– Да не сцы ты, Никитка! Ничего хуже того, что уже есть, с тобой не случится.
– С чего ты взяла, Ведьмочка?
Я бодро взглянула на высокий «точечный» дом с наглухо закрытым подъездом.
Мою спутницу звали Раисой.
А меня не какой-то чукчанской «Никиткой» – нормальным именем Таня.
Но мы настолько привыкли к соцсетям, что даже в разговоре называли друг друга по никам.
Выбранная Райкой «Ведьмочка» казалась мне примитивной: отдавала дешевой компьютерной игрой со стальными латами на голых телесах и кроличьими ушами, торчащими из-под шлемов.
Я захотела быть НикитОй, хотя в жизни не держала оружия. Но регистрируясь, я сделала ошибку. Точнее – элементарно опечаталась, задела пальцем лишнюю букву. Все такие вещи делаются впопыхах, я куда-то спешила, будто за мной гнались черти, ничего не проверила, не глядя активировала аккаунт.
А когда, спустя достаточное время, я все заметила и поправила ник, меня уже конкретно звали Никиткой.
Но я-то сама знала, что между Никиткой и НикитОй – большая разница.
– Хоть убей, если пойму, кто такой этот дядя Коля, – продолжала я. – И что ему от нас нужно.
– Про дядю Колю я тебе сто раз говорила, – ответила Ведьмочка. – Обычный старик, которому иногда хочется сладкого. Но приличный и знает все, что можно. То есть чего нельзя. Он тебя пальцем не тронет. Просто посмотрит на нас с тобой голеньких, вот и все. Ну, в общем ты меня поняла.
– В общем да, – я вздохнула. – Поняла.
Ведьмочка была слишком вредна, чтобы ждать от нее связных объяснений.
– Да и вообще ты там не суетись, – снисходительно сказала она, поднимаясь по выщербленным ступенькам крыльца. – Молчи на подхвате и делай, что тебе скажут. Вся работа моя. Но деньги пополам, ты двести пятьдесят рублей положишь в карман и благодари Модельку, что у нее сегодня месячные.
– Уже благодарю, – ответила я. – Сейчас споткнусь от благодарности.
Ведьмочке я до конца не верила.
Впрочем, я не верила никому.
Ни в нашем «10Б» классе, ни еще где-нибудь.
Верить могли благополучные люди, у которых завтра будет точно таким же, каким было вчера, не говоря про сегодня.
Я к подобным не относилась.
Но об этом не хотелось думать. И я не думала, насколько могла.
– Между прочим, я могла позвать кого угодно, – ответила Райка.
– Ну да, конечно.
Кивнув, я подумала, что с Ведьмочкой и ее подругой Аней-Моделькой не стала бы связываться ни одна нормальная девчонка.
Просто я нуждалась в деньгах как никто – и пошла бы куда угодно, если мне пообещали заплатить.
Только Татьяна Ларина кривила нос на каждом шагу, поскольку жила без забот и печалей.
Но и она в конце концов вышла замуж за престарелого генерала.
– Но я выбрала тебя, потому что…
Почему Райка выбрала именно меня, я не услышала.
Она склонилась к домофону, застучала по кнопкам, потом запиликал сигнал вызова.
– Кто там? – раздался из панели глуховатый мужской голос.
– Это мы, дядя Коля! – закричала Ведьмочка. – Рая с подружкой. Открывайте.
– Уже открыл, – ответил тот.
Мне стало страшно.
Но всего на чуть-чуть.
– Держи, – сказала одноклассница, протягивая две бумажки по сто рублей.
– А еще пятьдесят? – спросила я после того, как спрятала их и застегнула сумочку.
– Пятьдесят пойдут мне. Я хочу воды попить. Куплю сейчас. И вообще, я работала больше. Ты лежала, как бревно, а я тебе сиськи гладила.
– Мне кажется, ты от этого получала больше удовольствия, – я выразительно поморщилась.
– Какая разница. Ты лежала, я работала.
– Если посчитаться, я на лесбиянство с тобой не подписывалась, за него ты мне должна еще сто, раз на то пошло.
– У нас с тобой был договор, что ты делаешь все, что я тебе скажу! – ответила Ведьма. – И это было не лесбиянство, а эротические ласки.
– Мои сиськи – не Моделькины недоприжженные прыщики, – парировала я. – А если про договор…
– Да, про договор, – поддакнула Райка.
– Договор был про поровну.
Одноклассница промолчала.
– Ты понимаешь это слово: по-ров-ну?
Она пожала плечами, очень прямыми под расстегнутым дорогим плащом.
У меня такого никогда не имелось.
– Или ты хочешь, чтобы я рассказала всему классу, что за двести рублей ты сосешь член мужику, который старше твоего отца?
– Ты не расскажешь, – с угрозой в голосе возразила Ведьмочка. – Тем более, что никто никому ничего не сосал. Я его даже не видела. И вообще, мы сиськались на диване, а он сидел в углу на стуле.
– Расскажу, и еще как, – возразила я. – Придумаю такое, чего тебе и в голову не придет. И не только расскажу – запощу в «Инстаграме», с твоими фотками, и разошлю по всему миру.
– И тебе все поверят, – она усмехнулась. – Распахни пилотку пошире.
– Обоссысь кипятком, еще как поверят, – я усмехнулась в ответ. – Ты прекрасно знаешь, что люди – суки. Если я напишу, что ты спасла собаку из горящего дома, никто не поверит. А если расскажу, как тебя трахала обезьяна – найдется еще десять человек, которые это тоже видели.
– А я скажу…
– И еще я приаттачу фотку твоих обспусканных трусов, – перебила я. – Как знала заранее, прихватила запасные, твои подменила, а ты даже не заметила.
Ведьмочка охнула, она была готова упасть в обморок.
– Ладно, расслабься и получи удовольствие, – сказала я, выждав положенное. – Я типа пошутила. Нет у меня твоих трусов и никто тебя не обспускивал. Тебя так просто взять на понт, что даже неинтересно.
– Ну ты и блядь, Никитка, – одноклассница перевела дыхание. – Кто бы мог подумать…
– Блядь – это ты, – спокойно ответила я. – Кто из нас каждый день ходит по дядям Колям, Мишам, Сашам и Гришам? Я сегодня заработала этим делом один раз, и то ничего не делала. А думать тебе нечем.
Желто-зеленые глаза Ведьмы блеснули недобро, но не меня ей было пугать.
Я не боялась ничего вообще, поскольку моя жизнь могла назваться жизнью лишь условно.
– В общем так, Рая из сарая, – сказала я, остановившись.
Следом за нами шел какой-то трендово подстриженный парень – не приближался и не отставал, держался на одинаковом расстоянии.
Сегодня было тепло, я надела мини-юбку – чуть высовывающуюся из-под моей старой, потерявшей цвет куртки с вьетнамского рынка – и фирменные черные колготки «Gabriella Lopez», на которые в свое время откладывала черт знает как долго.
Раздеваясь у дяди Коли – а потом одеваясь обратно – я страшно боялась их порвать или зацепить, потому что другие получилось бы купить неизвестно когда.
Эти имели имитацию трусиков и чулок с кружевными краями – и даже резинок, идущих от пояса. А в промежутке под трусиками они были такими тонкими, что мои ноги казались натурально голыми.
Охламон, скорее всего, любовался мною сзади, но его присутствие стало напрягать.
Тем более, сейчас у нас с Ведьмочкой шел жесткий разговор, в котором я должна была ее согнуть.
Пятьдесят рублей стоил проезд на маршрутке сюда и обратно.
Я не собиралась отдавать стерве даже такую малость.
Тем более, что, в отличие от нее, с «карманными» деньгами у меня было туго.
– Лечи свою нетраханную Модельку, со мной этот номер не прокатит, – отрезала я.
Парень прошел мимо нас.
Увидев меня спереди, он едва не свернул шею.
Бюстгальтер на мне был старый, уже маловатый.
Укладываясь в него, я брала обе груди за соски и вытягивала поверх чашечек.
После такой процедуры мой бюст минут десять казался вдвое более пышным, чем есть.
А сейчас прошло всего пять и парню было на что посмотреть.
– Или ты мне отдаешь полтос, или пеняй на себя.
– Как бы тебя саму не попиннали, Никитка, – сквозь зубы процедила Ведьма.
– Я все сказала.
Я подняла палец и помахала перед ее носом.
– Приедешь домой, сразу загляни в инет. И в «Инстаграм» и в «Подслушано Ура», я сделаю туда перепост.
Я одернула юбку и вперед нее зашагала к остановке.
На спине ценителя моих ляжек краснел объемистый рюкзак, с него свисал стильный брелок в виде мохнатой медвежьей лапы со стальными когтями.
Правда, когтей было всего три, а я знала, что даже у кошки их четыре.
– Стой! – позвала одноклассница.
– Стою, – сказала я и обернулась.
– Дядя Коля дал пятисотку, а у меня нет пятидесяток.
Она сдалась так легко, что я удивилась.
Впрочем, удивляться было нечему: Райка жила в нормальной семье с приличными родителями и недостатка в средствах не испытывала.
По старикам со своими услугами она ходила – я поняла это за один раз – от нечего делать.
А также наверняка получала удовольствие, когда на моем месте была Моделька, не испытывающая отвращения к ее телу.
– У меня есть, – примирительным тоном сказала я.
Со своей спутницей я ссориться не хотела.
Меня, конечно, ни капли не испугали ее угрозы, просто я вообще не любила ссориться.
– У меня больше нет сотен, – почти жалобно ответила Ведьмочка. – Только бумажки по штуке и дяди Колины полтонны. Эти две были единственные.
Насчет человеческих качеств одноклассницы я не ошиблась: она хотела отделаться от меня двумя бумажками по сто, а пятьдесят присвоить.
Это было нормально; чем больше денег человек имел, тем больше хотел.
– Вон смотри, там армян торгует фруктами, – сказала я, увидев впереди «Газель» со снятыми колесами, превращенную в киоск. – Сейчас у него разменяем.
– Это не армян, а грузин, – возразила она.
– Какая разница? все они на одно лицо.
– И он не станет менять денег.
Даже загнанная в угол, Ведьмочка продолжала сопротивляться.
– Менять не станет. Купим по яблоку и он даст сдачу.
Своего я привыкла добиваться.
Всегда, везде и во всем.
Дома я сняла свою жуткую куртку, но в целом переодеваться не стала.
Поездка с Ведьмочкой заняла все утро, сейчас времени осталось только поесть вчерашнего супа и идти в школу.
Если бы я разделась, то захотела бы прилечь на кушетку, а это погрузило бы в сон, из которого трудно вынырнуть.
Правда, я сменила колготки: сняла Габриелу, быстро постирала и повесила в ванную сушиться.
В школу я надевала обычные бежевые, купленные в «Фикспрайсе» – дешевые даже на вид, но крепкие.
Черные я берегла, как зеницу ока, но сегодня надела зря.
Мерзавка Ведьмочка ничего конкретного не рассказывала, я не имела понятия, что захочется неизвестному дяде Коле.
Я была готова на все, что угодно.
Со свой драгоценной девственностью – которую в нормальных странах продают на интернетских аукционах – я рассталась давно.
Одним прекрасным летом мама устроилась судомойкой на одну турбазу и взяла меня с собой.
У мамы там случился летний роман с привратником возле шлагбаума, я вошла во взрослую жизнь.
Все произошло очень легко, по моей воле – в тот момент, когда мне самой захотелось.
В школе я держала себя порядочно, а развлекалась на стороне, имея компанию, не связанную по жизни.
Но секс сам по себе не представлял для меня особой ценности или бесценности: все шло под настроение.
Идя к дяде Коле, я думала, что после «А» стоит рассчитывать на «Б», ведь он платил за свои удовольствия.
Во всяком случае, я была готова, что старик попросит красиво раздеться, для того и надела самые лучшие колготки.
Но мы освободились от одежды в другой комнате, к нему вышли уже «голенькие», как выражалась Ведьмочка.
Она сыпала уменьшительными так, что меня тошнило.
Раздевшись за сценой, я подумала, как обрадовать его своим телом.
Я даже спросила Ведьму, не стоит ли мне напомадить соски или написать поперек живота неприличное слово.
Но этого не потребовалось.
На самом деле дядя Коля мне понравился.
Я ожидала увидеть какого-то вонючего, обрюзгшего и тонконогого, белопузого слюнявого старикашку, вид которого вызывает омерзение.
Однако хозяин оказался совсем другим.
Он был высоким, поджарым, собранным, и если бы не глубокие морщины на сухом лице и седые волосы, подстриженные ежиком, я могла бы принять его за человека, который старше всего лет на десять.
Впрочем, Ведьма говорила, что этот дядя какой-то бывший военный – чуть ли не генерал – и привык держать себя в порядке.
Я в это поверила.
То, что мы ходили к нему для оказания услуги, ничего не значило.
Ведь даже самый серьезный генерал оставался мужчиной и имел право на простые удовольствия.
Мне понравилось в дяде Коле абсолютно все – даже то, что он не курит.
Сигаретного дыма я не переносила.
На его этаже меня сшиб с ног запах дрянного табака, хлынувший со всех сторон.
Я подумала, что военный генерал прокурил себя насквозь, и приготовилась превозмогать тошноту за двести пятьдесят рублей.
Но от него пахло только кремом для бритья и хорошим дезодорантом.
Когда мы вышли от дяди Коли, сделав свое дело, на площадке между лифтом и мусоропроводом я увидела дегрода в дырявых трениках.
Он курил у приоткрытого окна и скидывал пепел в обожженную жестянку из-под растворимого кофе. Название порошка я не различила, только заметила белую ладонь с отставленным большим пальцем.
«Народная» марка меня раздражала, поскольку сама себя я считала человеком и к какому-то усредненно приглаженному «народу» никогда не причисляла.
В этот момент я подумала, что на месте отставного некурящего генерала давно бы взяла этого курильщика за шкирку и вышвырнула из окна.
Головой вниз – чтобы мозги брызнули по асфальту.
Если бы кто-нибудь прочитал эти мои мысли, то ужаснулся.
Ведь мне – шестнадцатилетней девочке – положено было быть доброй, нежной, чувствительной.
Смотреть на мир широко открытыми ясными глазами, умиляться пчелкам, перелетающим с абрикоса на абрикос, и видеть все в светлых тонах.
Но сам мир смотрел на меня не светло.
Я одевалась, как шлюха, выражалась, как грузчик из супермаркета «Полушка», и вела активную половую жизнь.
То есть была современной школьницей на все сто.
Прежде чем идти на кухню и разогревать себе обед, я решила стереть губы.
Достав из шкафчика ватный диск, я разорвала его пополам.
Хотела бы я посмотреть на женщину, которая снимает макияж половинкой ватного диска, не имея возможности тратить целый, и при том смотреть с добром на этот мерзкий мир.
Да и диски были самыми дешевыми. Ведьма такими стала бы только протирать сапоги перед выходом из дома.
Сняв помаду, я посмотрелась в зеркало.
Наверное, я считалась красивой.
Лицо мое имело правильные черты, ни одной лишней и в то же время всего хватало.
И, несомненно, кто угодно сказал бы, что я – умная.
Свой ум я знала, училась хорошо без малейшего напряжения, хотя знала, что мне это не нужно, поскольку об институте речи не шло.
Но уж доброй меня бы не назвал даже полный дурак.
Я редко улыбалась, всегда ходила, плотно сжав губы, а мои очень темные глаза никого не пропускали внутрь.
Доброта и моя жизнь были несовместимы.
Называйся моя жизнь доброй, я бы не выбрала себе такой ник.
Назвалась бы какой-нибудь «Красотулей». Или «Белоснежкой без гномов
НикитА определяла меня полностью.
Причем не только потому, что в нем были все буквы моего имени, кроме «Я
Я ощущала себя именно НикитОй и никакой другой.
Чистым уголком половинки стерев брови, я повернулась влево-вправо, наклонила голову вверх и вниз.
Лицо мое было недобрым, но чистым.
Регулярный секс служил залогом красоты.
Девчонки тратили немереные деньги на притирки, но все равно ходили с прыщами на щеках.
А я была чиста и светла без усилий.
Но все-таки подумала, что завтра утром зайду в «Магнит-косметик» и на заработанные двести пятьдесят рублей куплю мицеллярную воду.
Такая бывала у мамы, я ею слегка пользовалась и мне нравилось: от нее кожа делалась шелковистой.
Мне, конечно, не волновало, как меня воспринимают со стороны, хотелось ощутить это для самой себя.
Подумав о воде, я подумала, что до завтрашнего утра предстоит пережить остаток сегодняшнего дня и сегодняшний вечер.
Последнее не то чтобы являло проблему, но…