня обвиняешь? – вскинулся ушлый хозяин. – Никто не заставлял здесь ремонтом заниматься!
– Никто не заставлял? А как жить, когда половицы прогнили, еды приготовить не на чем, а окна даже свет не пропускают?
– Ну, о том у нас никаких пунктов в договоре аренды нет. Я дом сдаю, мэр его по собственным нуждам использует, но если мне надо, то и продать могу в любой момент.
– Продать можешь? А мне, значит, предлагаете в следующую развалюху переселяться? Теперь я понимаю, почему к вам ни одного реставратора калачом не заманишь. Вот пройдохи! Вот жуки!
– Ты это, нечего оскорблениями бросаться. Дом давно продать хотел. А тут, может, и покупатель вот-вот наклюнется. Так что я в своем праве. А детали все нужно было с мэром перед заселением обсуждать. Коли не обсудила, то это и не мои проблемы.
Именно. Проблемы были моими. Всецело и полностью. Потому что головой думать нужно. А я в этот дом уже душу вложила, и в ремонт, и в отделку. Своими руками чинила, декорировала, обклеивала. Нижний этаж так и вовсе привела в жилой вид. Сама и за собственный счет в процессе натурального обмена с жителями Кончинки.
Не случись мне словить незадачливого хозяина дома за осмотром его жилища, так и вовсе развели бы, словно последнюю простофилю. Пребывая в счастливом неведении, продолжала бы заботливо восстанавливать дом. Наведение порядка у меня в крови. Возможно, виноват дар мага-реставратора. При виде разрухи руки начинали чесаться привести все в подобающий вид. К тому же это было мое первое собственное жилище, где я всецело стала хозяйкой, без советов мачехи, запретов отца и проказ братьев. А дом в итоге продадут, вместе с Ржавкой, которую непременно в конце концов изведут. Никто ведь не станет защищать одичавшую крысу. И не будут разбираться, что она попросту охраняет территорию, которую считает своей.
– Я его куплю, – ляпнула я и прикусила язык. Откуда у меня деньги, особенно на дом, пускай и в таком захолустье? – В рассрочку.
– Купишь? – чрезвычайно обрадовался хозяин. – Учти, меньше, чем за пять тысяч монет, не уступлю.
– Сколько?! – От наглости хозяина даже дыхание перехватило. – К нему даже сад не прилагается!
– А что тот сад? Зато на него вид живописный. Особенно со второго этажа, – добавил он, вероятно, вспомнив, как сам продирался сквозь почти заросшую чащу.
– На второй этаж не забраться, все ступени прогнили!
– Вот видишь! – словно даже обрадовался пройдоха. – Ты там еще не была и не знаешь, какой оттуда вид на горы открывается!
– Так на сад или на горы?
– В одну сторону на сад, а с другой стороны, что на улочку смотрит, горы видны. Изумительный вид!
– Этот ваш вид ничего не стоит! Без развитой инфраструктуры и с оплатой в виде натурального обмена.
– Еще как стоит. Экология-то какая! Воздух! Природа! Горный воздух от всех болезней лечит. А в колодцах вода! Минеральная. Чистое здоровье. Иначе почему, думаешь, люди здесь жить продолжают?
– У них нет денег уехать.
– Так уж у всех нет, – прокашлялся хозяин. – В общем, цена такова: четыре тысячи девятьсот девяносто девять монет, и ни монетой меньше. Видишь, пошел тебе на уступки.
– На одну монету?
– От сердца ее оторвал. Ну, ладно, дева, пора мне. Поздно уже, отдыхать нужно.
Жук! Когда вломился, заявлял, что не поздно.
– А завтра загляну, договор подпишем.
И он боком пополз в сторону двери, косясь на замершую рядом со мной крысявку. Открыл, выскочил на улицу и удрал, не забыв по пути отползания прихватить фонарик.
Я осталась в темноте и со стоном уронила голову на руки.
– Отлично. Знаешь, Ржавка, или давай ты будешь просто Равка, так проще. В общем, знаешь, мне теперь позарез нужен совет специалиста.
Джек Варваро ответил утром. Его письма всегда прилетали аккуратно свернутыми квадратиками, а не удобно сминаемыми шариками. Квадратик можно было разворачивать до тех пор, пока тот не превращался в достаточно большой документ на листе с оттиском адвокатской конторы. Даже ответы на вопросы Джек умудрялся излагать так, словно проводил консультацию. Подозреваю, это попросту стало привычкой, чтобы после в любой момент суметь предоставить подобное послание в суд в качестве письменного обоснования.
Адвокат доходчиво объяснял мне, явно щадя девичьи чувства, где именно я прокололась, эмоционально бросившись заявлять о выкупе дома. После чего уточнял, точно ли я хочу это сделать.
Я задумалась и пришла к выводу, что перебираться в новую развалюху по прихоти мэра совсем не желаю.
Джек одобрял мой вариант с рассрочкой, пояснив, что этот момент точно был удачным, поскольку теперь у адвоката была лазейка. Он собирался составить такой документ, по которому мои выплаты за дом можно растянуть на долгое время. При этом я могу считаться собственницей с момента подписания контракта и внесения первого взноса. В конце концов Джек планировал составить документ, согласно которому я всегда смогу передумать и отказаться выкупать дом полностью, потребовав уже уплаченные по рассрочке деньги.
«Джек, это ведь тоже мошенничество», – кинула я в пространство шарик.
«Как они к нам, так и мы к ним, Саби».
«Просекут», – ответила я.
«Составим с рассрочкой на год, чтобы не подкопались и не смогли выселить тебя. Все дело в обтекаемых формулировках, благодаря которым проще простого затем доказать суду, что ты имела полное право передумать. Это твое законное право, Сабрина. Тебе обязаны были без дополнительных обязательств в виде выкупа и ремонта предоставить правильное жилье, с подходящими для проживания условиями, согласно документу о распределении. Поскольку ты этого не знала, то они воспользовались неосведомленностью относительно столь важных нюансов. Главное, сегодня же после подписания договора заставь хозяина забрать все его вещи, чтобы у него не было оснований возвращаться в дом или требовать пересмотра договора. А деньги на первый взнос могу одолжить. Переведу со своего счета, чтобы лишний раз не тревожить твоего отца».
После этого письма передо мной на столе лег квадратик самого договора. И, прочитав его первый раз, я и сама не нашла, к чему подкопаться. Только такому знатоку наших законов, как Джек, было ведомо, какая из формулировок давала право передумать. Оставалась надежда, что пройдоха мэр и его родственник их тоже не заметят. Тем более что Варваро очень удачно вписал еще один отвлекающий внимание пункт о возможности полного единовременного выкупа дома в любое время в течение этого года. Вдруг жадность пересилит? Понадеются, что городская штучка имеет на счету такую сумму, а про рассрочку говорила только из вредности.
После общения с Джеком я перевела дух. Сразу полегчало, особенно от ощущения, что сегодня после подписания договора у меня будет полное право здесь оставаться, а за год вообще многое может измениться. Вероятно, я и вернуться спокойно смогу. Посол ведь целый год ждать не станет. Найдутся другие привлекательные особы, при его-то положении. И деньги для Джека я непременно найду, хотя он точно не станет торопить с возвратом.
Может, зря тогда, еще до встречи с Аданом, я отказала адвокату в свидании? Вполне интересный мужчина с собственной практикой, с именем, которое буквально повергало в трепет прочих законников, очень умный. Ну, подумаешь, он был не столь привлекателен внешне и временами казался мне занудным из-за любви рассуждать о законах и различных правовых положениях, и в целом был совершенно неприспособлен к изъявлению романтики и красивым ухаживаниям. Это просто профессиональная деформация. Как постоянно вздыхала мачеха, я всегда была ужасно непрактичной, а чувства затмевали любые соображения выгоды. Теперь вот сидела в звездами забытой Кончинке, в видавшем виды домишке и в компании крысявки.
Я все же отремонтировала ступени. Как и вопрос с дверью в сад, этот момент решился быстрее, чем я предполагала. Для того чтобы забрать вещи со второго этажа, бывшему хозяину пришлось подниматься наверх. Путем жесточайшего торга я стрясла с него минус девять монет со стоимости дома на ремонт лестницы.
Они с мэром и еще тремя помощниками снесли вниз столько «годной» рухляди, что сложно себе представить. Почини я ступени раньше, попросту не пробилась бы на второй этаж. Оставив лишь кухонную стойку, намертво приделанную к стене, мужчины позабирали всю мало-мальски приличную с виду мебель, бросив старые предметы, чья единственная проблема заключалась в непрезентабельном виде и неполной целостности. А на самом деле они были гораздо качественнее более современного с виду хлама, в котором любили селиться жучки-короеды.
Из чистого любопытства вслед за хозяином я сама поднялась наверх, чтобы ужаснуться количеству всякой всячины, сгруженной здесь, словно то была и не комната вовсе, а простой чердак. Думаю, хозяин из жадности вывозил этот неиспользовавшийся долгие годы, может, накопившийся за время проживания прочих жильцов, а значит, вовсе не нужный ему хлам, сгруженный в старом доме на черный день. Кровать они, кстати, тоже вывезли.
Когда стихли топот мужских ног, голоса помощников и возницы телеги, на которой увозили добро, я осмотрела грязную пыльную комнату с лохмотьями обоев на стенах. Ей предстояло стать спальней, но пока без кровати. Хозяин даже мою красивую барную стойку со стульями утащил, мой обклеенный декоративной бумагой и ставший красивым кухонный шкаф, склеенную софу и духовку, зато бросил здесь, наверху, одноногий овальный столик, пуфик, изгрызенный, возможно, Равкой. Еще какие-то поломанные вещи, металлические помятые, вероятно, подносы или бывшие полки из духового шкафа, дверцы, ножки, боковые стенки мебели, разобранной на запчасти, старый и ржавый шахтерский фонарь, проржавевший чайник, печку, похожую на ту, что я отремонтировала для мясника, с насквозь сгнившим железом. Видимо, такие здесь когда-то были в ходу. В общем, весь совершенно негодный хлам, собирая который воедино, точно картину из пазлов, мне предстояло создать новую мебель. И нужно было начинать все сначала, поскольку теперь снова не на чем было готовить, спать и не за чем есть. Я подошла к окнам, в которые был обещан красивый вид, но они с трудом пропускали солнечный свет.
Ремонтом предметов для нижней комнаты я занялась на первом этаже, повесив снаружи табличку «Закрыто» и распахнув настежь двери в заросший сад. Чего и правда было не отнять у Кончинки, так это поистине животворящего горного воздуха. Единственное неудобство – из сада переменчивым ветерком иногда доносило гнилой запашок. Вероятно, где-то там, в зарослях, прежде был пруд, явно теперь заболоченный. Любопытная Равка уселась на пороге, поводя длинным усатым носом, моргая черными глазками и наблюдая за моей работой. А я разговаривала с ней, объясняя процесс ремонта и отпуская комментарии вроде:
– Жаль, шпагата нет, перетянуть. Здесь бы винтик пригодился меньшего размера. Или хоть кусочек металла, чтобы его выточить.
Увлекшись и продолжая болтать, я не сразу обнаружила, что крыса исчезла. Приготовилась услышать дикий вопль жены мясника, который долетел бы даже в этот удаленный переулок. Однако внезапно крыса вновь возникла на пороге. Пятясь задом, она втащила из сада в дом моток шпагата, положила возле меня, метнулась и притащила в зубах сплющенный кусок металла, а через непродолжительное время принесла еще и кусочек шлифовальной бумаги.
– Звезды! – пораженно глядя на эту добычу, я в прямом смысле рухнула на пол. С корточек прямо на доски заново отмытого от следов подошв пола. – Ты мало того, что понимаешь, так еще и не откладываешь дело в долгий ящик.
А я из мошенницы, проворачивающей махинации с недвижимостью при полном одобрении адвоката и до сих пор испытывающей за это стыд в душе (несмотря на всю вредность хозяина дома), теперь становилась сообщницей крысы-воровки. И это только за неделю, проведенную в Кончинке.
– Спасибо, конечно, – откашлялась я. – Очень, кхм, мило.
Признаюсь, Равка настолько меня поразила, что я не удержалась и мигом написала Эрику, поделившись с братом удивительным открытием:
«Представляешь, у меня завелась очень умная крыса! Она в восторге от конфетти, умеет ловить ужей и понимает человеческий язык».
В ответ на письмо посреди комнаты внезапно распустилась сверкающая хрустальная лилия. Равка издала восторженный писк, но в этот раз не сделала попытки подбежать к переливающимся прозрачным граням, а сам цветок рассыпался на осколки, сложившиеся посланием в одно слово: «Правда?»
Я ошалело посмотрела на Равку. Либо Эрик научился создавать нереальные письма, которые, даже будучи бумагой, выглядели точно настоящий хрусталь, либо это не он написал.
«Каким образом ты прочел мое послание для брата?» – ужасно возмутилась я, кинув шарик в пространство.
«Ты прислала его мне», – был ответ.
– Да ладно, – протянула я. – Представляешь, – обратилась я к крысявке, – заявляет, будто ему написала. Совсем человек не в себе или…
Я задумалась. Или это я не в себе? С некоторых пор младший брат прочно ассоциировался с послом, о котором он прислал мне за эту неделю несколько восторженных писем. Неужели, подумав об Эрике, я еще и о после вспомнила и по ошибке чисто механически отправила сообщение не тому адресату? Потрясающе! Это все от расстройства. А еще от голода. Испортила неделю молчания без эффектных посланий собственным сообщением.
Прозрачный лотос, прежде виденный лишь на картинках, расцвел на месте первого цветка.
«Значит, ты и правда предпочитаешь держать в питомцах крыс? Необычно для девушки. Как правило, все любят котиков и птиц. Хотя ты очень необычна, Сабрина».
«Да что ты!» – осмотрев разруху вокруг и испытав очередной приступ отчаяния и злости на посла, я превратила письмо в дробь и запустила от души. С учетом того, что ответа не последовало, надеюсь, попала.