Моя семья была своеобразной.
Если, конечно, ее вообще можно было назвать семьей.
Во всяком случае, родиться в такой я бы не пожелала даже Гитлеру.
Только в дешевых сериалах все семьи как на подбор идеальны.
Наша являлась ячейкой общества, а в этой стране общество состоит из скотов.
Правда, эту истину я поняла относительно недавно.
Сейчас я заканчивала десятый класс и мне было шестнадцать лет.
Своего отца я не помнила.
По маминым рассказам, он был неплохим, но бесхарактерным человеком.
Его профессии – то есть того, что определяет человека – я не представляла.
Но иллюзий на этот счет не строила.
Моя мама не имела специальности, школу закончила на тройки – которые являлись двойками – не знала и не умела ничего. Учиться дальше она не пошла – причем не потому, что это было дорого, как сейчас, просто мамины умственные способности были ниже плинтуса.
Полагаю, что она не смогла бы выучиться даже на швею-мотористку.
Всю жизнь мама выполняла тупую неквалифицированную работу, на какую берут лишь тех, кто не годен ни на что: была и кондуктором и почтальоном и диспетчером в ЖЭКе.
Сейчас она устроилась оператором на бензозаправку, там делала то, на что годна дрессированная обезьяна.
Наверняка отец тоже был не пришей кобыле хвост, потому что нормальный человек не только бы не женился на такой женщине, как моя мама, но даже не плюнул бы лишний раз в ее сторону.
Мои мысли о родителях, конечно, шли в другую сторону от того, чем терли уши и в школе и по телевизору и в Интернете.
Своих родителей я не уважала, поскольку уважать их было не за что.
Но если мама все-таки несла некоторую ответственность за семью – то есть за меня – то отец был человеком отстойным.
На месте мамы я бы не пошла за такого замуж даже под пистолетом.
Отсутствие образования и достойной работы отец возмещал пьянством.
Когда мне было пять лет, он с компанией таких же дружков: сторожей, нелицензированных охранников, грузчиков и дворников – поехал на зимнюю рыбалку. Насчет рыбы сказать трудно, но водки там хватило с лихвой.
Всю ночь в дощатом сарае, который стоял на берегу то ли реки, то ли озера, шла пьянка, а наутро один из компании оказался мертвым.
Мама полагала, что он просто напился до полусмерти и замерз во сне, но милиция подумала иначе.
Дружная команда алкашей распалась на кучку зверей, каждый из которых пытался избежать капкана и загрызть остальных.
Поскольку мой отец оказался самым никчемным, на суде всю тяжесть взвалили на него.
Моего родителя обвинили в убийстве с «отягчающими обстоятельствами
В делах мама была такой же инфузорией, как и он, об адвокатах понятия не имела, да и денег не имела тоже – ему дали двадцать лет в колонии строгого режима.
Впрочем, все это я описала складно согласно нынешним представлениям, а те времена полностью стерлись из памяти.
То есть у меня остались какие-то смутные тени прошлого, но осознанно я привыкла расти без отца.
Что такое «расти без отца» в наше время, вероятно, объяснять не стоит.
У меня, конечно, имелся компьютер – старый и тормозной, с монитором, напоминающим ящик из-под водки – и кнопочный мобильный телефон образца прошлого века. Но такие вещи являлись необходимыми для современности, без них я бы просто не могла существовать и даже такая дура, как моя мама, это понимала.
Но во всем остальном я жила в нищете, не могла сравнится со сверстницами ни в одежде, ни в косметике.
Не имея профессии, мама никогда не зарабатывала серьезных денег.
На двоих их не хватало. И, кроме того, мама очень много тратила на собственную красоту.
Я ее понимала: у меня все было впереди, а маме вот-вот предстояло угасание.
Но, конечно, в таких условиях доброты во мне не могло развиться даже грамма.
К одноклассникам – равно как и к товарищам на стороне – я относилась спокойно, без ненависти и фанатизма.
Я смирилась, что должна пережить начало своей жизни так, как меня к этому присудили.
А дальше я должна была сделать себя сама.
Неизвестно как, но устроить жизнь совершенно иначе, чем родители.
Я не сомневалась, что это получится.
Должно было получиться.
Многие девчонки моего возраста торговали своим телом.
Я сама думала, что лучше быть проституткой, чем жить в нищете при гулящей маме.
Но знакомые говорили, что проституция не приносит реального дохода, поскольку в этой стране женщин больше, чем мужчин, и действует не спрос, а выбор.
Поэтому я решила, что пойду иным путем.
Я знала, что не остановлюсь не перед чем и перешагну через кого угодно ради своих целей, даром что их еще не определила.
С определенного возраста я стала проклинать весь белый свет за то, что мне с моими способностями и внешностью выпало родиться в моей семье.
Таким отбросам, как мои родители, следовало запретить иметь детей, чтобы они не умножали число нищих и несчастных.
Я верила в себя и только в себя, но перемены к лучшему прятались где-то впереди.
А пока я жила с мамой.
Точнее, существовала рядом с ней в отдельной квартире, состоящей из единственной комнаты на первом этаже двухэтажного строения – старого «засыпного» полубарака.
Комната была большой, двухоконной, площадь ее составляла метров сорок, если не пятьдесят. Таких жилых помещений я больше не встречала.
Кажется, наш дом был единственным во всем городе: построенным непонятно когда и непонятно кем и изначально имевшим гораздо больше внутренних перегородок.
Каким образом нам досталась эта квартира, я понятия не имела, но мама изредка упоминала дедушку с ее стороны. И вроде бы все это досталось от него – равно как и мой ум, который не мог перейти ни от нее, ни от отца, поскольку оба родителя были одинаково безмозглыми.
Что ко мне перешло от отца, я не знаю; возможно, он все-таки действительно убил собутыльника и НикитОй я себя чувствовала не зря.
А красоту мне дала мама; в ней не было вообще ничего, кроме красоты.
Как я поняла с определенных пор, мама вообще могла стать актрисой. Правда, не глубокой, типа Скарлетт Йоханссон, а пустышкой вроде крашеной дуры Монро.
Но мама была столь глупа, что не стала даже актрисой.
Моя красота отличалась о маминой.
Мама напоминала хорошо напомаженную, отбеленную и обработанную миндальным пилингом куклу в ровненьких кудряшках.
А меня один из партнеров однажды назвал мрачной и почти трагической, хотя черты были теми же самыми.
Разумеется, мама ни о чем таком не задумывалась.
Свою красоту она использовала простейшим образом.
То есть, будучи женщиной здоровой и почти молодой – поскольку меня родила в девятнадцать лет, то есть находилась на середине четвертого десятка – непрерывно меняла поклонников.
Вернее, сожителей, которые появлялись у нас.
Если учесть, что все жили в одном помещении, то сильно распространяться о некоторых особенностях моей жизни не стоит.
Размеры нашей комнаты позволили до некоторой степени обособляться.
Мне выгородили двумя шкафами бессветный закуток у входа – справа от двери в углу.
Там поместились письменный стол с компьютером и кушетка, на которой я спала, большего не требовалось.
Я могла проскользнуть к себе и выбраться обратно незамеченной для большей части комнаты, у себя меня не было видно и я тоже не видела ничего.
Но шкафы, естественно, не доходили до потолка, и поэтому я слышала все: и разговоры и брань и ритмичный скрежет кровати и стоны.
Мама меня не стеснялась: в постели с мужчиной она забывала обо всем.
К тому же она выпивала – немного, но регулярно. Должно быть, общая любовь к спиртному в свое время свела их с отцом.
Ни один приходящий «отчим» не задерживался у нас дольше, чем на полгода.
Каждый из них, несмотря на ее очевидные внешние и внутренние достоинства, стремился найти женщину с более пригодными жилищными условиями – или хотя бы без детей.
Маму это не напрягало.
Она любила новизну, а один и тот же мужчина надоедал так же, как единственная пара туфель.
Но когда я сделалась старше, то стала ей мешать. Это я ощущала чем дальше, чем сильнее.
Причем речь шла не о том, что мама начала меня стесняться. Все обстояло совсем наоборот.
Я стала мешать ей как женщина женщине.
Ведь, как уже говорила, развиваться я стало рано.
Я быстро поняла, что любой нормальный мужчина отличает женщину, которая занимается сексом, от девушки, которая им не занимается. Причем даже если женщине тринадцать лет, а девушке – сорок три.
Поэтому мамины кавалеры с определенного момента стали безошибочно распознавать во мне существо, с которым при условии договоренности допустимо все.
А мое тело, конечно, было более свежим, чем у мамы.
Едва в нашем доме появлялся новый мужчина, как я замечала взгляды, скользящие по моим ногам, пытающиеся проникнуть в вырез домашнего платья или выискивающие границу трусиков на моих ягодицах.
В начале пути я относилась к таким знакам неадекватно.
Точнее, адекватно образу нецелованной школьницы, какой я должна была быть.
Правда, дальше знаков внимание не шло – кроме одного случая, произошедшего, когда я училась в седьмом классе.
Мамы – которая работала не помню где – не было дома, а я собиралась в школу.
Стояло послеобеденное время: в тот год я начала учиться во вторую смену.
Сожительствующий с ней Михаил – не то шофер, не то экспедитор – был на больничном, тихо лежал на кровати и смотрел телевизор.
Он подгадал момент, когда я сняла домашнее платье и собралась натянуть школьное: возник в моем закутке и набросился зверем.
От неожиданности я сначала онемела и не оказала сопротивления.
Но потом пришла в себя.
Когда Михаил, держа меня одной рукой за оба запястья, второй расстегнул брюки, я извернулась и нанесла удар коленкой.
Опыт общения с мужчинами на тот момент у меня имелся.
Я любила секс, но никогда не позволяла ничего без моего согласия, умела сопротивляться и знала, куда надо бить.
Схлопнувшись, как телефон-раскладушка, претендент на мою недевственность выскользнул вон, а я принялась одеваться.
На самом деле этот Михаил мне в общем нравился.
Статный и красивый, он почти не пил.
И, надо сказать, я его понимала: выносить запах юной девчонки целыми днями и даже по ночам в «шаговойдоступности» при том, что с ее матерью ничего серьезного не связывает, было не лучшим испытанием для здорового мужчины.
Проведя полдня в неудобном старом лифчике, поскольку пришивать оторванную застежку к новому не было времени, я вспоминала эпизод.
И впервые думала, что мамины сожители тоже люди, равно как и я тоже человек.
Но додумывать до конца я не стала, потому что к вечеру на левой груди проявился синяк.
Я показала это маме – она не стала ничего обсуждать, но Михаил исчез, как будто его никогда не было.
Все-таки мама меня любила.
Следующий – Анатолий – появился у нас лишь через три недели и меня не трогал.
Как не трогали и все последующие.
Но после Михаила я стала ощущать, что мама рассматривает меня как конкурентку. И в общем ее понимала: ведь она все-таки уже шла вниз, а я поднималась вверх.
Хотя, конечно, о моей женской жизни мама не догадывалась. Она была слишком занята собой, а я умела все скрывать.
В последнее время я понимала, что мама спит и видит, как дотянуть меня до восемнадцати лет и выпихнуть замуж.
Все равно за кого – лишь бы освободить квартиру и остаться на свободе со своими мужчинами.
Сейчас у нас жил очередной мамин поклонник – Олег.
Он отличался от прочих тем, что при мамином умственном уровне ею интересовались мужчины с внешностью Ивана-дурака, а этот выглядел благородно.
И вообще Олег казался почти интеллигентным человеком.
С ним можно было приятно поболтать, чем я и занималась, сидя вечерами на кухне.
Во время разговора он пялился на мои коленки.
Но они у меня были настолько красивыми, что если бы мужчина на них не смотрел, я бы обиделась.
Мама относилась к нему серьезно – причем, как мне казалось, заслуженно.
Как-то раз, изрядно приняв шампанского, мама сказала, что Олег готов на ней жениться.
Я не была уверена, что это так, но мама не шутила подобными вещами. Да никто и не нравился ей самой так сильно в качестве потенциального мужа.
Про отца мама никогда не вспоминала, его словно не было.
Когда его посадили, мама оформила развод и выписала из квартиры. Кажется, она даже не ездила в Удмуртию на свидание с ним.
Мамина глупость не распространялась до непонимания факта случайности своей связи с этим человеком. Крест на себе она не поставила и хотела выйти замуж еще раз, начать другую жизнь.
Я тоже этого хотела.
Честно говоря, мне надоело слушать мамины оргастические стоны и вдыхать запахи, текущие из-за шкафов.
Я все чаще стала думать о том, что ничем не хуже других и имею право на нормальную жизнь.
Хотя и понятия не имела, как могу обустроить эту жизнь – отдельно от мамы, чисто для себя.
Олег был разведен.
У него имелась крошечная не то квартирка, не то комнатка в другом районе. Я надеялась, что в случае маминой женитьбы молодые останутся у нас, а меня отселят туда с пенсионом, минимальным для выживания.
Я была готова оказаться хоть за тридевять земель, питаться развесными крабовыми палочками и учиться в какой угодно школе, лишь бы меня никто не трогал.
Жить при маме мне надоело.
И еще больше я чувствовала, до какой степени мне надоели сверстники. Меня стало тянуть к взрослым мужчинам.
Видимо, я прошла время молодости, не выйдя из юности, и подросткового мне уже не хватало.
При этом допускать что-то с приживающими мужчинами я не могла: маму я не уважала, но расстраивать не хотела.
Лучшим вариантом для меня оказалось бы переехать куда угодно, найти взрослого состоятельного любовника, который иногда подкидывал бы денег, и жить в свое удовольствие.
Я не сомневаюсь, что за такой взгляд на жизнь меня назовут проституткой.
Но на самом деле проституткой является любая замужняя женщина, которая зарабатывает меньше мужа и живет за его счет – штамп в паспорте ничего не меняет.
Однако и с Олегом в отношении мамы все обстояло непросто: он ни с чем не спорил, но ничего не предпринимал.
У меня сложилось мнение, что с мамой он переживает какой-то необходимый кусок времени – типа карантина после чего-то нехорошего – а потом махнет хвостом и найдет подругу помоложе.
Похоже, мама думала так же, потому что изо всех сил пыталась укрепить его около себя.
В стремлении создать семейный комфорт она отселила меня на кухню.
По ее указанию Олег купил узкий диван, раскладывающийся вперед, и поменял дверь комнаты на более глухую.
Теперь ночью будущие молодожены уединялись вдвоем, а я спала на кухне, благо она тоже была большой.
– Школа – отстой, учителя – уёбки.
С чувством помотав головой, я поставила одну ногу на сиденье стула.
Домашнее платье задралось донельзя, моя белая ляжка сияла ярче старомодного кухонного светильника.
Мама отсутствовала в ночной смене, с ее намечающимся мужем мы остались вдвоем до самого утра.
Это меня не напрягало.
Наш старый дом врос в землю, цоколь ушел под асфальт, крыльцо подъезда имело всего одну ступеньку.
Окна тут были огромными, многопереплетчатыми, квартира – комната и кухня – представляла собой аквариум, выставленный на панель.
Днем мы жили за плотным тюлем, как в гробнице под саваном. С наступлением темноты и включением света сетчатая ткань не помогала, приходилось задергивать тяжелые пыльные портьеры в палец толщиной.
Они полностью отъединяли утлое убежище от окружающего мира.
И если в этот момент за непроглядными окнами не вопили пьяные и не бухала музыка из чьей-нибудь машины, становилось непонятно: на первом этаже мы находимся, или где-то на крыше, или вовсе в глухом подвале.
А иногда казалось, что это уже тот свет, а не этот.
Сейчас мы с Олегом сидели на кухне и гоняли чаи, в последнее время я пристрастилась к таким вечерам при мамином отсутствии.
Кухня, насмерть задраенная и освещенная тусклым горшком на витом шнуре, напоминала отсек подводной лодки, каким я его представляла.
К этому стоило добавить, что Олег мне нравился. По крайней мере, мне было с ним интересно.
И более того – принимая душ при отсутствующей по ночному дежурству маме, я не защелкивала задвижку на ванной двери.
Я знала, что Олег близко – то ли на кухне, то ли в комнате, то ли в коридоре.
Но была уверена, что он ко мне не вломится, даже не заглянет в щелку.
Хотя относительно последнего… я предпочла бы не говорить, не будучи способной разобраться в своих желаниях.
В последние времена я все чаще не понимала саму себя.
По возрасту Олег относился к поколению родителей: он был года на три старше мамы, то есть приближался к сорока – и мне было положено обращаться к нему на «вы
Что я и делала в первое время, но потом как-то переключилась к «ты» и стала обращаться с ним как с ровесником.
Во всяком случае, рядом с ним я не фильтровала свой лексикон.
И, кроме того, не опасалась сиять перед ним разными частями своего тела.
Я почему-то знала, что он не сделает со мной ничего против моей воли.
– Школьные учителя – уёбки по определению, – подтвердил Олег.
Я кивнула.
Я была совершенно согласна.
Школу я не любила, учителей ненавидела.
Ни один – точнее, ни одна – из них не мог дать мне ничего полезного.
– Во-первых, учитель всегда прав и потому никогда не относится к себе критически. А во-вторых, у него нет развития. Каждые пять или шесть – или сколько там в нынешней школе – лет возвращается к дебилам прежнего возраста.
– Это ты точно, – я кивнула еще раз. – Насчет дебилов. И вообще школа мне нафиг не нужна.
– Согласен. Вместо того, чтобы учить выживанию в условиях России, непригодной для нормального человека…
– И от залёта по дурости, – вставила я.
– И от него тоже… – Олег вздохнул. – До сих пор, насколько я знаю, заставляют читать всякую чепуху вроде «Героя нашего времени
– Ну да. «Княжна Мери мечтает о хере». Но это еще не все. Ты даже не представляешь, какая лабуда стоит в школьной программе. В седьмом классе, например, мы изучали «ВасилияТеркина
– Да уж… Слов нет.
– Правильно, – я с чувством кивнула. – Пустая трата времени. То же самое, как бы заставили ватными дисками мыть школьный коридор.
– Не ты одна считаешь, что нынешнее обязательное среднее образование – миф.
– Какое образование? – устав сидеть с поднятой ногой, я снова расположилась по-нормальному. – Класса до восьмого еще чему-то как бы учили. Весь девятый зубрили к ОГЭ, как автоматы. В десятом вообще было не пойми что. В одиннадцатом, не сомневаюсь, будет то же самое ради ЕГЭ, одна показуха и больше ничего.
– По большому счету, нынешний школьный аттестат лучше просто купить. А время, освободившееся от школы, отдать изучению того, что нужно – не у пенсионерок в вязаных платьях, а в интернете.
– Слушай, Олег, очень умная мысль. Ты вообще гораздо умнее, чем я думала.
Я расправила платье на коленях.
– Ты кто, вообще? Я ведь про тебя ничего не знаю.
– В каком смысле «кто»? – переспросил мой потенциальный отчим. – Я…
Замолчав, он поднял с блюдца чашку, расписанную синим по белому, отхлебнул, поставил, помолчал еще.
–…Человек.
– Я вижу, что ты – человек, а не обезьяна, – подтвердила я. – Кто ты по жизни? Кто ты есть? Кем ты сейчас работаешь?
Вопрос девчонки серьезному мужчине мог казаться бредом.
Но я заботилась о будущем своей мамы.
И, ясное дело, о своем.
– Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки, как овечки…
– задумчиво проговорил Олег.
– В какой Портленд? – не поняла я и закинула ногу на ногу.
В таком положении мои коленки были столь хороши, что от взгляда на саму себя мне иногда хотелось стать лесбиянкой.
– Да ни в какой. Бывшая жена любила петь эту песню и у нее был ангельский серебряный голосок.
– Она была маленькая?
Вопрос вырвался сам собой.
– Чуть ниже тебя. И грудь у нее была меньше.
Обсуждение моих форм не выходило из формата общения.
Мы были взрослыми людьми и могли не скрывать друг от друга, что у каждой женщины есть грудь и они все разные.
– Но вообще очень на тебя похожа. В профиль – один-в-один.
– А как ее звали?
– Светлана. А что?
– Да ничего. Так, чисто для информации.
– Не знаю, сколько лет прошло с тех пор, а я иногда по ней тоскую…
По лицу Олега проскользнула тень.
Наверняка его бывшая жена Светлана была в тысячу раз лучше моей никчемной мамы, мне стало его очень жалко.
–…Извини, что-то на меня нашло, это дела не касается.
Олег провел рукой по глазам, стирая тоску.
– А кем я сейчас работаю, даже говорить не хочется. Считай, что никем. Хотя когда-то кем-то был. А сейчас я сущее никто.
– Ты не никто, – возразила я и опять приняла свою любимую позу. – Ты мне нравишься.
Я сидела достаточно близко к столу, Олег со своей стороны не мог видеть мои черные трусики, открытые сползшим подолом.
Но даже если бы и увидел, меня это не волновало.
– Ты мне тоже нравишься, – ответил он, без стеснения глядя на мою грудь под натянувшимся домашним платьем. – И даже очень…
– Спасибо, – перебила я.
– Пожалуйста. Но речь не о том, обо мне.
– Ну да, о тебе. Так кем ты когда-то был?
– Когда-то я учился в Авиационном, на факультете АСУ.
– «АСУ» – это что такое?
– Автоматические системы управления. По-нынешнему, «Ай-Ти
– Круто, – я опять опустила ногу на пол. – Не шучу, серьезно.
– И я не шучу. Было очень серьезно, учили по-настоящему, причем не только софту, но и по железу… Понимаешь такие слова?
– Понимаю, – подтвердила я, подумав о своем предсмертно завывающем компьютере. – Ты молодец.
Не отвечая, Олег вздохнул.
Заметив, что его чашка пуста, я поднялась, выплеснула заварку в туалет, ополоснула кипятком, насыпала новую, сделала новый чай..
Я делала это спокойно и привычно.
При прочих маминых сожителях я снимала лифчик только ночью и днем очень страдала от тесноты.
С Олегом у нас установились доверительные отношения, при нем я ходила полуголая, в одних лишь трусиках под платьем.
Мои соски были большими и темными, спрятать их могла бы только какая-нибудь плотная фуфайка.
Сейчас я сновала вокруг него, он не мог ничего не замечать.
Но это входило в формат нашего общения. Мы словно уже пережили что-то – или были готовы пережить.
На самом деле Олег нравился мне настолько, что я удовольствием замутила бы с ним.
Я не делала этого лишь из опасения расстроить намечающийся мамин брак.
– Спасибо, – сказал он, насыпав себе сахара. – Но я не молодец. Молодец был бы, если б выучился и имел диплом. А так… остался не пойми кем.
– Отчислили за «хвосты»? – догадалась я, имея некоторый опыт общения со студентами.
– Хуже.
Олег глубоко вздохнул.
– Сам ушел.
– Почему?
– Потому что был дурак и… уши холодные.
Он помолчал.
В кухне пахло дешевым чаем и моими нагревшимися подмышками, которые пора было брить.
– Мое студенчество пало на девяностые годы, самый их угар. Помнишь, что это было за время?
– Откуда…
Я поправила под платьем грудь.
Не для того, чтобы поиграть с Олегом, а для своего удобства.
Еще топили, в квартире было жарко, мои несравненные прелести прилипали к телу и под ними становилось потно.
Несмотря на любовь к своему прекрасному телу, иногда я завидовала мужчинам, которым неведомы подобные проблемы.
–…Я же ровесница века. Когда родилась, все уже отгорело и пепел развеяли с моста на Миссисипи.
– Так тебе что – всего шестнадцать? – Олег встряхнулся, внимательно взглянул в мое лицо. – Надо же, как-то упустил из виду.
– А что? – я усмехнулась. – Это так важно? Ты собрался жениться не на маме, а на мне?
– Нет… – он кашлянул с некоторым смущением. – Просто…
Я встала, прошла к окну, заглянула за шторы, плотнее прикрыла форточку. Теплый май гнал комаров, по ночам от них не было спасения.
Пока я шагала туда и сюда, ощущала взгляд Олега, который измерял мой зад и прочие привлекательные места.
Было бы удивительно, не смотри он на меня так именно сейчас. Ведь я еще не приняла предсонный душ и благоухала всеми запахами радуги.
Мой возраст в данной ситуации не играл роли для нормальных людей, думающих о потребностях тела, а не о законах, писаных непонятно кем.
–…Просто, глядя на твои, так сказать, 3D-фреймы, – продолжил Олег, когда я вернулась от окна, отодвинула стул и села, опять закинув ногу на ногу. – Можно дать тебе все восемнадцать.
– Сейчас столько не дают, – глупо ответила я фразой из какого-то анекдота. – И не обо мне речь.
Олег кивнул, повернул на блюдце свою чашку.
Влево, потом вправо, потом еще раз влево.
– Почему ты дурак и зачем ушел из универа?
– Не из универа, из авиационного института, – поправил он. – Ушел, можно сказать, в полукриминальный Ай-Ти-бизнес, который сулил золотые горы.
– Сделался хакером и стал грабить банки? – с надеждой уточнила я и расстегнула две верхних пуговицы на платье. – Я тебя уважаю.
Если это было так, я не могла терять времени и упускать свои шансы.
Маме от Олега требовались только постельные услуги, ничто иное при космической глупости ее не интересовало.
Но если ее нынешний избранец в самом деле был успешным интернет-мошенником, мне следовало брать быка за рога.
То есть увести Олега от мамы – предоставив место рядом с ней какому-нибудь очередному грузчику или шоферу – а самой жить с ним и его деньгами.
Грудь, которую я ненавязчиво пыталась показать, говорила, что при желании я смогу вить из него веревки и завязывать морским узлом «голова турка
– Если бы, – Олег грустно покривился. – Итить-колотить, заткнуть…
Он проглотил следующие слова, но я все поняла.
– Если бы я грабил банки, мы бы с тобой сейчас не сидели в насквозь прогнившем бараке дохрущевских времен с чаем «Ахмад» и несладким сахаром.
– А почему не грабил? – поинтересовалась я, почувствовав, как мгновенно тает мгновенно возникший воздушный замок. – Из соображений морали?
– Моралью живут только наследные миллионеры.
Олег потряс головой из стороны в сторону.
– Просто в те времена еще не существовало реальной банковской сети с картами, привязанными к счету, куда можно мгновенно слить деньги без захода в банк, а потом снять в банкомате, надев на лицо шлем из секс-шопа. Да и вообще, российский интернет был в полузачаточном состоянии. Хакнуть иностранный банк я бы, конечно, мог – но толку? Все равно денег было не получить.
– Так чем же полукриминальным ты занимался? – я все-таки уточнила, не теряя надежд.
– Ты знаешь, что такое налоги?
– В общем да. Хотя, ясное дело, тема меня пока не касается.
– И дай бог, чтобы не коснулась… Так вот, любой нормальный бизнесмен в любой стране уклоняется от уплаты налогов, потому что не хочет кормить своими доходами те госструктуры, от которых не имеет пользы.
– Да, слышала о таком. Всякая там полиция, парламенты, прочие болтуны, от которых ничего нет.
– Точно. Так вот, существуют разные способы утаивания прибыли, это сейчас неважно.
– Неважно, да, – согласилась я. – Этот вопрос оставим. Чем занимался конкретно ты?
– В любом российском предприятии имелась двойная бухгалтерия. Одна фальшивая «белая» – для отчетов и налоговых деклараций, чтобы показать минимальную неубыточность. А вторая настоящая, «черная», там шли реальные денежные потоки и реальные показатели. Бухгалтерии велись на разных дисках, друг с другом не имели связи. Так было всегда и так будет. В девяностые черная бухгалтерия регулярно копировалась на съемный носитель, хранилась дома или еще в каком-то месте, у хозяина или доверенного лица…
Олег рассказывал увлеченно.
Я поняла, что все это он знал хорошо.
–…Ясное дело, вести дела в уме, не пользуясь черной бухгалтерией на рабочем компьютере, не может никто. Поэтому в ней и работали, белую подделывали для отчетности. Но существовала такая организация – «налоговая полиция
– О такой даже не слышала, – сказала я.
– И не слышь никогда, здоровее будешь, Это были такие сытые уёбки с автоматами, они в любой момент могли ворваться в любой офис, поставить всех лицом к стенке руки за голову и забрать компьютеры. Или просто вытащить диски, у себя открыть. Потом кого-то оштрафовать или даже арестовать и отдать под суд. Или могли потребовать взятку, чтобы якобы ничего не найти. Налоговые полицейские были беспредельщиками.
– Жуть, – согласилась я.
– Именно что жуть. Впрочем, сама жизнь в России – это жуть.
Я переложила ноги по-другому.
Будущий мамин муж не обратил на это внимания, он весь был в своих невеселых воспоминаниях.
– Так вот, в те времена было разработано экстренное средство, которое позволяло спасти фирму при налете налоговой полиции.
– Какое?
– Ты представляешь, как работает автомобильная сигнализация?
– Ну… – я пожала плечами. – Примерно. Видела со стороны. Нажал кнопку – фары мигнули.
– Правильно понимаешь. Так вот, принцип тот же самый. В компьютер устанавливается блок сигнализации, но по сигналу с брелока не мигают фары, а выполняется команда форматирования жесткого диска, которая уничтожает всю информацию. Ясное дело, пропадут результаты одного дня, но это лучше, чем угодить в тюрьму.
– Здорово было придумано, – согласилась я.
– Точно, что здорово. Брелок лежал в кармане у доверенного лица, при налете он нажимал кнопку и запускал «Формат С». Винчестеры тогда были максимум трехгиговые, процесс занимал очень мало времени, успевало стереться все. Налоговые опричники знали про систему, но вменить ничего не могли, потому что хозяин фирмы имел право на свои причуды. Главное, что они ничего не находили.
– И ты этим занимался?
– Мы занимались этим вдвоем с одноклассником. Он находил клиентуру, я обеспечивал техническую часть. Это, конечно, не бином Ньютона, но тем не менее и не совсем уж дважды два. Имелись некоторые тонкости и сложности. Компьютеров в фирме могло стоять штук десять, требовалось согласовать все блоки с одним брелком, но так, чтобы они не сработали от чьего-то чужого. Мгновенный запуск форматирования тоже не так прост. Ты ведь работаешь на компе?
– А как ты думаешь? Сейчас можно не уметь писать, но без компа никак.
– Так вот. Ты же знаешь, что служебные команды требуют закрытия всех работающих программ с запросом на сохранение-не сохранение данных, само форматирование тоже открывает диалог, требующий подтверждения.
– Ну да, примерно поняла.
– Так вот, в экстренной ситуации форматировать диск приходилось не командным, а аппаратным способом.
– Это как?
– Замыканием двадцать второго и двадцать третьего прерываний процессора. Нужно было влезть в мамку – ну, то есть, в материнскую плату – и подвести шлейф от блока к сокету, но сделать это квалифицированно, чтобы камень не сгорел. Работа была тонкая, мы делали по высшему разряду и деньги нам платили немалые.
– Здорово. А это было опасно?
– Ну как сказать… – Олег повел плечами. – Мы в России, Танька, а это страна не для людей, нормально жить тут невозможно. Или пидараситься за копейки, или рисковать. А дальше все зависит от масштаба. Украл три рубля – угодил в тюрьму. Украл три миллиарда – стал губернатором области.
– Круть, – подтвердила я.
– На самом деле моя работа была хуже, чем ограбление банков. Я не грабил кого-то по отдельности, я не давал качать налоги из бизнеса и был врагом государства.
– Врагом государства?
– Да, – он кивнул. – По сути государственным преступником. Но ты спрашивала меня про мораль. Так вот, я о том ни капли не жалею.
– Ни капли? – перепросила я.
Кажется, Олег в своем отношении к окружающему миру был сходен со мной.
– Нет. Потому что если бы деньги, утаенные с моей помощью, пошли в бюджет, они бы все равно никому не принесли пользы.
– Никому?
– Никому. На них бы не построили жилье, чтобы бесплатно расселить в человеческие условия вот эту клоаку.
Олег обвел руками вокруг себя.
Название, данное нашему дому, где всегда слоился железистый запах самогона, варимого на втором этаже, показалось мне точным.
– И с их помощью не увеличили бы пенсию таким, как ты – несчастным, потерявшим в детстве отцов.
Я открыла рот и тут же закрыла.
Мамина глупость не была беспредельной. Своим кавалерам она не признавалась, что ее бывший супруг жив-здоров и отбывает срок за убийство.
Впрочем, я тоже говорила, что отец умер; в школе в это верили все.
– Эти деньги пошли бы на зарплату какой-нибудь московской сволочи, заседающей в Госдуме… или что было в те времена, уже не помню.
Вздохнув, Олег посмотрел на меня, но явно видел что-то другое.
– И если повторить все опять, я поступал бы точно так же, не испытывая капли угрызений.
Я кивнула.
Нынешний разговор неожиданно ушел в очень темные глубины – или поднялся в какие-то очень черные высоты.
Прежде мы с Олегом обсуждали фильмы, которые он смотрел по телевизору, а я – кое-как на своем тормозном компьютере.
– Хотя на самом деле так я рассуждаю сейчас. А тогда был просто дурак, радующийся тому, что своим умом и умением могу что-то заработать и тем жить
– И ты жил, не думая о том, что надо получить диплом института? – уточнила я.
– Правильно догадалась. Лилась золотая река и она казалась вечной. Потому что бизнесменов становилось все больше, а налоговики зверели все сильнее. Но потом…
Олег замолчал, словно предчувствуя, что сейчас нас прервут и не стоит продолжать рассказ.
Так и случилось, в кармане его клетчатой рубашки зазвонил телефон.
Он вынул девайс, взглянул на меня и приложил палец к губам.
Этого можно было не делать: я знала, что звонит мама, больше Олегу никто не звонил.
– Да, все нормально, – ответил он. – Таня спит, я смотрю телевизор без звука…
Наши посиделки на кухне были невиннее некуда, но мама ревновала Олега ко мне чем дальше, тем сильнее.
При том она имела безлимитный тариф, в случае отсутствия посетителей ночные разговоры с будущим мужем могла вести часами.
После них Олег как-то замыкался и без охоты возобновлял прерванную беседу.
Да и мне хотелось спать.
Мы понимали друг друга.
Бесшумно встав со стула, он помахал мне рукой и на цыпочках вышел из кухни, без звука затворил за собой дверь комнаты.
Пока Олег крался, я слышала неразборчивый мамин голос в наушнике его телефона.
Прежде, чем исчезнуть, он зажал пальцем микрофон смартфона и сказал:
– И помни, Танька…
Мама что-то мурмулила, ее голос невнятно булькал в наушнике.
– Жизнь – это не то, что есть, а то, что кажется.
Я встала и плотно закрыла кухонную дверь.
Теперь, стараясь не греметь, я могла помыть чашки, разложить свое кресло-кровать и идти в душ.
Этот разговор что-то всколыхнул в моем сознании.
Я еще сильнее поняла, что приложу все силы, лишь бы вырваться из нынешней гробницы.