3 Джулия


Когда от тебя вдруг уходит муж, проблема не в том, что тоскуешь по нему уже на следующий день, нет – ты просто не понимаешь, что делать. Платежи. Вождение. Содержание дома. Джулия ненавидит Маршалла за то, что он бросил ее – их, – но конкретно сейчас больше всего на свете Джулия ненавидит Джулию.

Одиннадцать часов чудесного утра в Сан-Франциско, рядом играет дочь двух с половиной лет, а Джулия не может даже решить, что приготовить на ланч. Потому что последние десять лет это решал Маршалл.

«Хочется сэндвичей с тунцом», – говорил он, и Джулия делала сэндвичи с тунцом.

«А как насчет фрикаделек?» – И она принималась лепить фрикадельки.

А в те дни, когда Маршалл уезжал по работе, она просто готовила его любимые блюда, потому как уже не знала, что нравится ей самой. За десять лет все то, что нравилось Маршаллу, в итоге полюбила и Джулия. Его улыбка и фраза из разряда «Как же это вкусно, детка» провоцировали мощный выброс эндорфинов, поэтому она убедила себя, что и сама обожает это все. Разве не это подразумевает жизнь в браке? Любовь ко всему, что любит другой человек?

Но прошлой ночью, после десяти лет брака и четырнадцати лет вместе, Маршалл бессовестно заявил, что «с него хватит» и он устал от ее «жалкой задницы». «По правде, – думает Джулия, помогая Эмме вставить неподатливую деталь лего, – нисколько моя задница не жалкая». Черт возьми, да она поддерживает свою задницу в отличной форме. Эта нелепая мысль безжалостно врывается в сознание, и к глазам подступают жгучие слезы. Ну кого сейчас волнует ее задница? «А все-таки, – произносит тонкий голосок в голове, в то время как Джулия еле сдерживает всхлип, – она у тебя и впрямь хороша».

Она в миллионный раз проверяет телефон. Но нет ни пропущенных звонков, ни сообщений. Джулия так долго ждет, что он зазвонит, и каждые несколько минут смотрит, включен ли звук, есть ли сигнал и вай-фай, поэтому, когда раздается звонок в дверь, она подскакивает и хватает телефон.

Эмма отрывается от своего причудливого замка из лего.

– Мама, в дверь звонят.

– Хм?

Проходит еще секунда, прежде чем Джулия понимает, что звонок доносится от двери, и едва она сознает это, внутри вспыхивают в равной степени надежда и ужас, теснясь в груди. Дышать внезапно становится труднее. Джулия поднимается, заставляет себя сделать вдох и расправить грудную клетку. «Я могу дышать. Я в порядке. Все будет хорошо».

Может, без Маршалла жизнь и вовсе обернется к лучшему?

Нет, это невозможно. Он заботился о них. Заботился обо всем.

Джулия подходит к двери и не представляет, что скажет. Впрочем, это и не имеет значения. Кажется, окружающие и так знают, что ей особо нечего сказать. Люди либо перебивают ее, либо просто игнорируют. Джулия к этому привыкла. В любом случае, это наверняка Линда из соседнего дома под предлогом угостить их печеньем хочет разнюхать причины вчерашних криков. Джулии приходится обходить огромные мусорные мешки, сваленные у входной двери. Когда-то все-таки придется заняться ими.

Но когда Джулия отпирает дверь, у порога стоит вовсе не Линда. Перед ней два офицера – чернокожая женщина и азиат, и у обоих странное выражение на лицах. Они вроде как улыбаются, но улыбки кажутся натянутыми и виноватыми. У Джулии болезненно сжимается желудок: с такими улыбками хороших новостей ждать явно не стоит. Так улыбаются люди, которые знают, что вот-вот разрушат чью-то жизнь. Мгновение Джулия борется с желанием захлопнуть перед ними дверь и закрыть на задвижку. Но, само собой, она не делает ничего подобного. Джулия как никто исполнительная и покладистая. Джулия как никто услужливая и удобная. «Джулия никто», – шепчет у нее в голове голос Маршалла, даже более гнусный, чем в реальности.

– Доброе утро, мэм, – произносит азиат. – Я офицер Ха, а это моя напарница, офицер Грей. Джулия Чен – это вы?

Джулия каким-то образом умудряется кивнуть.

– Не против, если мы войдем? – спрашивает офицер Грей.

Против, хочет выкрикнуть Джулия. Сразу ясно, ничего хорошего эти двое не принесут. Но голова снова кивает в обход мозга.

– Ой, – издает офицер Ха, когда они входят и замечают мешки. – Генеральная уборка?

У Джулии так сжимается желудок, что к горлу подступает тошнота. Из ближайшего к ним мешка виднеется игровая приставка Маршалла. Практически новая. Генеральная уборка. Скорее уж избавление от всех его вещей, потому что Джулия знает, что Маршалл не вернется.

– Вроде того, – бормочет она.

Джулия поворачивается и едва не сшибает Эмму. Она даже не заметила, как дочь повисла у нее на ноге, как маленькая коала.

– Прости, милая, – Джулия наклоняется и берет ее на руки.

Она всякий раз удивляется, как потяжелела ее малышка. Как вытянулась и окрепла и сколько всего умеет.

– Все хорошо, – шепчет она Эмме и ведет полицейских в гостиную. И повторяет, скорее для себя: – Все хорошо.

Офицер Грей улыбается.

– Привет, милая. Как тебя зовут?

Джулия не утруждает их ожиданием и отвечает за Эмму:

– Это Эмма.

Эмма никогда не разговаривает с незнакомцами. Даже соседям не перепадает от нее и пары слов, а это люди, которые попадаются ей на глаза с самого ее рождения. Это одна из ее особенностей, которые ненавидел Маршалл. Ну, «ненавидел» сильно сказано. Или нет, учитывая, что он даже не оглянулся на дочь, когда уходил прошлой ночью.

– Какое чудесное имя. Очень тебе подходит, – говорит офицер Грей. – А сколько тебе лет?

Практически любой ребенок, как твердили Джулии со всех сторон, был бы счастлив объявить окружающим, сколько ему лет. Но только не Эмма. Эмма прячет лицо, уткнувшись Джулии в плечо, и отказывается смотреть на кого-либо. Офицеры неловко улыбаются. В голове у Джулии эхом разносится голос Маршалла: «Почему она не может вести себя как нормальный ребенок? Это же позорище».

Джулия сглатывает и жестом предлагает офицерам присесть на диван, который просто неоправданно хорош: каркас из массива дерева, обивка из натуральной кожи. Конечно же, это одна из прихотей Маршалла. Он всегда выбирает самые дорогие варианты. За все расплачивается кредитками, аргументируя тем, что «деньги еще появятся, так почему бы не вложиться в будущий комфорт?». Он любит это слово – «вкладываться», объясняя им любые свои легкомысленные траты.

Джулия опускается в кресло рядом с диваном и усаживает Эмму к себе на колени. Запоздало спохватывается, что стоило бы предложить офицерам выпить хотя бы воды, но тяжесть тела Эммы останавливает ее, и к тому же ей не хочется, чтобы полицейские задерживались дольше необходимого. Она почти не спала прошлой ночью, что неудивительно после всего произошедшего. И теперь Джулия чувствует себя уставшей, бесконечно уставшей.

Словно бы угадав ее стремление поскорее с этим покончить, офицер Ха прокашливается и подается чуть вперед.

– Маршалл Чен – ваш муж?

– Покажешь свою комнату? – вклинивается офицер Грей и улыбается Эмме.

При мысли, что ей придется расстаться с мамой, Эмма зарывается лицом в грудь Джулии и мотает головой. Джулия обнимает ее покрепче.

– Все в порядке.

– Вы уверены? У нас, эм… деликатная новость.

Джулия кивает и плотно сплетает пальцы за спиной Эммы, чтобы унять дрожь. Волосы дочери пахнут чистым детским потом и уютной сладостью. Дыхание сбивается, Джулия делает судорожный вдох, чувствуя, как воздух толчками пробивается в легкие, и с трудом подавляет всхлип. Ну, вот оно.

Офицеры синхронно кивают, явно недовольные ее выбором. Ничего. Джулия привыкла к недовольству окружающих. И если офицер Грей считает, будто Эмма милая и все в этом роде, то совсем не знает Эмму. Никто не знает Эмму. Обычно о ней говорят как о «болезненно робкой» или «очень тихой». Но Джулия не представляет, как оставить ее в комнате с кем-то наедине. Эмма закатила бы истерику, и офицер Грей перепугалась бы и решила, будто с девочкой что-то не так. Джулию достало, что люди считают Эмму ненормальной.

– Что ж, – офицер Ха снова прокашливается. – С прискорбием должны сообщить, что сегодня утром ваш муж найден мертвым в чайном магазине в Чайнатауне.

Это звучит до того непривычно, что мозг не в состоянии с ходу обработать услышанное. Когда же он принимается раскладывать информацию, то цепляется за наиболее странную часть предложения.

– В чайном магазине?

Офицер Ха кивает.

– Да, – и заглядывает в блокнот. – «Всемиро известный чайный магазин Веры Ванг».

– Зачем дизайнеру одежды чайный магазин?

Впрочем, Ева Лонгория владеет сетью ресторанов, так что вопрос, наверное, прозвучал глупо.

Офицер Грей качает головой.

– Нет, его владелица некто Вера Вонг.

И тон, которым она произносит это, вызывает странный зуд в темных закоулках ее мозга. Джулия реагирует наихудшим образом, возможным в такой момент. Она смеется. Это длится какую-то секунду, однако она замечает, как щурятся офицеры, и ей хочется дать себе затрещину. Видит бог, Маршаллу хотелось того же по многим случаям, и разве можно его винить? Ведь ему каждый день приходится выносить ее тупые выходки. Приходилось выносить. Потому что теперь он мертв, так ведь? Ему больше не приходится выносить ее. У Джулии вновь едва не вырывается смешок, но ей удается подавить предательский позыв.

– Не понимаю, – Джулия слышит свой сдавленный голос.

В глазах офицера Грей все еще читается недоверие.

– Его обнаружила хозяйка магазина, мисс Вера Вонг, сегодня, примерно в пять утра. По всей видимости, он вломился к ней в магазин посреди ночи и там умер.

Джулия с трудом улавливает суть.

– Как он… эм, в чем причина смерти?

– Мы пока ждем результатов вскрытия, но у него в сумке был пакет МДМА. Так что, возможно, это была передозировка, – отвечает офицер Ха.

– Эмдэема?

Он точно говорит по-английски?

– Возможно, вам более известны другие его названия: экстази, Молли, ешки?

Мозг отказывается обрабатывать услышанное.

– Вам известно, что ваш муж регулярно употреблял экстази? – спрашивает офицер Ха. Но по его голосу ясно, что он хочет спросить: «Неужели вы не знали, что ваш муж постоянно принимал экстази?»

– На его теле также обнаружены повреждения, – продолжает офицер Грей. – Гематома на скуле и царапины на щеке. Может, вам что-то известно об этом?

Джулия мотает головой и чувствует, как пульсирует в черепе. В памяти вспыхивает сцена, когда Маршалл оттолкнул ее, прежде чем уйти, и она отлетела затылком в стену. Джулия прикусыват губу, заставляя себя сосредоточиться на происходящем. Нельзя показывать им, что у нее что-то болит. Нельзя показывать, что Маршалл причинил ей вред.

Верят ли они ей? Джулия не может сказать с уверенностью. Да и какая разница, поверят ли? Он мертв. Маршалл мертв.

Эмма принимается ерзать у нее на коленях, как будто мысль медленно просачивается ей в голову, и начинает шарить ручками по груди Джулии.

– Титю, – требует она.

Джулия чувствует, как вспыхивают щеки, и старается не смотреть на полицейских, но тут же одергивает себя. До чего же это глупо. Какое им дело до того, что она дает грудь своей двухлетней дочери? Ей только что сообщили о смерти мужа. Кому вообще есть дело до грудного вскармливания? И, тем не менее, Джулия мягко, но решительно берет ручки Эммы и отпихивает их от своей груди.

– Позже, – говорит она ласково, хотя знает, насколько это тщетно.

Как и следовало ожидать, Эмма теряет терпение.

– Титю! – требует она громче. – Титю!

Смущение перерастает в стыд. Да, Эмма до сих пор требует грудь, но почему нельзя хотя бы сказать это полным предложением? Она умеет. Когда они вдвоем, Эмма пользуется полноценными предложениями. «Мама, ты меня покормишь?» «Мама, смотри на божью коровку, почему у нее черные точки?» «Я люблю качаться, толкни мня сильнее, мама!» Грамотно составленные фразы начисто забываются, стоит им оказаться в обществе. И, как обычно, Джулия ощущает стыд за то, что стыдится собственного ребенка. Ну что за ужасная мать. Что за ужасная жена. Только поглядите, ее муж буквально только что умер, а она сидит и критикует речь своей дочери.

– Титю! – крик в полную громкость раздается над самым ухом Джулии.

Джулия вздрагивает, и это непроизвольное движение пугает Эмму. Мгновение она смотрит на Джулию широко раскрытыми глазами, а затем уголки ее губ опускаются вниз.

– Прости, милая…

Слишком поздно. Эмма широко раскрывает рот и издает пронзительный вопль. Она перестает быть робкой и тихой лишь в одном случае – когда плачет.

У офицеров на лицах написано, что больше всего им хочется выбежать прочь.

– Простите, сейчас не самый подходящий момент, – произносит Джулия, что звучит довольно странно. Едва ли такое говорят офицерам, которые пытаются поговорить с тобой о смерти твоего супруга. Кто знает, что вообще следует говорить? Джулия уверена, что выглядит виноватой. И сейчас думает о том, что сказал бы невинный человек, будто она действительно виновна. А ведь это и в самом деле так. У нее хватает секретов. И отчасти Джулия благодарна, что Эмма вопит, поскольку это дает повод отделаться от полицейских. Она поднимается, охнув под тяжестью дочери.

– Все в порядке. Если что-то вспомните, просто позвоните, – офицер Грей вынуждена кричать, чтобы перекрыть вопли. Она достает визитку и кладет ее на кофейный столик, после чего оба офицера встают и направляются к выходу. Джулия отмечает их уверенную походку, будто цель обозначена ясно и четко. Ей сложно вспомнить, когда она сама ходила с такой уверенностью. Сейчас она передвигается, ссутулившись, голова вечно клонится к полу, а взгляд прикован к макушке Эммы.

У двери офицер Грей задерживается, и их с Джулией взгляды пересекаются. Джулия едва не всхлипывает, столько жалости в глазах офицера. Но затем ее взгляд скользит вниз, к мусорным мешкам, и лицо принимает суровое выражение. Джулию обдает холодом. Теперь уж нечего надеяться, что офицер Грей не заметит приставку, как и шелковые галстуки. Дураку понятно, что в мешках вещи Маршалла, сложенные, словно Джулия предвидела его смерть. Офицер что-то бормочет, но Джулия не слышит ничего за воплями Эммы.

– Будем на связи, – офицер Грей повышает голос.

Не дожидаясь, когда они развернутся и пойдут прочь, Джулия захлопывает дверь и спешит к дивану, чтобы успокоить дочь. Она даже не осознает, что плачет, пока на щеку Эммы не падает слеза. Теперь нет смысла сдерживаться, и тело Джулии сотрясают рыдания.