Возвращались в молчании. Лоос был на удивление трезв, смотрел прямо перед собой и иногда закрывал глаза, словно хотел спать. Зеботтендорф остался в лаборатории. Генрих же снова считал секунды и старался угадать, с какой скоростью движется машина.
Когда дверцы открылись, фон Лоос спросил:
– Выпить не хотите?
– Еще?
– Не знаю, как вы, но с меня всякий хмель слетает, когда я вижу эти… научные опыты.
Генрих внимательно посмотрел на него.
– Я вас не понимаю… Это что? Неумелая провокация? Но я не вижу в ней смысла. Или вам действительно не по душе все эти сатанинские аттракционы? Тогда почему вы вообще здесь? Что за игра?
Лоос взял его под локоть и повел в кабинет:
– Не могу пить один. Хотя чаще всего так и приходится делать. С Рудольфом это почти невозможно. Он слишком привязан к своим… пробиркам. Не может говорить ни о чем, кроме науки и прогресса.
Они вошли в кабинет. Лоос зажег настольную лампу, запер дверь.
Генрих уселся в большое мягкое кресло. Лоос в это время чем-то гремел под столом.
– Да где же оно?
– Что вы потеряли?
– Бутылку для особых случаев, – приглушенно ответил фон Лоос.
Наконец откуда-то была извлечена черная бутыль без этикетки и два стакана.
– Отрава? – поинтересовался Генрих.
– Мне бы вашу выдержку… – Лоос зубами выдернул пробку. По кабинету тотчас разнесся крепкий запах сивухи.
– Точно отрава… – пробормотал Генрих, но стакан принял.
– Это единственное средство, которое помогает мне заснуть. – Фон Лоос отсалютовал стаканом и опрокинул спиртное залпом.
Генрих с любопытством рассматривал его реакцию, затем отставил выпивку в сторону.
– У меня еще старое не выветрилось, – вздохнул он и после паузы поинтересовался: – Скажите, Лоос, на кой черт вам все это нужно?
– Что – все?
– Ну… – Генрих махнул рукой куда-то за спину. – Вы же не какой-нибудь сумасшедший головастик вроде Зиверса. К тому же вам откровенно не по нутру…
– Если вы про опыты Зеботтендорфа, то… – Лоос откинулся в кресле и закинул ноги на черную блестящую столешницу. Это далось ему с трудом, но Генрих позавидовал про себя, такой фокус в его возрасте был невозможен. – То я действительно от них не в восторге. Я также был не в восторге от Освенцима, Майданека и Бухенвальда. Я был не в восторге от вас и вашей работы. И от фюрера… И от Геббельса. И от этой чертовой войны! А уж наши союзнички… Впрочем, это вы и сами прекрасно знаете.
– Знаю.
– И война мне не по вкусу! – Лоос махнул рукой. – Я бы предпочел сидеть где-нибудь на берегу Рейна. Пить пиво. И есть сосиски! Да! – Он почти кричал. – Сосиски! Наши германские сосиски! И чтобы мне подавала их блондинка в переднике с вот такими вот, – Лоос показал, – вот такими вот сочными грудями!
Он грохнул кулаком об стол и ненадолго замолк. Генрих терпеливо ждал.
– Но когда в тридцатом моя жена умерла от гриппа… Когда я, фронтовик, не смог найти для нее лекарств… А наши дети смотрели на меня… Вы ведь помните, Генрих, вы должны помнить эти глаза?! Глаза немецких детей, которым нечего есть? А их сосед по улице, державший мясную лавку!.. – Лоос сжал кулаки и зажмурился. Стиснул зубы. Потом тяжело вздохнул и продолжил: – После той войны не было на свете человека, который бы больше меня ненавидел стрельбу, запах пороха и крови… Не было. Но когда фюрер сказал, что нужно воевать, я первым встал и зааплодировал. Потому что он сказал, что мы должны воевать, чтобы накормить наших детей, чтобы лечить наших жен. Чтобы старики не умирали, как бродячие псы. От голода и холода, когда продажное, чужеродное правительство продает Великую Германию коммунистам. Я встал и хлопал в ладоши, как ребенок! Но душа моя, Генрих, рыдала. Потому что я не хотел воевать. Я слишком хорошо помнил, как это делается.
Генрих хотел что-то сказать, но Лоос замахал руками.
– Я знаю, знаю! Германия повержена. Фюрер сошел с ума и застрелился. Мы с вами тут. Борман… хитрая свинья, спрятался так, что…
– Его схарчили евреи.
– Мартина?
– Да. – Генрих кивнул. – Но об этом никто не знает. Тель-Авив заплатил за это такую цену… Что предпочел молчать. Бормана им выдали американцы. После известных событий…
– Не знал. – Лоос налил себе еще. – Мы с ним, знаете ли, были дружны…
– Я в курсе.
– Ну что ж… Значит, Мартин ушел… Германия разделена, война принесла нации горе, лишения, все тот же голод и русские бомбежки. Я знаю, все знаю. Но дело в том, Генрих, что я знаю еще кое-что.
– Что же?
– У нас не было другого выхода! Иной конец был еще страшнее и скоротечнее… Намного, намного страшнее.
– А сейчас?
Лоос молча разглядывал черную бутылку.
– Я понимаю вас тогдашнего, но сегодня… Что вами движет?
– Как там говорят американцы? Мимо каждого проскачет лошадь удачи…
– Но не каждый сможет на нее вскочить.
– Вот-вот! – Лоос отставил бутылку. Тяжело поднялся с кресла. – Я больше ничего не умею, Генрих. Мое призвание – воевать. Моя цель – завоевать мир.
– Методами Зеботтендорфа. – Генрих протянул руку и поводил под ней воображаемой зажигалкой.
– Тьфу на вас! Вечно вы все испортите… – Фон Лоос досадливо сморщился. – Думаете, видели все? Доктор еще не водил вас по ранним стадиям. И киноматериалы не показывал. Вот когда мать душит своего ребенка по приказу… и смеется – это страшно.
– Я одного не понимаю. Разве нельзя добиться этого же с помощью простого гипноза?
– Во-первых, нельзя, а во-вторых, гипноз – это каменный топор… Таблетки, химия, гипнотизеры… Вы наверняка видели людей, жрущих траву?
– Архивные киносъемки? ЛСД?
– Да. Только к ЛСД это не имеет прямого отношения, просто ранние работы над той же тематикой. И, к слову сказать, они уплыли от нас за океан. Как и секрет атомной бомбы. Теперь этими материалами будут пользоваться американцы. Если, конечно, смогут расшифровать. – Фон Лоос хохотнул. – Для рекламы какой-нибудь кока-колы и окончательного оболванивания человечества. На работах Зеботтендорфа всегда можно было хорошо подзаработать. Добавлять какую-нибудь дрянь в гамбургеры! И делать общество потребления обществом повышенного внушения! Представляете?
– Ну, на сосиски и домик на Рейне хватило бы…
– Нет-нет. Вы же сами видели. С помощью этого можно только воевать. Так честнее, чем торговать этим ! Так что отвечая на ваш вопрос – да, я хочу завоевать мир! Хотя многим после Гитлера кажется, что это безумная утопия, но… – Лоос развел руками. – Посмотрите вокруг! Посмотрите на Штаты! На русских! Что-нибудь изменилось? Я – честный солдат! Я честно говорю вам: моя цель – весь мир! Разве это плохо?
– А не боитесь, что Зеботтендорф вас просто переиграет?
Лоос засмеялся.
– Конечно! Конечно, мой дорогой Генрих! Конечно, боюсь! И очень!
– А что он там нес про какое-то пророчество?
– Точка всех начинаний? Это один из наших проектов. Видите, как я откровенен с вами, Генрих?
– Это меня даже пугает.
– Вы нужны нам, нужны.
– Для чего? Только не начинайте снова про собеседника… – Генрих взял стакан и принюхался к жидкости внутри. Запах сивухи чуть выветрился, алкоголь пах странно и незнакомо.
– Опыт, друг мой. Огромный опыт. Вы вряд ли откажетесь занять пост премьер-министра? Или… – Лоос щедро махнул рукой. – Пост первого друга диктатора?! Как угодно! Правила будем писать мы сами!
– А точнее?..
– А точнее! – Лоос со стуком поставил стакан на стол. – А точнее, вы понадобитесь мне со всем своим опытом, знаниями и умениями, когда Зеботтендорф задумает сковырнуть меня на обочину! Вот так! И поверьте, я действительно нуждаюсь в вашей помощи. Поэтому, запомните, именно поэтому вы не будете клиентом Зеботтендорфа и не станете его… подопытным кроликом. Как бы он сам этого ни желал!
«А если ты перестанешь во мне нуждаться?..» – подумал Генрих.
Он одним глотком выпил спиртное и обжег гортань.
– Я согласен.