В пятидесяти милях от Бред-стрит мальчик и девочка сверлили друг друга взглядом, замерев на противоположных сторонах поляны с весьма скучным названием Пустошь. Хотя они не были знакомы, их вполне можно было назвать заклятыми врагами, мечтавшими вцепиться друг другу в глотку.
У мальчика было круглое лицо и очки в роговой оправе, которые он ненавидел. Он выглядывал из-за живой изгороди, окружавшей сад викария. Его звали Квентин Айвс, и своё имя он тоже ненавидел. Юноша мечтал о более героическом и придумал себе псевдоним, секретное имя Джон Хорсфилд. Никто ещё не предлагал Квентину рискнуть жизнью за родину, но он был готов.
Девочку, которая смотрела на него, звали Элеонора Мэри Оттер, или просто Элла. Она обожала своё имя, и полное, и сокращённую версию, была небольшого роста, плотного телосложения, с прямыми чёрными волосами, как у японской куклы, и тоже носила очки. Сейчас она щурила глаза на полуденное солнце и думала: «Ага, тот самый мальчишка!»
Она, конечно же, догадалась, кто этот мальчишка, хотя пока не знала его имени. В Пустоши мало что происходило без её ведома. Если уж на то пошло, за пределами – тоже.
Элла знала, что мальчика, притаившегося за изгородью, отправили жить к викарию, мистеру Чизману, потому что он ужасно учился. Он был худшим учеником в классе почти по всем предметам, и школа не собиралась принимать его обратно в следующем году, если он не возьмётся за ум. Поэтому на летних каникулах ему предстояло заниматься и доказать, что он способен исправиться.
Элла высокомерно вздёрнула носик. Она никогда не ходила в школу. Её отец был экспертом в археологии и обучал её дома. Были и другие преподаватели, которых он нанял по тем предметам, в коих ему самому не удалось преуспеть. Недавно профессор Оттер решил, что Элла готова к новым свершениям, и записал её на вступительные экзамены в среднюю школу для девочек. Элла блестяще справилась с задачей и собиралась приступить к обучению в сентябре вместе с другими одиннадцатилетними девочками. Летом отец разрешил ей отдохнуть от уроков, оставив только одно задание – вести антропологический дневник, то есть изучать традиции и привычки аборигенов. Элла предпочла бы исследовать дикие племена джунглей, но отец сказал, что нужно писать только о тех людях, за которыми она может наблюдать. Поэтому пришлось остановиться на обитателях Сибурна – городка, где она жила. Ей предстояло делать заметки, составлять карты и делать вырезки из местных газет. По мнению профессора Оттера, это вряд ли можно назвать работой. Он обожал учёбу и не мог понять, как можно отдыхать от неё. Однако Элла радовалась каникулам, ведь теперь у неё есть хоть что-то общее с другими детьми.
Но уже через день или два ей стало скучно. Заняться нечем, да и не с кем. Ей отчаянно не хватало друзей. Хотя этот мальчик – явно не самая подходящая компания для неё… по крайней мере, на первый взгляд.
Она забежала в дом. Отец сидел за письменным столом, погружённый в свои мысли. Очки сползли на кончик его милого старого носа, походившего на птичий клюв. Ручка покоилась в руке, абсолютно забытая, а на лбу красовалось чернильное пятно.
– Можно я возьму бинокль, отец?
– Мм… да, конечно. Зачем он тебе?
– Для детального наблюдения, – сказала Элла и выскочила из дома.
Квентин Айвс был единственным ребёнком. Его мама – женщина беспокойная, нетерпеливая – часто называла людей ничтожествами, а отец – вспыльчивый, желчный – считал всех, кроме себя, тупицами. И когда прошлой осенью Квентин поступил в частную школу-пансион, он также называл своих одноклассников ничтожествами и тупицами. Из этого можно сделать вывод, что друзей у него не было. А когда его оценки озвучили перед всем классом, стало очевидно, что самым большим ничтожеством и тупицей на самом деле был сам Квентин. Для него это стало жестоким ударом и полной неожиданностью.
Он пытался объяснить родителям, что пансион – не самый лучший выбор для него, но они и слушать не стали. «Глупости!» – ответили они.
Поэтому, когда закончился летний семестр, а вместе с ним и школьный год, он почувствовал неимоверное облегчение. Ему не терпелось вернуться домой – где нет ни одного мальчика, вообще никаких детей. В свою собственную уютную спальню, к привычной еде и родителям, которые в основном занимались своими делами и не мешали ему. А вместо этого его отправили к репетитору, чтобы снова учиться! Идеальные летние каникулы Квентина выглядели так: ничего не делать, валяться на лужайке под тёплыми лучами солнца или в прохладной тени, у себя в комнате, читать комиксы и приключенческие рассказы, наслаждаясь лимонадом и сэндвичами с ветчиной, которые волшебным образом возникали на подносе рядом с ним. А после этого – кто знает! – можно и придумать увлекательное приключение.
Однако мистер Чизман успел составить насыщенную программу обучения, а миссис Чизман вряд ли понравилось, что ребёнок при любой возможности норовил сбежать в свою комнату. Хорошо, хоть других детей в доме не было. Квентин боялся, вдруг миссис Чизман решит, что ему одиноко. И захочет познакомить с соседскими детьми или, что ещё хуже, пригласит их на чай. Если повезёт, по соседству не окажется его ровесников.
Он решил незамедлительно изучить окрестности. Джон Хорсфилд понимал, как важно знать врага в лицо. Из своей спальни, через высокие окна на лестнице, из-за кустов перед домом Джон пристально следил за Пустошью и близлежащими домами. Море было недалеко, но до Пустоши не доносилось ни звука, ни запаха. Ничем не отличается от любой тихой, уютной деревушки в любой части Англии. Но – на этом всегда заострялось внимание во всех приключенческих рассказах, которые он читал, а внешность обманчива.
Квентин мысленно подмечал каждую деталь: допотопный коттедж с соломенной крышей – старая леди в саду, с курицами и маленьким коричневым осликом. Никаких детей.
Квадратный дом, похожий на миниатюрный замок, – старый джентльмен, с виду военный, прогуливающийся по лужайке и смахивающий с конца трости повылезавших червяков. Детей нигде не было.
Большая белая вилла – две молодые леди сидят на качелях, болтают и смеются. Недостаточно взрослые, чтобы иметь детей, разве что пару малышей (они Квентина не беспокоили).
Один дом абсолютно безжизненный.
Остаётся только красный дом с высокой белой крышей на другой стороне Пустоши. Именно там – когда он выглядывал из-за изгороди – он заметил ту девчонку. Она стояла у калитки, наглая, самоуверенная, и глядела на него. Он быстро втянул голову в плечи.
Выждав ровно две минуты, Квентин снова выглянул. Она всё ещё была там. Смотрела в его сторону, но теперь что-то держала в руках. Бинокль! Она поднесла его к себе, навела прямо на него, словно орнитолог, высматривающий редкую птицу.
Квентин нырнул за изгородь. Там пахло кошками. Мистер Чизман гордился своим садом, в особенности высокой изгородью жёлтого пятнистого лавра. Укрытие из неё вышло прекрасное, несмотря на вонь, царапины и листья, которые выглядели так, словно кого-то стошнило на них заварным кремом.
Он сверился с часами. Ровно четыре с половиной минуты он лежал неподвижно. За четыре с половиной минуты любой решит, что опасность миновала. Бесшумно, крадучись, Джон Хорсфилд выполз из укрытия. На четвереньках он добрался до края изгороди. Девчонка, если она ещё смотрит, не станет искать его там. Он выглянул.
Толстый рыжий кот, прошествовавший в нескольких дюймах от его лица, недовольно уставился на него. Когда он понял, что это всего лишь мальчишка, совершенно не пригодный в качестве обеда, то бросил на него уничтожающий взгляд и важно удалился.
Девчонка исчезла.
– Квентин Айвс! – прогремел голос мистера Чизмана. – Что это ты задумал, мальчик? Вставай сейчас же и иди сюда!