Утром Ефим поехал на работу. Из-за ночных «бегов» он не выспался и в обычный день наверняка пришел бы на пару часов позже.
Но день был необычный.
Поставив «ауди» на законное место, Ефим пошел к административному корпусу, где они уже много лет снимали офис. Он поймал себя на том, что пару раз оглянулся по сторонам. Скрытая пружина, раскрутившая эту историю, беспокоила его всерьез. Он не верил в наезд на фирму – не те деньги. Никакими тайнами они с Сашкой тоже не владели. Непонятно! А разбираться надо срочно, иначе Сашка сгниет в тюрьме. Или чего похуже произойдет. В смысле – побыстрее.
Референт Марина Ивановна встретила его немым вопросом. Ефим всегда поражался ее умению определить присутствие проблемы.
– Зайди ко мне, – сказал он.
– Срочно?
– Не горит, но и не тяни.
– Хорошо.
Через десять минут она сидела напротив. Ровно столько времени, по ее мнению, понадобилось, чтобы хмурый вид шефа и его распоряжение срочно зайти не вызвали тревожных умозаключений персонала.
«Умница», – оценил маневр Ефим. Она и была умницей. И отличницей. Хотя в свое время попортила ему немало крови.
Береславский никогда не считал своей обязанностью посещать лекции, а Марина, бессменная староста их группы и курса одновременно, считала именно так. Как же нудно она пилила прогульщика! Как же тоскливо было ее слушать!
Ефим бы и не слушал, но именно Маринка давала ему перед экзаменами свои подробнейшие конспекты, написанные к тому же самым разборчивым на курсе почерком! Все политэкономии, марксистско-ленинские философии, а главное – страшные по своей толщине первоисточники он постиг посредством Маринкиных, в зеленой клеенчатой обложке, общих тетрадок по 44 коп. Десять таких он однажды подарил ей на день рождения, вызвав полное понимание у собравшихся.
И именно Маринка, долбавшая его на каждом собрании – а уж в ее-то группе они проводились регулярно! – отстояла Ефима, когда у того случились проблемы с КГБ. Нет, он никогда не был диссидентом – слишком отстранен был от происходящих в обществе событий. Просто не смог выкинуть случайно попавшую к нему книжку стихов. «Поэзия в лагерях», нью-йоркское издание 1973 года. Ну не смог – и все!
Сейчас уже непонятно, почему прежняя власть так боролась с поэзией. Да и авторы того сборника теперь не лишенцы и изгнанники, а добропорядочные граждане со славным прошлым. Некоторые нынче даже проклинают демократию, оказавшуюся не совсем той, о которой мечталось на кухнях и в лагерях.