На следующий день, едва переступив порог резиденции лорда и леди Уэстфилд, Саймон увидел, что вниз по лестнице стремительно несется Селия, девятилетняя дочь Уэстфилдов.
– Привет, кроха. – Он отдал перчатки и шляпу дворецкому.
Селия спрыгнула со ступенек прямо в его объятия.
Саймон закружил ее по холлу.
Она захихикала.
– Ты рано, дядя Саймон. Ты всегда приходишь рано.
Разве? Он поставил девочку на пол. Как это странно и немодно.
– Мама с папой одеваются к обеду. А ты можешь пойти со мной в детскую и пожелать доброй ночи Винсенту.
Детская привлекала его так же сильно, как собрание дебютанток и их властных мамаш. Но Винсент был славным малышом и его крестником. Если его не заставят держать младенца на руках, какой от этого может быть вред?
– Веди меня.
Селия схватила его за руку и потащила вверх по лестнице. На площадке третьего этажа она остановилась и зашагала по коридору.
– Винсент спит в маминой спальне, там теперь детская. Мама этой спальней все равно никогда не пользуется. Она всегда спит с папой.
Этим объясняется улыбка, не сходящая с лица Уэстфилда с тех пор, как он почти полтора года назад встретил Софию.
Они вошли в комнату со стенами, выкрашенными в синюю и кремовую полоску. В центре стояла белая железная колыбель с красивым прозрачным балдахином. В кресле спокойно сидела няня, сложив руки на коленях. Она попыталась встать, но Саймон остановил ее, подняв руку.
Селия подбежала к колыбельке и, встав на цыпочки, заглянула внутрь.
– Он еще не спит! Иди посмотри. – Девочка замахала маленькой ручкой, подзывая Саймона.
Саймон всмотрелся в Винсента, младенца с пухлыми щечками, копной черных волос и темными глазками, которые, казалось, впитывали в себя каждое движение. Младенец улыбнулся, и Саймон внезапно ощутил толчок где-то в районе сердца. Вне всякого сомнения, все еще не прошедшее несварение из-за того дьявольского зелья, которым напоил его Хантингтон.
– Вчера ему исполнилось семь месяцев, – сказала Селия. – Знаешь, он уже ползает. Заполз прямо к папе на грудь, когда они играли на ковре.
Саймон положил руку на теплую головку младенца. От него пахло… нет, Саймон не мог сказать точно чем, но очень приятно. Его вдруг охватило непреодолимое желание взять Винсента на руки и понюхать. Он отдернул руку, словно обжегся, и потрогал свой затылок. С того момента, как неизвестная сволочь разбила об его голову вазу, он чувствовал себя не в своей тарелке.
– А почему у тебя нет ребеночка, дядя Саймон?
Горло внезапно перехватило. Он откашлялся.
– Для начала лучше завести жену, дорогая.
– Ты бы мог жениться на папиной кузине Виктории. Двоюродный дедушка Рэндольф говорит, что должен найти ей мужа, пока он из-за нее не поседел.
Как раз в этот момент в соседней комнате засмеялись Уэстфилд и его жена София. Ни Селия, ни няня этому смеху не удивились. Дверь, ведущая в ту комнату, резко распахнулась, и София переступила порог. Она была привлекательной женщиной с темными волосами и оливкового цвета кожей. Увидев Саймона, она остановилась, а затем уголки ее широкого рта поползли вверх.
– Саймон, – сказала она, протягивая к нему руки. – Как поживаете?
Одно время их отношения были довольно непростыми, но ему нравилась эта женщина, и похоже, теперь это чувство стало взаимным. Он поцеловал ее в щеку.
– Прекрасно, София, а вы?
Она открыла рот, чтобы ответить, но тут в комнату вошел Уэстфилд.
– Саймон, я не позволю тебе заигрывать с моей женой прямо у меня на глазах, старый ты… О, Селия, я тебя не заметил.
Уэстфилд подошел к колыбели и положил руку на плечо Селии, глядя на сына.
– Он славный мальчуган, Уэстфилд, – сказал Саймон.
Улыбаясь, Уэстфилд посмотрел на него.
– Папа, как ты думаешь, дядя Саймон должен попросить руки кузины Виктории, чтобы у них появился малыш?
Улыбка Уэстфилда испарилась.
Саймон поднял руки ладонями вперед.
– Это идея твоей дочери, а не моя. Девятнадцатилетние дебютантки – последнее, в чью сторону я посмотрю.
Уэстфилд наклонился над колыбелькой и поцеловал Винсента в щеку, затем взял Селию за руку и повел к двери.
– Оставь это, Селия. Со временем дядя Саймон найдет себе жену.
София взяла Саймона под руку.
– Жаль, что вы не видели свое лицо, Саймон. – Она засмеялась. – Прелестный оттенок белого.
София поднялась из-за стола сразу же, как только доела десерт.
– Прошу извинить нас с Селией, джентльмены. Я пообещала ей прочесть перед сном сказку. Мы оставим вас наедине с портвейном. – Она протянула девочке руку.
Уэстфилд встал и поцеловал жену и дочь.
Саймон тоже встал. Его другу повезло – новая жена не только по-настоящему любит его, но еще и искренне заботится о своей падчерице. Возможно, этим и объяснялось расположение Саймона к этой женщине. София была полной противоположностью его корыстной мачехе. Он верил, что, даже если Уэстфилд обнищает, София будет его любить, в отличие от многих других знакомых Саймону женщин, которых интересовали лишь титул и богатство.
– Мама будет мне читать «Алису в Зазеркалье»! – Селия соскользнула со своего стула.
– О, одна из самых моих любимых книг, – отозвался Саймон.
– Правда, дядя Саймон? – Глаза Селии широко распахнулись.
– Конечно, только мне не так везет, как тебе, я должен сам себе читать ее на ночь.
Девочка захихикала.
– Когда почитаешь Селии, присоединишься к нам в гостиной, София? – спросил Уэстфилд.
Между ними что-то проскользнуло, что-то невысказанное.
– Нет, если ты не против, я пожелаю вам доброй ночи. – Она повернулась к Саймону. – Простите меня, но я чувствую, как начинает болеть голова.
Он знать не знал, что София страдает от головных болей.
Похоже, тут что-то затевается. Что-то, о чем Уэстфилд хочет поговорить наедине.
– Конечно, София. Надеюсь, завтра, а может быть, даже раньше, вам станет лучше.
Селия с Софией вышли из комнаты.
– Какие-нибудь сложности с одним из наших деловых предприятий? – спросил Саймон.
– Нет.
– Уж наверное, что бы ты ни хотел мне сообщить, это не настолько ужасно, чтобы Софии требовался предлог нас покинуть.
Уэстфилд подбородком указал на дверь.
– Пойдем в мой кабинет.
Похоже, и правда ужасно, подумал Саймон, войдя в кабинет и обнаружив, что в камине горит огонь, а на столике между двумя стоящими у камина креслами стоит графин с виски и два бокала.
Усевшись, Саймон вымучил смешок, пытаясь не обращать внимания на узел, вновь сжавшийся в животе.
– Выкладывай, старина, неопределенность меня убивает.
Уэстфилд сделал большой глоток виски и опустил бокал.
– Твоя мачеха в городе.
«Джулия». Гадкое ощущение в животе усилилось. С фальшивым безразличием он поднес бокал к губам и сделал неспешный глоток. Сосредоточился на вкусе, наполнившем рот, и лишь затем позволил виски скользнуть дальше по горлу, согревая заледеневшее тело.
Старый друг поднял графин.
Саймон взглянул на свой бокал. Пустой. Вот и изображай равнодушие… Это бесполезно там, где речь идет о мачехе.
– Ты ее видел?
– Не я, моя сестра. Сегодня днем на Стрэнде. Джулия упомянула, что только что приехала и остановилась в отеле «Лангем». – Уэстфилд наполнил оба бокала.
Восхитительный обед, приготовленный французским шеф-поваром Уэстфилда, забурлил в желудке Саймона, когда в голову хлынули воспоминания о Джулии. Когда ему было шестнадцать, мачеха повела себя с ним неподобающе. Ха! «Неподобающе» – слишком мягкое слово; она трогала его и пыталась соблазнить. А когда он не поддался, эта ведьма нажаловалась отцу, что это Саймон ее щупал и пытался изнасиловать. Саймон, разумеется, рассказал правду, но без толку. Отец, ослепленный любовью, ему не поверил.
Какой доброй ему показалась Джулия, когда отец вернулся из Лондона с молодой невестой! В двенадцать лет Саймон очень тосковал по матери. Ему нужен был кто-то, кто смог бы заполнить зияющую пустоту, возникшую после ее смерти. И поначалу он решил, что Джулия, хотя ей было всего девятнадцать, заполнит эту огромную дыру в его сердце. Она вела себя с ним по-доброму. Даже защищала, когда отец начинал браниться.
Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что материнское внимание, которое изображала Джулия, не давало его отцу поверить, что эта женщина – ядовитая змея, тщательно скрывающая свою сущность. Но теперь Саймон все про нее понимал. Изображая все эти годы преданную мачеху, она сделала невозможным, чтобы отец поверил обвинениям Саймона. По правде говоря, он сомневался, чтобы Джулия и отца-то хоть немного любила. Собственно, она фактически подтвердила это, называя его пузатым, морщинистым и старым.
Отец вышвырнул сына из дома – заплатил за его обучение, но у семейного очага Саймона больше не ждали. Друзья – Уэстфилд, Хантингтон и Карутерз – открыли перед ним двери своих домов. Но хотя они оказывали ему самый теплый прием, он все равно чувствовал себя бедным родственником. Поэтому Саймон безобразничал в школе, устраивал неприятности и нарушал правила, надеясь, что его исключат и отправят домой. Но толстый отцовский кошелек всегда успокаивал директора. Поведение Саймона только подкрепляло отвращение, которое его благочестивый отец к нему испытывал.
Саймон покрутил бокал в руке. В хрустальных гранях отражался красный свет от тлеющих в камине углей.
– Это виски из той винокурни, что мы собираемся купить с тобой и Хантингтоном?
– Да.
– Чертовски паршивый.
– Да, но крепкий.
«Недостаточно крепкий». Саймон глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от усиливающегося давления в груди. Затем одним глотком осушил бокал.
Уэстфилд поднял свой бокал, словно изучая цвет жидкости внутри.
– Ты следишь за тем, чтобы она пореже открывала кошелек?
– Ее финансами занимается солиситор. После нашего разрыва отец сделал все, чтобы лишить меня возможности контролировать хоть что-то, имеющее отношение к Джулии. Я заставил нескольких барристеров внимательно ознакомиться с его завещанием. Ослепленный любовью болван, должно быть, понимал, что я постараюсь обрушить на нее свой гнев. Завещание нерушимо.
Уэстфилд кивнул.
– Прошло семь лет со смерти твоего отца. Почему она вдруг явилась в Лондон?
Саймон покачал головой. Он уже годы назад перестал пытаться понять извращенный ум Джулии.
– Скорее всего, от скуки.
– К тебе с визитом придет?
Саймон поднялся, пытаясь укротить бушующее в нем беспокойство.
– Не знаю. Ты видел ее на похоронах отца. Она устроила целое представление. Безутешная вдова, оплакивающая смерть супруга, да еще и безупречная мачеха.
Саймон вспомнил тошноту, подкатившую к горлу, когда в той переполненной комнате Джулия взяла его за руку. Он даже не стал дожидаться, когда разойдутся все гости, а поспешно приказал отправить ее вместе с вещами во вдовий дом. Какой спектакль она устроила для всех присутствовавших, изображая обиду и душевную боль. Все старые друзья отца и подруги Джулии сочли его жестоким, бессердечным мерзавцем.
Голос Уэстфилда вырвал его из размышлений.
– Саймон, не наделай глупостей.
«Глупостей?» Честно говоря, он не раз подумывал о том, чтобы сомкнуть пальцы на шее Джулии. Саймон прикоснулся к шраму на лице. Они с отцом не сказали друг другу ни единого слова после того, как Джулия отравила отцовское сознание и настроила его против сына. До чего ужасно настолько сильно любить женщину, чтобы верить каждому ее слову и позволять ей играть тобою! Он никогда не поставит себя в подобное положение.
– Я зол, Уэстфилд, но не безумен. И, как говорится, время лечит все. – С горьким смешком он поставил бокал. – Ты рассказывал Софии про Джулию?
Уэстфилд покачал головой и хлопнул Саймона по плечу.
– Я люблю Софию и поделился с ней всем, что происходило в моем прошлом. Но эта тайна не моя, и я не могу ею делиться. Ты рассказал мне о своей мачехе под строжайшим секретом. Я не обману твое доверие, Саймон. Я попросил Софию позволить нам побеседовать наедине, чтобы обговорить кое-что в частном порядке. Вот и все.
Иногда Саймон жалел, что рассказал Уэстфилду и Хантингтону, своим ближайшим, еще школьным друзьям, что наделала его мачеха. Но после того, как отец фактически выгнал его из дома, именно их дружба помогла ему пережить самые темные времена его жизни.
– Спасибо.
Уэстфилд кивнул.
– Ты прочитал последние кредитные соглашения, которые Нед Бэринг вчера прислал?
– Да, но я хочу просмотреть их еще разок, прежде чем подписывать. Поеду домой и сделаю это прямо сейчас. – Уже у дверей он оглянулся на Уэстфилда, который как раз затыкал графин пробкой. – Забыл тебе сказать, я несколько дней поживу в доме в Блумсбери.
Уэстфилд свел брови на переносице.
– Почему?
– Хочу найти ту женщину.
Уэстфилд покачал головой.
– Почему бы не дать полиции заняться этим?
– Потому что я намерен разобраться с этим по-своему.
– Похоже, ты нарываешься на неприятности.
Саймон распахнул дверь.
– Нет, неприятности сами меня находят… Я всего лишь хочу вернуть должок.
Боль пронзила щеку Саймона. Ударом в лицо его с силой отбросило назад. Теплая кровь заструилась по коже. Он закусил губу, чтобы не закричать от боли, и посмотрел в разгневанные глаза отца. Его кулак сжался, словно он хотел ударить снова.
Саймон перевел взгляд на Джулию, стоявшую в углу гостиной. Глаза мачехи сверкали торжеством.
Хватая ртом воздух, Саймон резко сел в кровати.
Приложил руку к лицу, ожидая ощутить кровь, текущую из щеки, рассеченной кольцом с печаткой.
Пальцы скользнули по зажившему, грубоватому шраму. Саймон окинул взглядом тускло освещенную комнату. Ему не шестнадцать лет, он находится не в Адлер-Холле в Гемпшире. Саймон вытер ладони о шелковые простыни. Он в Блумсбери – в доме, который купил для Вивиан.
Значит, это ночной кошмар.
Он откинулся на подушки. Теперь он заснет не скоро; после этого сна редко удавалось уснуть, хотя он не видел его уже семь лет. После отцовских похорон, после того, как он в последний раз виделся с Джулией, это ему больше не снилось. Саймон привычно прикоснулся к кольцу.
Его нет.
Учитывая шрам на щеке, ему бы следовало этому радоваться.
Уже в сотый раз Саймон спросил себя, почему он не уклонился или не заблокировал отцовский удар. Он мог это сделать. Возможно, считал, что получает по заслугам за то, что так слепо верил Джулии, не понимал, что за хорошеньким личиком может скрываться порочная душа. Кольцо напоминало о том, что нужно быть осторожнее с доверием – что отдать сердце женщине так, как это сделал отец, не самое умное решение.
Небольшие бронзовые часы на каминной полке пробили пять. Саймон быстрым движением скинул с обнаженного тела одеяло, и прохладный ночной воздух овеял разгоряченную кожу. Он подошел к окну. На Грейт-Джеймс-стрит царила тишина. Он собирался приехать сюда утром, но, не сумев обрести спокойствие в привычных убежищах, около полуночи поймал себя на том, что велит кучеру ехать в Блумсбери.
Почему? Надеялся, что незваная гостья вернется? Что он ее поймает?
Растирая мышцы на шее, он вернулся к кровати. Даже в приглушенном свете красные капли кларета, который пролила на постель Вивиан, были видны очень отчетливо. Саймон сдвинул тяжелое одеяло к изножью матраса и растянулся на простыне, глядя вверх, медленно и глубоко дыша, рассматривая, как пляшут на белом потолке ночные тени.
Бейнс и Харрис вместе с кухаркой и горничной должны прибыть рано утром. Саймон закрыл глаза, надеясь, что сумеет снова заснуть до того, как появятся оба слуги и начнут очередной допрос.
Ему показалось, что прошло всего несколько минут, когда в затуманенную голову проник раздражающий голос:
– Вы простудитесь, если будете спать так.
Саймон открыл глаза. Комнату заливал утренний свет. Бейнс стоял в ногах кровати, пристально глядя на него.
– Вы понимаете, что напугали новую горничную? Она пришла сюда, чтобы разжечь камин, и прибежала обратно вниз, бормоча что-то, как дурочка.
Саймон проследил за взглядом камердинера. Проклятье, на нем ни клочка одежды, а для полного счастья еще и член гордо торчит вверх от утренней эрекции.
– Это что ж, я ее шокировал? Пусть Харрис выдаст ей годовое жалованье и отправит подальше.
– Уже сделано. Вы что, плохо спали?
Саймон прикрыл глаза рукой и буркнул:
– А сколько времени, черт возьми?
– Десять. – Бейнс подкатил ближе к кровати сервировочный столик с завтраком Саймона на подносе и свежими газетами. – Прибытие ваших сундуков и слуг вызвало сегодня утром некоторое внимание двух старых склочниц, прохаживавшихся мимо дома.
– Мне нужно было встать у окна. Как ты думаешь, Бейнс, моя нагота отпугнула бы их?
– Возможно. Но в то же время могла бы привлечь к дому целую толпу – и констебля.
Несмотря на утомленность, Саймон расхохотался.
– Я знал, что есть какая-то причина, почему я до сих пор не уволил тебя, старый ты брюзга. Должно быть, это твое саркастичное чувство юмора.
– Милорд, могу ли я спросить? Женщина, что жила здесь, вернется или же вы с ней порвали?
Бейнс вел себя так, будто взорвется, если произнесет слово «любовница».
– А что?
– Отделка интерьера, сэр, хуже, чем просто ужасная. Я никогда не видел столько розового, пурпурного и малинового наряду с зеленым. Это выглядит так, словно кого-то стошнило после ночи кутежа. Единственная не богомерзкая комната – вот эта самая.
Камердинер прав. Вкус у Вивиан отвратительный. Когда он наотрез отказался от розового цвета и всякой мишуры в своей спальне, она надула губки. К сожалению, он уже успел дать ей карт-бланш на все остальные комнаты. Грандиозная ошибка.
Когда она вернется, с ней надо будет расстаться, но от одной мысли о ее театральной реакции у него запульсировало в голове. Саймон опустил ноги с кровати.
– Оставь как есть. Надеюсь, мы проживем тут недолго.
Бейнс еще какое-то время молча смотрел на него, словно ожидая объяснений, почему они вообще здесь оказались. Саймон ничего объяснять не собирался, а может быть, просто не мог. Предприятие совершенно дурацкое, вроде поиска иголки в стогу сена, однако сладострастный голос воровки, шептавший слово «покаяние» снова прозвучал у него в голове, когда он засыпал.
Бейнс продолжал на него смотреть.
– Ну, что еще?
– Ваше кольцо с печаткой, милорд. Боюсь спрашивать, что с ним случилось. Прошу вас, скажите, что вы не лишились его в каком-нибудь игорном доме.
Саймон потрогал шишку на затылке. Следовало бы оскорбиться в ответ на вопрос камердинера. Он чертовски хороший карточный игрок. Шулер, сказали бы многие, который никогда не ставит больше, чем у него есть.
После того, как отец фактически отрекся от него, Саймон воспользовался своими умениями за карточным столом, чтобы облегчать толстые кошельки тех, кто богаче, чем он. Эти выигрыши он очень толково вкладывал и сумел скопить состояние большее, чем то, которым обладал отец.
– Ты же знаешь, что я мастер карточной игры и никогда бы не проиграл кольцо. А теперь, если ты не против, я бы позавтракал без дальнейших допросов.
– Очень хорошо, милорд. – Уже у двери Бейнс резко обернулся: – Ваше имя упоминается в «Глоуб».
Саймон взял газету и просмотрел первую страницу. На прошлой неделе в палате лордов он произнес вдохновляющую речь в поддержку тюремной реформы. Саймон просмотрел страницу еще раз.
– На странице со сплетнями, милорд, – сказал Бейнс.
Скрипнув зубами, Саймон перелистнул страницы.
«Похоже, у лорда А. кровь сибиряка. Говорят, что Скандального Виконта видели, когда он греб в лодке по Темзе, одетый только в улыбку».
Что за невероятная чушь! Он действительно ездил в Путни кататься на лодке с еще тремя членами гребного клуба, но уж никак не голым. На улице чертовски холодно. В эту апрельскую погоду можно отморозить все на свете. Саймон вздохнул. Наряду с его собственными выходками, новость о том, что отец фактически от него отрекся, принесла ему известность, а газеты – дурную славу. Теперь, когда писать больше не о чем, они в попытках привлечь читателей публикуют самые неправдоподобные, щекочущие нервы истории о печально знаменитом лорде А.
В основном, во всяком случае в последнее время, он был человеком здравомыслящим… если исключить череду любовниц. В юности он вел себя довольно опрометчиво – изображал из себя конченого человека. Пил слишком много, желая разозлить своего положительного отца, ослепленного любовью настолько, чтобы не видеть того, что творилось прямо у него под носом. Но отец умер, а воспоминания… что ж, это просто воспоминания. И подобно небу, иногда они бывают ярче, чем в другие дни.
Гораздо больше ущерба, чем газетные сплетни, приносили враки, которые шепотом передавали друг другу члены светского общества. И там не раз всплывало выражение «психически больной». Он подозревал, что это злобное вранье распространила Джулия, желая его опорочить, чтобы, если он когда-нибудь захочет рассказать правду о том, почему произошел разрыв с отцом, ему никто не поверил.
Матери, по-настоящему любившие своих дочерей, держали их от него подальше, так что рядом оставались лишь те, кого интересовали исключительно его титул и богатство. Саймон с досадой выдохнул. Какая разница? Он не собирается жениться.
– Надо было велеть вашему портному сшить вам длинные шерстяные панталоны, – произнес Бейнс, выдернув Саймона из размышлений. На лице слуги застыло выражение неодобрения.
– Они мне не нужны. Это неправда.
– Разумеется, милорд. – Голос камердинера сочился недоверием.
Саймон прищурился и указал Бейнсу на дверь:
– Вон!
Спустя два часа Саймон вышел из дверей дома в Блумсбери. Нога его едва успела прикоснуться к тротуару, как дверь дома рядом распахнулась. Две толстые седые женщины, обе одетые в платья цвета темной лаванды, торопливо бросились к нему, отстукивая каблуками быстрое стаккато.
– Привеееет! – протянула первая матрона, с энтузиазмом размахивая белым носовым платком.
«Да чтоб вас черти взяли!» Он мог угадать сплетниц за милю, особенно если они держались парами. Избежать общения никак не удастся.
– Я миссис Дженкинс. – Женщина ткнула пухлым пальцем в сторону дома, из которого они выплыли. – Мы с вами соседи. – Она преподнесла это так, словно соседство равнялось кровному родству. – А это миссис Вейл. – Миссис Дженкинс показала на дом рядом со своим. – Она тоже ваша соседка.
Саймон вымученно улыбнулся.
– Знай я, каких красавиц можно увидеть в Блумсбери, переехал бы сюда гораздо раньше.
Обе женщины захихикали, а миссис Дженкинс игриво хлопнула его по руке с такой силой, что человек менее крепкий рухнул бы на колени.
– Боюсь, вы льстец, мистер?..
– Редклифф.
– Редклифф. – Миссис Дженкинс повторила его имя так, словно он предложил ей лакомый кусочек. – Будем ли мы иметь удовольствие вскоре познакомиться с миссис Редклифф?
– Нет, мадам, я не женат.
Очевидно, обе они ложатся спать рано, раз его ночные визиты к Вивиан остались незамеченными.
– А та женщина, что жила здесь, ваша родственница? Мы не видели ее уже пару дней.
– Знакомая. Она уехала отдыхать, а я на это время перебрался в ее дом.
Он вытащил часы и щелчком открыл крышку. Его добрая приятельница Маргарет, вдовствующая леди Гриффин, услышав об отъезде Вивиан, пригласила его сегодня на ленч – поиграть в теннис и вообще немного развлечься.
Обе женщины, заулыбавшись, покивали.
– Было приятно познакомиться, дамы, но прошу меня извинить, мне необходимо… совершить моцион.
– О да, разумеется, – ответила миссис Дженкинс, похлопав ресницами. – Это пойдет вам на пользу.
– Вы так любезны, мадам. – Он приподнял шляпу. – Желаю вам доброго дня.
Саймон уже решил, что вырвался из их когтей, как вдруг миссис Вейл тихим голоском произнесла:
– Мистер Редклифф, я… я хочу пригласить вас на небольшой прием, который устраиваю сегодня вечером.
«Черта с два».
– Нет, я…
– Ничего особенного, – добавила миссис Дженкинс. – Просто несколько соседей.
– Приношу свои извинения, но я вынужден отклонить ваше любезное приглашение. – Он снова приподнял шляпу, сделал два шага и остановился. Эти две сплетницы наверняка держат руку на пульсе, а то и на шейной артерии каждого жителя этой улицы, а может быть, и всего Блумсбери.
Саймон снова повернулся к ним. Они смотрели на него с удрученными лицами.
– Возможно, вы, прелестные дамы, смогли бы мне помочь.
Их лица просветлели.
– Мне нужно купить несколько картин для моего нового дома. Не знаете ли вы кого-нибудь из местных художников, пишущих ландшафты?
– Например, мистер Дюбуа, – тут же ответила миссис Вейл.
Миссис Дженкинс сморщила нос.
– Но он француз, а вы знаете, насколько эти французы темпераментны, особенно художники. Моя племянница рисует очаровательные акварели.
– Меня больше интересует масло.
– В таком случае мисс Мадлен Смит, – сказала миссис Вейл. – Она пишет ландшафты. Преимущественно английские сельские пейзажи.
Миссис Дженкинс нахмурилась, глядя на миссис Вейл.
– Но акварели моей племянницы гораздо более утонченные.
Он одарил миссис Вейл своей самой сияющей улыбкой.
– Мисс Смит? Она живет на этой же улице?
– Верно, она проживает со своим отцом в доме номер три.
Дверь дома напротив отворилась, и на улицу вышла держащая в руках обруч девочка, с которой он познакомился вчера, младшая сестра мисс Траффорд. Она некоторое время в упор смотрела на него, а затем покатила обруч по мостовой.
Миссис Дженкинс, прищурившись, смотрела вслед девочке.
– Берегите ноги, мистер Редклифф. Эти обручи – скверные игрушки, и властям следовало бы их запретить. Только на прошлой неделе я слышала, что один из них едва не искалечил лошадь. Почему мисс Траффорд позволяет своей сестре такие развлечения, для меня непостижимо.
У Саймона никогда не было обруча. Его отец, как и миссис Дженкинс, считал их легкомысленными.
– Непременно, миссис Дженкинс. Вы сказали, сестра позволяет… значит ли это, что они сироты?
– Да, их мать умерла довольно давно, а отец – три года назад. Мисс Траффорд делает все, что в ее силах, чтобы обуздать девочку, но Лили в некотором роде сорвиголова.
Он взглянул на девочку. Она снова смотрела на него в упор. До чего странный ребенок! Саймон перевел взгляд на миссис Дженкинс.
– И что же, мисс Смит будет присутствовать у вас сегодня вечером?
– Да! – воскликнула миссис Дженкинс.
– Возможно, я сумею изменить свои планы и посетить ваш прием.
Круглое лицо миссис Вейл порозовело.
– О, как чудесно!
Миссис Дженкинс прижала руку к весьма пышной груди и повернулась к миссис Вейл.
– В девять вечера, верно, Би?
Миссис Вейл с энтузиазмом закивала, и из ее прически выбился седой завиток.
– Да, в девять часов.
– С нетерпением жду вечера, дамы, – отозвался Саймон, страстно желающий познакомиться с мисс Смит.