Он мыл ее сам – с добродушным ворчанием, словно забавного щенка.
– Надо же, какая беленькая и гладкая! Наверно, росла на миндальных орешках и купалась в молоке.
– Нет… Йори Сан забрал меня с Гиды. Я плохо помню ранее детство, но снимки отца показывают картины голода и разрухи.
– Тебе повезло попасть в богатую семью, – заметил Субад, скользя руками по ее животу и бедрам в пузырьках голубоватой пены.
– Да… я очень везучая.
«Даже сейчас могло быть хуже – гораздо хуже».
Тарико пыталась отрешиться от происходящего, но поймала себя на мысли, что не испытывает отвращения, как если бы ее пытался ощупывать стул или робот в аэропорту. Так же глупо ненавидеть голодного льва, играющего с добычей. Он создан мучить и убивать, он не может иначе. Надо одолеть его или сбежать, а если таких возможностей нет – смириться, терпеливо ожидая новых возможностей.
Стоя позади в теплой воде, Субад сжимал в ладонях ее груди, покусывал шею, терся щекой об изгиб плеча.
– Сладкая девочка! Не бойся.
Она глубоко вздохнула, когда его пальцы снова опустились ниже и попытались раздвинуть ноги.
– Расслабься. Я не сделаю слишком больно. Ты должна привыкнуть. Потом будет хорошо, если постараться. Ну, ответь что-нибудь!
– Да… я знаю.
– Что ты знаешь? – вдруг резко спросил Субад. – Ты уже трахалась с кем-нибудь? Яримаки меня обманул?
Он развернул ее к себе лицом и грубо стер со лба сиреневый клочок пены.
– Не обманул, – прошептала она, догадавшись о сути его вопроса. – У меня не было мужчины, но я читала в книгах и видела фильмы. А еще картины с обнаженными людьми. Я была на закрытой выставке… Это красиво, если выполнено честно и с доброй душой.
Она заставила себя улыбнуться, но взгляд упал на изображение женщины с дырками вместо глаз. Тарико несмело положила ладонь на плечо Субада и перевела его внимание на страничку журнала.
– За что ты с ней сделал такое?
– Она искалечила мою жизнь, – пробормотал Субад. – И живет как богиня среди роскоши облаков, а я вынужден следить за отбросами.
– В таком случае нужно сжечь картинку и дым унесет плохие воспоминания. Может, она давно забыла тебя, а ты все еще держишь…
– Замолчи! Дай свои губы.
Он удивился, когда она стала отворачиваться и вырываться. Еще минуту назад спокойно переносила его ласки, когда он теребил маленькие соски и ощупывал ее ниже пояса. Что же случилось?
– Не дергайся, воробей!
Наконец он поймал ее рот и жадно скользнул языком внутрь, невольно представив, что там недавно хозяйничал его член. Хотелось быть сразу везде, полностью подчинить ее хрупкое тело своей бешеной страсти. Легкое отрезвление пришло с болью от проделок острых ногтей на спине.
Субад тотчас оторвался от ее губ, решив, что на сегодня был достаточно сдержан. Одним рывком он вытащил Тарико из бочки и метнулся следом. Потом сорвал с крюка полотенце и шлепнул им сжавшуюся у дверей, мокрую фигурку.
– Пора в кровать, милая!
Но девчонка смогла добрести только до подстилки у камина. Может, так будет правильней. Не хотелось пачкать постель. Субад бросил полотенце на пол и приказал Тарико лечь, а сам встал на колени между ее ног.
– Я же сказал, что ты должна слушаться и привыкать. И болтать поменьше.
Когда он опустился всем весом, она слабо вскрикнула и оставила на его предплечьях еще пару глубоких царапин. Потом зажмурилась и сжала губы, а дальше… дальше Субад на нее не смотрел. Он хотел побыстрее закончить нелепую возню и перейти на свою кровать.
А потом словно крепкое вино ударило в голову и отозвалось блаженным покоем в каждой клеточке тела. Запоздало решив, что может ее раздавить, Субад приподнялся на локтях и развернул к себе запрокинутую голову Тарико.
– Да ты что… Эй!
Она была в глубоком обмороке, губы обметала синева, нос заострился. На скуле темнели пятна от его жестких пальцев. Субад укрыл ее своим покрывалом и принес воды. И долго сидел на кровати, ожидая, когда очнется.
В изголовье Тарико валялась красная миска, в которую прежде он насыпал корм для Камы. Последний месяц псица так же безучастно ко всему лежала у камина, согревая старческую кровь. Субад присаживался рядом и рассказывал, как прошел его день. Скучно, грязно, однообразно. Кама все понимала и лизала его ладонь сухим горячим языком. А теперь ее законное место заняла странная девчонка. Слишком нежная и чувствительная для местных болот.
Взяла в рот его член, но брезговала поцелуями. Даже не смогла притвориться, что ей льстит внимание хозяина. Шлюха поумнее бы знала, как обратить ситуацию в свою пользу. Но шлюху бы он прогнал сразу после собственной разрядки, прежняя любовница никогда не оставалась у него на всю ночь.
Нет, такого славного воробышка надо приберечь для себя! Может, если изменить прошлый сианский сценарий удача вернется?
Субад вышел в подсобку и снял с антресолей матрас в фабричной упаковке. Застелил его чистой простыней и уже хотел переложить на него девушку, но громко выругался и полез в стол за аптечкой.
– Эй! Тарико Сан, хватит дурить, от этого не умирают.
Не сдерживая брани и потешаясь над собственной неуклюжестью, он смыл с нее кровь и укутал в чистую рубашку. Потом поднес к лицу бутылек с пахучей жидкостью. И вдруг поймал себя на мысли, что готов и дальше держать ее в руках. Маленькая, слабая, беззащитная. Он только что сделал ее женщиной, пустил в нее свое семя. Утром надо позвать Гуну, пусть позаботиться, чтобы не было последствий.
Тарико приподняла веки, и Субад поразился тому, как в тусклом свете ночника блестят ее глаза, лишь потом сообразил, что в них стоят слезы.
– Эй! Не стоит… ты бы все равно не осталась здесь невинной малышкой.
Он недолго поколебался, а потом вытянулся рядом с ней на матрасе.
– Смотри, как ты меня исцарапала! Храбрая птичка. Мы почти в расчете.
«Почти в расчете…» – эхом подумала Тарико, покорно укладываясь на его груди и вслушиваясь в ритмичный стук чужого сердца под собственной ладонью.
Ей вспомнились петрианские легенды о женщинах-лисах, которые нарочно завлекали мужчин, чтобы после соития обратиться кровожадной тварью и растерзать мирно спящего партнера, чтобы упиться властью.
«Нет, я не умею причинять боль, и для него я лишь жалкий воробушек со слабыми коготками… Субад… Субад…»
Она заставила себя прошептать его имя вслух – примеряясь, привыкая, запоминая тяжесть короткого слова, так же как тяжесть его мускулистого тела.
– Отдыхай, птичка! Спи. Завтра будет лучше.
– Я знаю.
На этот раз он не стал ее поправлять.
Субад проснулся от неприятного предчувствия, может, в обрывках сна уловил подступающую беду. Девушки рядом не было. И мысль о ней тоже показалась странной, он ведь привык просыпаться один. Но сейчас была четкая потребность знать, куда делась маленькая художница. Сбежала на кухню? Моется в уборной? Неужели замерзла и забралась в его кровать, там одеяло потолще.
Субад бросил взгляд на укрепленное решетками окно и вскочил с пола, не удосужившись прикрыться покрывалом. Девчонка прижалась к стене и пыталась воткнуть себе в грудь острую палочку для рыбы.
– Что ты задумала, идиотка?
Он грубо схватил ее за плечо и выхватил из рук опасный предмет, внезапно оказавшийся простым карандашом. Тарико рисовала, держа бумагу ближе к единственному источнику света. Субад выдохнул с облегчением.
– Покажи! Дай сюда.
Она неуверенно протянула ему скомканный лист, на краю которого виднелись столбики цифр. Значит, стащила со стола расчеты отгрузки торфяных брикетов на ближайшую станцию. Но Субада не волновал черновик, его поразил новый рисунок Тарико.
– Ты мне льстишь, птичка, даже в гробу нарисовала красавцем.
В ответ она смущенно улыбнулась, а в глазах ее мелькнул тот же отрешенный свет, что раздражал Субада еще в лазарете. Похоже, сейчас ее волновал только серый лист с черными штрихами.
– У меня первый раз получилось изобразить живого человека. Я думала, никогда не научусь, не смогу. Смотри лучше, ты не умер, ты спишь.
– Погоди-ка! Ты наблюдала, как я сплю и рисовала с натуры? У тебя больше дел не нашлось?
Тарико заметно расстроилась, но Субад заметил, как обиженно дрогнула нижняя губа. Рисунок был неплох. Вот только тряпки у его головы смахивают на складки траурного облачения армейского гроба.
– Пророчишь мне скорую гибель? – недобро усмехнулся Субад. – И не надейся! За пять лет в «Уригучи» я пережил три покушения. Последнее прошлой весной на сплаве. Зацепили бревном.
– Зачем мне твоя смерть? Просто больше не хочу изображать пустые тела, – прошептала Тарико и невпопад пообещала:
– Теперь я нарисую тебе пса, бегущего у воды. Теперь у меня получится. Отец был бы очень рад. Он всегда говорил, что это придет…
Субад не знал, что сказать. Очевидно, художница не дружит с головой. Так часто бывает с творческими людьми. Они прячутся в своих фантазиях и мечтах от ужасов реального мира. Нормальный способ самозащиты для таких нежных созданий, как Тарико Сан.
– Надо бы подыскать тебе одежду и отправить в лазарет. Еду возьмешь на кухне у Ризы. Пусть сама отведет к Яримаки. Попросишь средство против зачатия.
Она опустила голову и процедила сквозь зубы:
– Не нужно никуда идти, Гуна еще вчера поставила мне укол. Я буду бесплодна до конца года.
– Прекрасно! – одобрил Субад.
Примерно с минуту он разглядывал ее безобразно подстриженную макушку. Тарико так и не подняла глаз, заметно напряглась, будто угадав, о чем размышляет хозяин. Субаду хотелось снова повалить ее на постель, но вдруг потом она вообще разучится рисовать. От этой гиданки можно ожидать чего угодно! Налет цивилизации с дикарей мгновенно слетает, стоит вернуться в хлев.
"Хм… вот уж не знаю, насколько "Уригучи" похож на гиданский приют, откуда ее забрал жалостливый богатенький петрианец…".
– Давай сделаем так! Я покажу тебе снимки Камы и ты приступишь к работе пока Риза ищет одежду. Меня не будет до обеда, прибери постели, вычисти комнату, растопи камин. И не суйся в стол. Бумагу и карандаш я тебе дам.
Ее щеки окрасил слабый румянец, в глазах загорелось предвкушение новых художеств. Субад поспешил убраться из собственных покоев, чтобы принять утренний доклад Шухо. Девчонка никуда не денется, она теперь его собственность. У Субада тоже бывают фантазии, в которых ей найдется славное местечко.