Я обещаю, что больше никогда не притронусь к алкоголю. Боже, как безумно болит голова! Я не могу пошевелить ни пальцами ног, ни рук, я молчу про то, что даже не пытаюсь открыть глаза, которые слиплись, будто склеились клеем «Моментом». Я лишь чувствую, как солнце проникает через окна и освещает лицо, становится даже тепло несмотря на то, что солнце зимнее. Но как же больно даже морщиться от яркости света! Я пытаюсь подвинуться на кровати, но понимаю, что даже такое малое движение отзывается лишь еще большей болью во всем теле. Из моего рта вырываются стоны, и я замираю. Вот. Так мне совсем не больно. Только дышать и не двигаться, это будет самое лучшее сейчас.
Интересно, сколько времени?
Так, надо вспомнить, что вчера происходило. В моей голове полный кавардак, и я боюсь напрягать извилины, вдруг это тоже отзовется болью. Нет, вроде все хорошо. Итак, что было вчера.
Три бутылки шампанского, которые я уговорила почти в одиночестве. Затем еще несколько шотов в баре, кажется, не так уж и много. А потом? Боже, потом я сделала то, о чем стоит жалеть. Я помню губы Фабиана, помню его запах и его вкус. Черт, эти воспоминания причиняют боль, надо избавиться от этого срочно.
Я рискую открыть один глаз и обвести комнату взглядом – это максимум, что я сейчас могу сделать. Так, я дома, в своей кровати и, кажется, одна. Это не может меня не радовать сейчас. Я предпринимаю попытку открыть еще один глаз и смотрю на белый потолок, стараясь привыкнуть к новой порции боли. Я точно больше никогда не буду пить.
Я лежу поперек кровати, поджимая под себя одеяло и пустив слюни на подушку Дэвида. Ну хотя бы ночью я думала о собственном муже. Надеюсь, я скучаю по нему и поэтому так прижимаю его подушку к себе. Мне нравится такое объяснение, я оставляю его в своей голове.
Снизу слышится звон посуды, и я вскакиваю с кровати так резко, это движение сказывается болью во всем теле, и я стону от неприятных ощущений, вновь падая на кровать. Нет, это было совсем не правильно. Я прислушиваюсь к звукам снизу. Дэвид не мог вернуться, мне через неделю лететь к нему в Нью-Йорк. Больше ни у кого нет ключей от нашего дома, хотя я и подумывала отдать их подругам или хотя бы отцу. Тогда это, наверное, воры. Воскресные ранние утренние воры, которые собираются украсть у меня посуду с кухни. Я рассмеялась собственным глупым мыслям, что вновь причинило мне лишь боль.
– Что, пьянчужка, проснулась? – в комнату с криком ворвались подруги и рухнули на кровать по обе стороны от меня, заставляя меня нечленораздельно выругаться и прикрыться подушкой, отгораживаясь от них.
– Открой личико, – рассмеялась у самого уха Ева и отбросила подушку с кровати.
– Давненько не видела тебя в таком состоянии, Али, – протянула мне стакан с какой-то зеленой жидкостью Анна. Её лицо говорило громче слов. Я выглядела паршиво, наверное, примерно так, как и чувствовала себя сейчас.
– Почему вы у меня дома? – смогла я связать слова после выпитого зеленого зелья Анны. Это, видимо, какой-то волшебный нектар, потому что хотя бы боль из головы куда-то начала исчезать и теперь малейшее движение не отзывалось пульсирующей болью в висках. Я благодарно передала подруге стакан и села в изголовье кровати, поправляя одеяло и подушки.
– Остались у тебя, не бросать же пьянчужку в таком состоянии одну, – вновь рассмеялась Ева, всматриваясь в мое лицо, – выглядишь как зомби.
– Спасибо, – пробубнила я себе под нос и предприняла попытку встать с постели и пойти в ванную, чтобы посмотреть на себя, но подруги удержали на месте, протягивая новую порцию зеленого зелья Анны.
– Веселый выдался вечерок, было что-то интересное? – вперила в меня взгляд Ева.
Я чувствовала, что ей что-то известно или она видела, что происходило на танцполе. Но решение пришло моментально в мою голову. Отрицать все без остановки. Ничего не было. Никогда не будет, и вообще это был лишь плод моего воображения и больной фантазии.
– Ты же была там, ничего интересного, – промычала я в стакан, который моментально опустел и был отставлен к первой порции снадобья для алкоголиков.
– Ну, мало ли, мы что-то пропустили.
– Танцы и слишком много алкоголя, как в старые добрые времена, – снова я обрела голос, но теперь он выдавал меня с потрохами. Когда я вру подругам, он становится неестественно высоким, будто мне защемили что-то очень важное. Но я уже не могу развернуться назад, теперь только вперед, в полную отрицаловку произошедшего.
– Ну как знаешь, – отвернулась сестра и соскочила с кровати.
– Ева, ну что ты в самом деле, не видишь, ей плохо? – как всегда, заботливая Анна была на моей стороне.
– А я что, я вообще ничего, – примирительно подняла руки вверх сестра и отошла к комоду с моим нижним бельем.
– Давайте позавтракаем, и мы уже поедем?
Я кивнула на вопрос подруги и последней встала с кровати. Ева кинула в меня пару чистых трусов и лифчик.
– Оденься только, – хмыкнула она и вслед за Анной вышла из комнаты, оставляя меня одну.
Только сейчас я поняла, что стою абсолютно голая. Когда я только успела вчера раздеться? Быстро надела любезно брошенные в меня Евой вещи, накинула поверх длинную шелковую рубашку, в которой обычно хожу по дому в выходные. Этот день не должен был стать исключением. Учитывая события вчерашней ночи, я прописываю себе постельный режим без звука.
Войдя на кухню, увидела уже ждущих меня подруг, стол был накрыт на троих для завтрака, о котором только можно мечтать. Поджаренные тосты, булочки из пекарни, мои любимые с лимоном, хлопья и, конечно же, свежезаваренный кофе.
– Оставайтесь со мной жить, – радостно присвистнула я, присаживаясь на высокий стул и делая первый, самый божественный, глоток кофе.
– И не мечтай, – пробубнила недовольная Ева и принялась поедать свой тост, стараясь не смотреть на меня.
– Девочки, не ссорьтесь, – строго проговорила Анна, как и всегда вставая между нами неким барьером. Я знаю, что она любит нас одинаково, поэтому ей так сложно быть нейтральной стороной, просто другого варианта у Анны, к сожалению, нет.
Мы завершили завтрак в почти гнетущем молчании, и если бы моя головная боль не возвращалась бы, я, наверное, больше уделила внимания недовольству Евы и тому, что не могу сейчас сказать правду о вчерашней ночи. Хотя, думаю, я в принципе не смогу сказать эту правду.
– Позвони вечером и пей побольше жидкости, а лучше поспи еще, – заботливая Анна стояла на пороге и обнимала меня, будто мы прощались на сто лет. Ева уже нетерпеливо сидела в такси и смотрела на нас будто на больных. От нее я удостоилась лишь «покеда». С этим мы разберемся после того, как мне станет лучше.
– Спасибо, мамасита, – пошутила я, еще раз целуя Анну в щеку и продолжая махать, даже когда такси скрылось за деревьями.
Я не успела сделать и пару шагов по лестнице в свою спальню, как резкий стук в дверь остановил меня и заставил вернуться и распахнуть дверь снова.
– Что-то забыли? – проговорила я, думая, что это подруги вернулись, забыв что-то у меня дома.
Но это были совсем не они. Дверь хлопнула, и только в этот момент я поняла, что стою, спиной вжавшись в перила, и смотрю на самого нежеланного гостя в этом доме и не могу дышать.
– Я вчера кое-что забыл, – прорычал он возле меня так, что я действительно испугалась этого голоса.
Его жадный взгляд прошелся по мне так, что по спине пробежала дрожь. Только сейчас я вспомнила, что хожу по дому лишь в легкой розовой шелковой рубашке мужского покроя и трусиках, которые, слава богу, не видны из-под слишком короткой рубашки. Я поморщилась от его жадного взгляда и выпрямилась, надеясь создать хоть малую иллюзию уверенности.
– Сомневаюсь, что ради этого стоило приходить ко мне домой, – хмыкнула я в лицо Бойлу, стараясь держать себя в руках и не показывать, насколько я в ужасе от того, что он сейчас здесь, передо мной, в доме, где я живу с мужем, к которому испытываю весьма теплые чувства, кстати.
– Ради этого я бы и тысячу миль прошел пешком, не то что проехать пару на машине и подождать, когда твои подруги наконец провалят, – со злой улыбкой проговорил мужчина, не отводя взгляда от моей шеи, так что я с трудом сглотнула.
Я была такой маленькой рядом с ним и чувствовала всю беззащитность и шаткость моего положения. В принципе, он может делать со мной все что угодно, и никто по большому счету даже не услышит мои крики. На тот случай, если бы я все-таки стала кричать, хотя очень в этом сомневаюсь.
Во взгляде Бойла было нечто такое, что заставляло меня храбриться и прикидываться уверенной в себе, той, из-за которой он мог бы приехать и нарушить все правила и запреты.
– Может, отойдешь? Ты нарушаешь моё личное пространство, а еще лучше просто уйди. Ты зря пришел. Я вчера все сказала, ты не получишь того, что хочешь, – не знаю, откуда во мне взялись силы, чтобы сказать ему это. Глаза в глаза, и я теряюсь в омуте черноты, это мой личный ад, в котором я сгораю и готова пройти все круги, лишь бы ощутить вкус его губ на своих.
– Ты не только сказала, малыш, – он приблизился непозволительно близко, впечатывая меня в перила так, что становится больно. Но я продолжаю делать вид, что я храбрая, и пытаюсь даже не морщиться от неприятных ощущений. Я смотрю ему прямо в глаза и умоляю всю внутреннюю силу держать себя в руках, – но и весьма красноречиво показала, – его пальцы прошлись по моей щеке, и я все же поморщилась. Это не были нежные прикосновения, от которых таешь и робеешь, его пальцы были жесткие и шершавые, он будто проверял, насколько я могу быть податливой и покладистой, хотя, возможно, лишь проверял, как быстро я начну брыкаться. Но я не сделала ни того, ни другого. Просто продолжала смотреть на него и умоляла себя не чувствовать ничего к этому ужасному человеку.
Но черт, как же это было сложно!
Не знаю, что это было, но внутри какая-то часть меня кричала и билась в истерике маленького ребенка, наевшегося сладкого, внутренний ребенок был счастлив получить желаемое. Он хотел вдоволь наиграться, получить от заветной игрушки максимум удовольствия. Но если бы дело было только в приобретении удовольствия от желаемого, я бы не стала и думать, просто выгнала бы Фабиана из своего дома и своей жизни раз и навсегда. Нет, рядом с ребенком внутри меня жила еще и надежда, девушка, которая продолжала любить и верить, которой нужен был лишь пинок, чтобы проснуться и её чувства снова бы прорвались наружу. Вот она, ужасная правда. Как бы я ни старалась, что бы я ни говорила. Два самых ужасных создания внутри меня были счастливы тому, что Фабиан сейчас здесь, и его прикосновения не доставляли мне неудобства, я наслаждалась, и мне нравилось, что ему хочется меня не меньше, чем мне его.
– Я была пьяна, и ты не можешь думать, что это серьезно, – я решила сохранить хотя бы малую часть самоуважения и попыталась убрать руку Бойла от своего лица. Но она тут же переместилась на открытый участок кожи на моем бедре, и я вновь задрожала.
– Какая же ты лгунья, Алиса, – он усмехнулся, и я почувствовала его дыхание возле себя, едва ощутимые прикосновения губ к моей коже, и я вздрогнула от водопада странных чувств.
– Что ты делаешь, – прошептала я одними губами и закрыла глаза, потому что смотреть в его я больше не могла найти в себе сил. Я больна, мне нужно лекарство от Фабиана Бойла, а может, самое время признаться в том, что пора пообщаться со специалистом, который лечит разбитое сердце.
Я ведь должна его ненавидеть, должна презирать все, что с ним связано. Он разбил моё сердце, он причинил мне страдания, и именно из-за него я несчастна. Была. Я должна помнить, что я замужем и у меня есть муж, который старается делать меня счастливой каждый день.
Но это лучше любого алкоголя, наркотика или даже самой вкусной в мире шоколадки.
Его нежные, едва ощутимые поцелуи прокладывали дорожку по шее и ключицам, он задевал чувствительную кожу своей отросшей щетиной и царапал её, оставляя едва заметные следы, но я буду их видеть, я буду знать.
Его пальцы сильно впились в бедро и заставили сомкнуть ногу у него на поясе, в то время как настойчивые губы Бойла опускались ниже и прикусили кожу на груди через тонкую шелковую ткань, так что я громко выпустила воздух из легких и простонала. Фабиан усмехнулся и прижал меня к своему паху, явно давая понять, чем он намерен закончить этот день.
Нет, нет, это все совсем неправильно. Еще минутка, и я оставлю все это. Я обещаю, что обязательно остановлю, еще поцелуй, и точно конец.
Я укусила его за мочку, принуждая Фабиана посмотреть на меня. Его глаза заставляли меня забыть обо всем и желать только его одного.
Но это все совсем неправильно. Я собрала все силы, что у меня были, и выставила руки вперед, стараясь оттолкнуть мужчину.
– Ты не получишь то, что хочешь, лучше уходи, пока не совершил ошибку. Иди расслабься с женой, – закончила свою злобную речь я и поправила короткую рубашку, стараясь прикрыть что-то невидимое, может, свою честь и достоинство? А они вообще у меня остались?
– Ей тоже хватит, – усмехнулся мужчина и попытался приблизиться ко мне, но я смогла пригнуться под его руками и выползти из-под него и уберечься от его внимания. Я проскользнула на кухню, где надеялась оказаться в безопасности от этого чудовища.
– Ты отвратителен! – прокричала я, надеясь задеть его этими словами и заставить уйти из дома и заодно из моей жизни.
Его слова – это сплошная грязь, он весь прогнил, и я абсолютно точно не хочу оказаться вместе с ним во всем этом. Раньше я хотела опуститься в ад ради него, но то, что сейчас этот мужчина делает и говорит, не идет ни в какое сравнение с тем, каким он был раньше рядом со мной. Интересно, это его изменила так супружеская жизнь или он всегда был таким?
– Почему? – он показался на кухне, разочаровывая меня окончательно. – Потому что говорю правду? Или хочешь сказать, что это лицемерие – спать и со своим законным супругом, и человеком, которого любишь? – Фабиан сложил руки на груди и замер в дверном проеме, наблюдая за тем, как я мечусь по кухне в поисках хоть чего-то, чтобы занять руки, а вместе с тем и свою голову.
– Лицемерие – разделять эти два понятия и, соответственно, людей.
Я знала, что не права. Но это были правильные слова, и только так я должна думать. Хорошие жены именно так и делают, а я хочу быть хорошей женой.
Фабиан громко рассмеялся и, схватив меня за руку, притянул к себе. Он не был груб, как несколько минут назад, не был и нежен, как однажды. Скорее мечтательным и задумчивым. В его глазах не было былого пламени, это меня и пугало больше всего. Он аккуратно заправил прядь моих волос и прошелся пальцем по нижней губе. Взглянул в глаза, будто в самую душу, и крепко прижал к себе, так что я не успела выскользнуть и понять, что вообще происходит.
– Неправильно разделять этих людей, неправильно жить такой жизнью, как у нас. Но что мы уже можем сделать? Отдаться чувствам и насладиться хотя бы малой частью той любви, что есть, – он шептал мне в волосы, так что слова едва доходили до моих ушей и, надеюсь, не попадали в самое сердце.
– Ты не любишь меня, – я попыталась вырваться из его рук, но попытка была тщетной, и мужчина лишь крепче сжал меня, вдыхая запах волос. Я не могла расслабиться, но любовь к нему, натянутая будто струна на новой гитаре, меня сковала. Руки повисли безжизненными прутиками, голова непроизвольно упала на его плечо, и я выпустила весь воздух из своих легких.
– Конечно люблю, малышка. Как это еще назвать, если не любовью?
– Наваждение, желание, похоть – что угодно, но не любовь, – похныкала я, задирая голову и пытаясь посмотреть на мужчину. Но его глаза были закрыты, и он дышал так размеренно, будто лежал на диване с любимой подушкой в руках.
– Ты все вместе, Алиса, и даже больше, – лишь сказал он и прижал к себе сильнее, так что мне перестал поступать кислород в легкие.
Я не дышала и не думала. Это бывает так редко со мной. Лишь эмоции, обостренные чувства. Я могу только сконцентрироваться на ощущениях. И мне хорошо, мне до ужаса хорошо вот так стоять в его сильных руках и не думать ни о чем. Нет прошлого и нет будущего, есть лишь этот момент и наше «долго и счастливо» на эту минуту. Мы не можем быть вместе, и никогда это не случится, скорее разверзнется земля и мы действительно окажемся в аду, чем мы сможем пожить нашей жизнью, одной на двоих. Но я не могу не мечтать об этом, я не могу не ждать и не могу не надеяться. Это ужасно, до тошноты отвратительно – чувствовать себя так при живом муже. Но то, что у меня к этому несносному мужчине, невозможно описать словами или передать какими-то другими способами. Это молекулярный, атомный уровень. Это в крови, в частицах кожи, он очень глубоко во мне.