К ночи разразился ливень, но даже когда утих шум воды за окном, Субад долго не мог заснуть, бродил по кабинету в напрасном ожидании пока подействует проверенное лекарство. Наверно, проклятый докторишка опять уменьшил дозу галурата. Опасается за здоровье хозяина, недавно нашел какие-то перебои в сердце и теперь трясется над каждым препаратом. Как бы не нанести вред начальнику.
Промаявшись еще полчаса, Субад придумал вломиться в лазарет и устроить проверку всему персоналу вместе с больными. После хорошей встряски порой удавалось проспать до обеда и еще пару дней сохранять бодрое настроение. Но если выброс адреналина не поможет, придется в самом деле слетать на ближайшую базу для полноценного медосмотра. Эти гнилые болота в сезон дождей доконают самый крепкий организм.
По пути к больничному корпусу Субад устроил выволочку двум задремавшим охранникам у склада, перекинулся парой рядовых фраз с караульным на вышке, потрепал по высокой холке любимого следопыта. Кама приболела и уже неделю занимала карантинный вольер, но брала пищу только из рук хозяина. Редкая порода ищеек славится умом и преданностью.
– Если позволит тропа, завтра мы с тобой погуляем на пустоши, – обещал Субад. – Поправляйся скорее!
До утра оставалась самая приятная часть программы – поднять шум в лазарете, стащить с койки тщедушного Яримаки, рассчитаться за подделку снотворного.
Но к удивлению Субада доктора не нашлось в каморке, где тот обычно отдыхал от дневных забот. Неужели еще работает в кабинете? Может, в лагере снова случилось нестандартное происшествие, и хозяина боятся поставить в известность…
Когда прошлым жарким летом трое узниц задохнулись в бане из-за оплошности охраны, боясь выговора, парни заставили Яримаки подать рапорт о самоубийстве. Хозяину пришлось лично изучить дело и в итоге списать пару никудышных работников. Субад считал, что ни одна арестантка не должна покидать лагерь до срока и по праву гордился низкой смертностью контингента среди прочих исправительных заведений.
Почему кто-то должен легко или помучавшись немного получить желанную свободу, если сам он обязан торчать здесь еще до конца дней? Каких дней и какого конца Субуд точно не знал. Одно ясно, после громкого скандала на Сиане ему не получить нормальную должность нигде, кроме петрианской дыры.
Значит, остается командовать псами в человеческом облике и следить за ведением торфозаготовок. Никому нельзя доверять! Весной Субад приказал повесить на воротах начальника по снабжению, уличенного в воровстве. Наверх, конечно, пошла информация о несчастном случае. А псы будут молчать, потому что Совет Свободной Петрианы далеко, а в «Уригучи» только один бог, царь и хозяин – Субад Багери. Бывший капитан сианской армии, которому немножко не повезло.
Чувствуя, как нарастает злость на доктора, который шляется по ночам неизвестно где, Субад крадучись миновал темный коридор и добрался до первой палаты. Заперто снаружи. Инструкции выполняются четко. Зато второй отсек для пациентов в тяжелом состоянии безалаберно открыт. Разве в лагере есть настолько больные люди? Яримаки был обязан доложить.
Бесшумно распахнув дверь, Субад осветил палату веерным фонариком и достал пистолет. Иногда демонстрации оружия хватало, чтобы навести порядок. Но в комнате стояла лишь одна кровать, а на ней спала та самая девушка, которая днем пыталась напомнить ему о стыде и чести. В откинутом кулачке ее был зажат кусок красного кирпича! Совсем спятила?
Субад еще раз оглядел комнату и только сейчас заметил на серой стене наброски рисунка – силуэт женщины, склонившейся над ребенком. Тот уже подрос и уверенно сидит на полу в окружении кубиков и шаров.
– Кто это сделал? – раздраженно спросил Субад, не повышая голос.
Красные линии напомнили ему о кирпиче. Но когда девчонка успела измазать стену? Как у нее хватило сил…
Позади раздались шаркающие шаги и виноватое покашливание доктора.
– Хозяин, прошу вас, пройдемте в мой кабинет. Я все объясню.
– Что с новенькой?
– Сильное истощение. Она отказалась от еды. Пришлось сделать пару стимулирующих уколов.
– Надеюсь, ты не тратишь на нее мой галурат, крыса?
Яримаки поправил очки на носу и втянул голову в сутулые плечи.
– Как можно, господин Багери? Мне жаль, что вам опять не спится.
– Где она раздобыла кирпич? У тебя настолько дырявые стены? Почему я не знаю?
– О, нет-нет… Она попросила грифель, но я боялся дать, а потом мы договорились, – она выпьет сладкий сироп, а я принесу краски. Я не подозревал, что она будет рисовать прямо на стене, меня тут вообще не было. Но так даже лучше, вы не считаете? Такой мягкий образ…
– Отчего она свалилась на улице? – перебил Субад. – Ты уверен, что нет опасной болезни?
– Девочка почти здорова, только хрупкая конституция и смена обстановки. Потеря родных.
Субад усмехнулся.
– За два месяца в моем лагере схоронили восемь городских неженок. Мне не нравится эта цифра, Ярим. Она портит статистику. Если каждая недотрога станет сходить с ума от досмотра Нуями, что я скажу властям Петри?
– Боюсь огорчить вас, хозяин, но, кажется… кажется… им все равно, сколько у нас жертв.
– Я сейчас из тебя жертву сделаю! – рявкнул Субад. – Завтра поставишь девчонку на ноги и вернешь в барак. Ты хорошо понял?
– Да-да, конечно… Но, может, оставите ее здесь мыть палаты, стирать и чистить материалы. Я очень вас прошу, господин Багери. Дело в том, что я ее немножечко знаю, точнее, ее отца. Он был известным журналистом в столице, я смотрел его репортажи с Карды во время межпланетного конфликта. А год назад картины Тарико Сан заняли второе место на фестивале в Хорсаки. Был большой успех. И вот теперь она попала сюда и не хочет жить. Такая несправедливость.
Еще более понизив голос, доктор приподнялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы стать вровень с плечом хозяина.
– Нуями замучит ее. Он уже приходил узнать, когда можно забрать номер семьдесят семь обратно. Он не забудет.
– Что ты мне тут лепечешь? – скривился Субад, – какой у Нуями может быть к ней интерес? Хочет портрет заказать?
Доктор опустил голову и торопливо пробормотал:
– Она девственница. Нуями любит свежий товар. Я очень вас прошу, не отдавайте ее псам. Это… это непременно ухудшит статистику в конце месяца.
Субад устало выдохнул, мысль устроить погром иссякла, а вместо нее навалилось желание рухнуть на кровать и отключить сознание. Может, даже удастся нормально выспаться до рассвета. Осталось получить нужный препарат, и сейчас Яримаки не станет спорить.
– Отсыпь мне еще порошков из секретного шкафчика, будем считать, что у тебя новая поломойка.
– Благодарю, хозяин!
– А насчет этой мазни на стене… пусть закончит работу, я посмотрю при дневном свете, что умеет твоя хваленая девственница. Нуями к ней не подпускать. Скажешь, мой приказ.
Яримаки поклонился еще ниже, однако не выполнил в полной мере волю хозяина. Тарико Сан смогла приступить к работе в лазарете только на третий день и больше не прикасалась к рисунку на стене, словно отдала ему все силы в первый же вечер, а после потеряла интерес.
Но и Субад Багери не появлялся с проверкой. У него случилось свое маленькое горе – умерла пожилая ищейка Кама, с которой он приехал на Петри и заступил в должность начальника «Уригучи». После свежих ветров Сианы единственное близкое и дорогое существо не выдержало мерзкого климата префектуры Дайон.
И каждая крыса в лагере знала, что после затяжной хандры хозяин может превратиться в истинное чудовище. Охранники исправно несли службу, заключенные падали с ног от усталости и не роптали на судьбу вслух, даже больные поспешили вернуться к работе, чтобы не испытывать терпение Субада.
По вечерам, когда лазарет погружался в сонную тьму, доктор Яримаки приносил Тарико свежий чай с кусочками сушеных фруктов и заводил беседу о своей юности в Хорсаки, вспоминал известные театры и музеи, жадно расспрашивал о последних событиях в культурной жизни столицы.
Слушая его старчески дребезжащий голос, Тарико послушно съедала угощение и обещала сама себе больше не падать духом. И на краю света, в заболоченном богом забытом месте есть добрые люди, значит, нельзя отчаиваться.
– Тебе повезло, что хозяин не выгнал на торфяные поля, – убеждал доктор. – Иногда Субад долго не появляется в нашем отсеке, а то налетит как ураган посреди ночи, только держись. Вечно всем недоволен, а теперь еще Камы нет, совсем озвереет. Прогулки с собакой его всегда успокаивали.
– Я слышала, он прибыл с Сианы, – заметила Тарико.
– О прошлом хозяина разные слухи ходят. Говорят, он соблазнил дочь влиятельного ястреба и чудом избежал расправы ее отца. Или девушка сама за ним волочилась, а он жениться не захотел, оттого и сбежал на Петри. Правды мы все равно не узнаем.
Яримаки сдержанно засмеялся.
– Кажется, Субаду понравился твой рисунок. Я подозреваю, что красивый пейзаж – единственное, что усмиряет его буйный нрав. Жаль, ненадолго.
Доктор хотел еще что-то сказать насчет графической живописи и штрихового рисунка, но в кабинет заглянула старшая медсестра.
– Господин Нуями пришел. Требует пустить его к заключенной по срочной надобности.
Тарико вздрогнула и схватила доктора за рукав.
– Тот самый человек? Что ему от меня нужно?
– Не бойся. Он не сможет тебя увести. Субад запретил.
Однако в голосе Яримаки ей послышалась неуверенность. Очевидно, доктор не имел здесь большого веса и не сможет долго ее защищать.
Шаркающей походкой он отправился к выходу, чтобы узнать требования Нуями, а с Тарико осталась его помощница Гуна – тоже в преклонных летах, но с ясным проницательным взглядом раскосых маленьких глазок на дряблом морщинистом лице.
Она присела на тахту и шершавой ладонью пригладила коротенькие после недавней стрижки волосы Тарико. Затянула жалостливую песню.
– Маленькая серая пташка! Здешние коты тебя растерзают, если не упорхнешь.
– Я не умею летать, – печально сказала Тарико, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.
Тогда Гуна наклонилась к ее уху, и, обдавая нечистым дыханием, прошептала:
– Тебя только одно спасет – сумей угодить льву.
– Кому? – зажмурилась Тарико, напрасно пытаясь отвернуться.
Гуна взяла ее руку в свою ладонь и мелко затрясла, желая выглядеть убедительной:
– За пять лет наблюдений я хорошо разгадала Субада. Снаружи он сделан из железа и камня, но внутри прячется мягкое теплое ядрышко. Ты меня поняла?
– Не-не очень…
– Кама издохла. Субаду нужен новый любимец, которого можно гладить по шелковистой спинке и чесать за ухом в холодные зимние ночи. Тихий, безмолвный, самодостаточный любимец. Не льстивый песик и не трусливая овца, а кто-то покорный с виду, но несгибаемый в душе. Кто умеет слушать и понимать. Ты подойдешь, птичка. Я верю в тебя.
Тарико припомнила грозного человека на трибуне в день прибытия и усомнилась в словах медсестры, но спорить не стала. Да и некогда, доктор Яримаки вернулся в кабинет с разбитым лицом. Гуна захлопотала насчет примочек, грозилась пожаловаться хозяину.
– Нуями совсем взбесился. За что он набросился на тебя? Нельзя это так оставить. Утром пойду к Багери, пусть держит своего пса на привязи, нечего ему бродить у нашего госпиталя.
Тарико чувствовала, как в теле пробуждается голод, а в душе злость. С этой минуты она твердо решила выжить любой ценой, а значит, нужны силы и ясный разум. Больше она не станет отказываться от еды и искать смерти. Когда вокруг сгустился туман, можно оставаться на месте и ждать пока он рассеется, а можно попытаться найти тропу. Кроме последней лазейки, есть еще столько способов испытать себя…