В шестнадцатиэтажном одноподъездном доме было шестьдесят четыре квартиры: это я поняла, посмотрев синюю табличку над дверью.
Получалось, что перебирать предстояло не так уж и много.
11-ю квартиру я нажала чисто из любви к порядку. Две недели назад я расправила и подтянула свои улетные колготки в лифте – по дороге на третий этаж на это не хватило бы времени.
К тому же там никто не откликнулся.
В 22-й отозвался женский голос, который я сразу сбросила. Женщины мне не были нужны.
В 33-й и 44-й оказалось пусто. Видимо, их молодые хозяева были на работе.
Мне осталась последняя из возможных – пятьдесят пятая.
Я сделала паузу и подсчитала, что она на четырнадцатом этаже. Это походило на правду: с Ведьмой мы ехали долго.
Если и там ожидал облом, то означало, что дяди Коли нет дома и в этот день все напрасно.
Могло быть и хуже: если я ошиблась и на самом деле Райка нажимала разные кнопки, то поиски расширялись до невозможности.
Но мне все-таки повезло.
В 55-й, хоть и не сразу, приняли вызов.
– Дядя… Коля… – теряя уверенность, выдавила я. – Это…
– Кто это?
В голосе не было раздражения, он звучал устало и почти равнодушно, но как-то очень по-мужски..
– Это я…
Я замолчала.
При всей глубине подготовки я забыла решить заранее, что именно сказать.
Но врать я умела и соображала быстро.
–…Я, Аня!
Я перевела дух.
– Мы с подругой у вас были. Я, кажется, оставила заколку. Можно посмотреть?
– Ну входи, – помолчав, согласился невидимый дядя Коля. – Посмотреть можно всегда.
Щелкнул электрический замок, дверь отворилась на сантиметр.
Она двигалась медленно и бесшумно, словно хотела сказать, что впускает меня в мое будущее.
Это было смешно, но я чувствовала именно так.
В подъезд я вошла, как в пещеру чудес.
В тот раз я слегка трусила. Сейчас шла уверенно, зная цель и все замечая.
Дяди Костин дом был средним. Не таким бомжовским, как наш, но и не элитарным – с цветами на окнах и диванчиками у лифта, где мне тоже приходилось бывать.
Тут все было обычно: в меру чисто, в меру ободрано.
Наркоманы не расписали стены из баллончиков, но на синей притолоке лифтовой двери чернела короткая фраза, сделанная маркером.
Она утверждала, что некий человек является пассивным гомосексуалистом. Две средние буквы фамилии были размазаны, но я поняла, что речь идет о нынешнем президенте.
Сам лифт не работал. Красная кнопка тупо горела на панели, из шахты не слышалось ни звука, не веяло ветерком.
Я завернула на «пожарную» лестницу и не спеша пошла вверх.
Мои уши слышали все, что можно в многоквартирном доме: плач детей за дверьми, осторожное тявканье собак, редкие голоса, доносящиеся не пойми откуда.
Мой нос ощущал все запахи, я принюхивалась туда и сюда, как крадущаяся кошка.
Пахло курицей, жаренной с чесноком, дешевыми пельменями из «Полушки», отдушкой от стирального порошка, еще чем-то – но варящимся самогоном не несло. Все-таки дом был относительно приличным.
Сильнее всего воняло мусоропроводом. В нашем двухэтажном полубараке, ясное дело, такого не имелось, этот запах был особенно неприятным.
Четырнадцатый этаж так провонял табаком, что даже мусоропровод не ощущался.
Дегрода в трениках у окна не было, но он прокурил тут стены насквозь.
На месте генерала я бы давно его убила.
– Разве ты Аня? – с легкой усмешкой спросил дядя Коля, впустив меня и заперев дверь.
В просторной, уютной передней было светлее, чем у нас в комнате.
Впрочем, четырнадцатый этаж позволял жить без ужасного тюля на окнах, который вгонял меня в смертную тоску.
Хозяин – в домашней куртке и домашних глаженых брюках – показался еще моложе, чем запомнился.
Высокий и очень прямой, он, несомненно, был отставным военным.
А я стояла перед ним: очень сильно, но не вульгарно накрашенная, в лучшем из лифчиков на «пушапе» и в «Габриэле» под короткой юбкой – и не знала, что будет дальше.
Он молчал, рассматривал меня и непонятно улыбался.
– Я не Аня, а Таня.
Я как можно спокойнее покачала головой и подумала, что виртуозность моего вранья выше всех похвал.
Назовись именем Ведьмы, я бы сейчас была вынуждена изворачиваться.
Но из меня вылетело имя Модельки – неосознанно, чисто из нелюбви к Райке – и теперь мне приходилось не тупо врать, а лишь пояснять.
– Вам просто послышалось, домофон трещит.
– Но…
– Я была у вас не вчера, а в позапрошлый вторник, – перебила я. – Просто раньше приехать не выходило.
– Так точно, – подтвердил хозяин. – Я тебя помню. Но мне казалось, Рая называла тебя Никиткой.
– Называла, да, – я кивнула. – Потому что дура. На самом деле я не «Никитка», а НикитА.
– Почему НикИта? – дядя Коля удивленно вскинул брови. – Ты что, уважаешь Хрущева?
– Кто такой Хрущев? – спросила я. – И вообще не НикИта, а НикитА. С ударением на последний слог. Так звали одну девушку в фильме.
– Надо же… – он усмехнулся. – И что делала та девушка по имени НикитА?
– Ничего особенного. Просто мучилась по жизни. Ее по-всякому унижали, она всех убивала. И потом жила счастливо.
– А ты уже многих убила? Или еще не счастлива?
Мы стояли в передней, глупый разговор вился непонятно куда.
– Еще никого, – ответила я. – Но если понадобится – убью.
– Убьешь?
– Кого угодно. Любого, кто встанет на дороге. Но буду счастлива.
Подобных вещей я еще никому не говорила. И даже сама о таком не задумывалась.
Но сейчас выпалила незнакомому человеку и поняла, что так оно и есть.
– Буду счастлива, – повторила я. – Любой ценой.
– Ну-ну, – сказал дядя Коля. – Известное дело. В твоем возрасте я тоже так считал.
Я промолчала.
Тишина зазвенела по углам, сдавила виски.
Я стояла в чужой передней, покачиваясь на каблуках.
Старые мамины туфли, которые я позаимствовала на такой случай, были мне как раз, но имели немодные острые носы.
И, кроме того, ссохлись и давили.
И мне стало не то чтобы неуютно, но непонятно, что делать дальше. А главное – зачем я сюда пришла.
– Ну и что, просто Таня?
Дядя Коля первым нарушил молчание.
– Где мы будем искать твою заколку?
Я пожала плечами.
Единственный приличный лифчик был мне тесен, но поднятый бюст компенсировал убогую блузку. Мне пришлось ее надеть, поскольку для майки еще недостаточно потеплело, а идти сюда в ужасной куртке я не хотела.
Что-нибудь мамино на этот раз прихватить не удалось: она была дома и я не могла запросто лезть в ее шкаф.
С туфлями обстояло иначе: они хранились в прихожей, их я взяла незаметно.
– Ведь нет никакой заколки, так?
– Так, – почти с облегчением согласилась я. – Наврала я.
– А зачем?
– Ну… – я вздохнула. – Как «зачем»? Я же сказала – вчера с Райкой была другая девчонка, она всегда с ней ходит, а я приходила две недели назад. Один раз. Первый и последний.
– Но сегодня ты зачем пришла?
Дядя Коля посмотрел внимательно.
– Я ведь тебя не звал.
– Пришла… зачем-то…
Воздух из меня вышел, решимости хватило лишь на вранье про заколку.
Я переоценила свои силы.
Точнее, понимание того, чего на самом деле не понимала.
–…Ухожу уже.
Он молчал.
– Ухожу-ухожу…
Я провела рукой по лицу, поправила спадающую челку, хотя это было все равно, отвернулась к двери.
–…Как тут у вас открывается?
– Отставить.
Мужская рука на плече оказалась очень твердой.
– Раз уж пришла, ехала сюда, куда ворон костей не заносил.
– Ну да, ехала, – согласилась я и опять повернулась к нему.
– Ты спешишь?
– Нет. Куда мне спешить? – я усмехнулась. – Как положено говорить, у меня еще вся жизнь впереди.
На самом деле я в общем спешила.
Дорога сюда – как и дорога обратно – занимала уйму времени, была долгой да и маршрутки нужного номера ходили редко.
И хотя я отправилась в путь рано, все равно время не позволяло забывать о том, что после обеда мне идти в школу. Причем требовалось еще кое-что посмотреть к урокам.
Но сейчас я махнула на все рукой.
Унылая, нелюбимая школа стояла на своем месте и никуда не убегала, а я пыталась что-то сделать со своей жизнью.
Хотя еще и не поняла – что именно.
– Так вот, Таня, давай выпьем чаю.
Голос раздался неожиданно и был очень добрым.
– Давайте, дядя Коля, – ответила я и посмотрела ему в глаза.
Они были такими же непроницаемо темными, как и у меня.
– Идем тогда, – сказал он. – Туфли не снимай. Они у тебя красивые, а мои полы ничего не боятся.
Дяди Колина кухня оказалась уютной.
Наша имела бОльшую площадь, поскольку осталась неизменной с тех времен, когда дом являлся бараком и на ней копошились несколько семей. Сейчас, когда осталась только одна плита, места стало больше, чем достаточно, даже мое кресло-кровать раскладывалось, ничему не мешая.
Но маме, занятой только своей красотой и поклонниками, не хватало рук, а я ленилась, поскольку это была не моя квартира, не моя кухня, не мое хозяйство, и я не собиралась слишком тщательно за кем-то прибирать.
В итоге на нашей кухне царил такой бардак, что мне лишний раз не хотелось туда заходить.