Лира смотрит на меня, хмурится, но не спорит. Надо бы поподробнее ее расспросить о ее договоренностях: что-то слабо верится, что Лира спокойно раздавала землю аж телегами на протяжении нескольких лет.
В глазах старосты мелькает раздражение, взгляд становится колючим, как у человека, который не доверяет никому, потому как сам привык обманывать. Значит, моя чуйка меня не подводит.
– Хозяйка? – серьезно спрашивает он. – Неужто тетушка Ли все-таки решилась продать свое драгоценное поместье?
Глазки бегают, ищут что-то, цепляются за драконово дерево (и в этот момент я радуюсь, что оно ещё не отличается от обычных ростков), сужаются, снова оценивают меня.
– Это уже не ваше дело, – говорю я. – Что насчет сделки?
Конечно, мы рискуем на какое-то время остаться без яиц и молока, но раздавать землю сомнительным личностям – ещё больший риск.
– Тетушка Лира, – в голосе старосты появляются нотки злости, – подтвердите этой вашей новой… хозяйке, что с момента прошлого обмена на землю Элина приносила тебе ещё два кувшина молока, крынку сметаны и корзинку яиц.
Хм… Пытается набить цену, хотя даже мяса не было? Негусто что-то, негусто.
Перевожу взгляд на Лиру, та кивает.
– Учту все, – поднимаю бровь. – Мы же тут не для того, чтобы друг друга обмануть?
Лицо старосты аж передергивает.
– Не думаю, что жителям понравится ваше решение, – пытается надавить на меня староста. – Земля для крестьян не то же самое, что монеты.
– Ждите здесь, – говорю я.
Да, наверное, от тщедушной девчонки такое не ожидаешь, но староста, хоть и жаден, достаточно предусмотрителен, чтобы сначала присмотреться.
Возвращаюсь в дом, чтобы взять монет.
– Не нравится он мне, – говорит Чес, шебарша рядом.
– Мне тоже, – говорю я, отсчитывая серебрушек. – Сдается мне, он тот ещё крендель.
– Страшно тебя тут одну оставлять, – деловито заявляет мышонок, – но я залезу в телегу да посмотрю за ним.
– Какой самоотверженный Честер! – улыбаюсь я и подставляю руку, чтобы он на нее забрался. – Но ты правда очень поможешь. Только будь осторожен, а то как я без тебя.
Он довольно поднимает мордочку и залезает на ладонь, слегка царапая ее коготочками.
Поросячьи глазки старосты алчно следят за монетами, которые я пересчитываю прямо перед ним, озвучивая вслух цены. Даже интересно, сколько из этого дойдет до крестьян? Впрочем, для того чтобы узнать это, Чес только что шмыгнул в телегу и затаился.
– Что ж… Я не уверен, что ещё кто-то согласится передавать вам продукты, – напоследок говорит староста после того, как своими пальцами с заусенцами прячет монеты в кошель за пазухой.
Я провожаю взглядом поскрипывающую телегу с мыслью, что нужно подумать о воротах, а лучше – магической охране.
– Проблем принесет же, – говорит Лира.
– Не он первый, не он последний, тетушка Ли, – отвечаю я и подхватываю нехитрую провизию, что привез староста. – Возможно, я и хотела бы тихо тут отсидеться, да только не судьба. Не готова я ради этого прогибаться ни под мачеху, ни под Рудвера, ни под этого жадного старосту.
И тем более думать о каких-то там драконах. Даже с шикарной… спиной. Даже если они мне в видениях приходят.
Лира смотрит на меня с теплой улыбкой.
– Ты похожа на свою мать, – говорит она. – Жаль, что ей отмерено в этом мире было мало. Красивая, пробивная была. Я рада, что Августа не смогла в тебе этого погасить.
Я отвожу взгляд и закусываю щеку. Адалию – погасила. Сломала. Но я не она, хотя даже Лире об этом ни за что не скажу.
– Как давно ты отдаешь землю в таких количествах? – спрашиваю я.
Мне важно понимать, насколько давно обнаглел староста.
– Да ты знаешь, сначала я рассчитывалась напрямую с крестьянами. Они приходили, приносили. Но много ли они на себе унести могли? Даже очередь себе устроили: в этот месяц этот двор, в следующий – другой. Люди тут добрые, друг за друга горой.
Ага, и как в любом стаде есть паршивая овца. Впрочем, тем проще будет просто сдать этого старосту им с потрохами. Крестьяне сами придумают, как им поступить с обманщиком.
– А потом староста сказал, мол, чего вам мучиться, давайте я сам буду возить. Два года приезжал раз в три месяца, набирал земли, да уезжал. Но в последний год стал чуть ли не раз в месяц прикатывать, – Лира вздыхает. – Так-то крестьян я понимаю, но…
– Значит, точно пора менять правила игры, – усмехаюсь я. – Не переживай. Вот увидишь, в выигрыше еще останемся не только мы.
Тетушка Ли, как и накануне, выпивает настойку вербены и уходит к себе, а я еще какое-то время остаюсь на улице, у крыльца флигеля. Прислушиваюсь к веселому треску кузнечиков и цикад, к отдаленному шелесту волн, который приносит заблудившийся среди ветвей ветер, к поскрипыванию старых деревьев, к едва слышному лаю собак в деревне.
Среди всего этого я различаю выбивающийся из всего звук, похожий на хлюпанье весел по воде: плавное бульканье и всплески. Сначала мне кажется, что это действительно лодка, я даже жду, предполагая, что услышу нарастание или отдаление звука. Но он остается одинаковым. А значит, это что-то на острове… но что? Утром обязательно разберусь. Если, конечно, чего-то нового не приключится.
Постепенно меня начинает клонить в сон, и я ухожу к себе в надежде, что в эту ночь все сараи останутся целыми, а гостей неожиданных не будет.
Я стою в темном кабинете, где из всего освещения только лампа, похожая на древнюю масляную из моего мира, только внутри не огонь, а световой шарик. Она бросает ровный тусклый свет на стол, заваленный бумагами и фигуру мужчины в кресле.
На спинке кресла наброшен камзол с эполетами и какими-то нашивками. А сам мужчина сидит, откинувшись на спинку и глядя на меня исподлобья.
Игра света и тени четко очерчивает скулы, прямой аристократический нос и упрямый подбородок. Чувственные губы напряженно сжаты, а серьезные, задумчивые черные глаза пристально рассматривают меня.
Арион Тарден. Ну красив же… Такого раз увидишь – больше не забудешь. Только вот мерзавец, какого тоже не забудешь. Вот даже во сне мне снится.
– И что в тебе нашел Ринг? – задумчиво говорит он. – Да, глаза хороши. Да и магия оказалась вкусной. Но не на что больше взглянуть! Таких же сотни… В любом городе!
Что?! Он меня еще и в моем собственном сне оскорбляет?!
– Ты на себя посмотри! – справедливо возмущаюсь я.
Дракон выпрямляется, сжимает ладонями ручки кресла и прищуривается:
– Ты что, меня слышишь?