1853 год. Санкт-Петербург.
Нехитрая процедура.
В небольшую медную трубочку наливается два миллилитра нитроглицерина, и помещается все это в небольшой тигель, наполненный песком. Обрывок воспламенительной нити… Взрывом разносит и сам тигель, и толстую каменную плиту, служащую подставкой. В пыль.
Удивление и восторг зрителей, среди которых Эммануил Нобель и его сын Альфред. Оба поражены.
Профессор Зинин удовлетворенно кланяется.
1862 год. Хеленборг. Городок под Стокгольмом.
Эммануил и Альфред Нобели основали кустарное производство нитроглицерина.
Через год Альфред изобретает инжектор-смеситель, который делает процедуру производства более безопасной. Однако в сентябре 1864 года лаборатории в Хеленборге взлетают на воздух! Сто килограммов нитроглицерина сносят с лица земли производственный и складские корпуса. При взрыве гибнут люди, среди которых брат Альфреда, Эмиль. От пережитого горя Нобеля-старшего разбивает паралич.
Катастрофа не останавливает Альфреда. Он берет дело в собственные руки и продолжает опыты. Нитроглицерин производят по всей Европе, в том числе и в России.
В это же время многие ученые относятся к практическому применению нитроглицерина со скепсисом, указывая на его нестабильность и опасность.
Нобель ищет решение.
И находит его в 1867 году, смешивая нитроглицерин с кремнистой горной породой.
Новое вещество, безопасный взрывчатый порошок Нобеля, он называет динамитом.
В этом не было никакой случайности. Никакого случая. Протечки нитроглицерина и так далее… Нет. Только работа, долгие и опасные исследования.
А через десяток лет, в 1887 году, Нобель делает мощный бездымный порох, превосходящий взрывчатыми свойствами черный.
Эти два вещества, бездымный порох и динамит, собрали и собирают по сей день кровавую жатву по всему миру. Никто и никогда не считал людей, убитых пулями и разорванных динамитом. Атомная бомба, газовые камеры, бактерии, все эти ужасы и кошмары войны – всего лишь шалости перед человеком с динамитной шашкой в руке.
Атомная бомба слишком страшна, чтобы быть примененной. Газы не подчиняются ничему, кроме переменчивого ветра. А бактерии не знают границ и пределов.
И только изобретение Альфреда Нобеля несет смерть и разрушение по всему миру, одинаково легко уничтожая и революционеров, и угнетателей, и мирных людей.
Говорят, что открытие было случайным. Говорят, что все, чего добивался Альфред, это облегчение горных работ.
Нет, нет. Взрывать горы и строить туннели прибыльно, но не настолько. Больше всего денег приносит война.
Говорят, что булыжник – оружие пролетариата. Не верно! Динамит – настоящее оружие пролетариата.
Эту нехитрую истину понимал и Кристобаль Бруно.
В Буэнос-Айресе было несколько мастерских, которые производили взрывчатку. Все они были хорошо законспирированы и размещались в помещениях совершенно безобидных производств. Одно, где работал Аркадио Мигель, на складах типографии. Другое в портовых доках, где даже днем появляться было небезопасно, а полиция была куплена и перекуплена. И еще одно в пригороде, на заднем дворе скобяной лавки. Последняя лаборатория была самой мелкой, там просто готовили сырье и ремонтировали оружие.
Ответом на рыночный погром стали развешенные по всему городу листовки, в которых говорилось все то, что обычно пишут революционеры. «Угнетатели». «Преступный режим». «Грядущая свобода». «Не останется без отмщения».
Заявление для прессы ушло в газеты, но ни одна редакция не отважилась напечатать этот текст. Поэтому «Открытое письмо» было развешено на всех столбах сразу же после того, как патрули прошли по городу и сорвали первую листовку.
Революционерам не нужно искать повод, чтобы кинуть бомбу. Но вдвойне приятно делать это, когда повод имеется.
Через сутки после того, как солдаты ворвались в ворота рынка, у КПП казармы, где располагалась национальная гвардия, на воздух взлетела начиненная взрывчаткой машина. Взрывной волной был уничтожен блокпост с часовыми и грузовик с провиантом. Осколками посекло автобус. Среди пассажиров были раненые – в основном рабочие, оттрубившие смену на заводе.
Еще один взрыв прозвучал через несколько минут после первого. Разлетелась в клочья патрульная машина с солдатами.
Все время, пока гигантская шестеренка двигалась, перемалывая людей, Кристобаль Бруно сидел в баре и пил виски. Акцию со взрывом машины у казарм можно было назвать его победой. Самому Кристо не пришлось делать ничего, он только подтолкнул механизм, и огромный маховик сдвинулся со своего места. Маленькие винтики революции, люди, пришли в движение.
Но почему-то Кристо не ощущал триумфа.
Он пил дешевый, пахнущий сивухой виски. Морщился от удушливого запаха пота, казалось насквозь пропитавшего эту забегаловку. Какие-то матросы шумно кутили в углу, кто-то спал, упав на стол возле недопитой рюмки.
Неожиданно Кристо подумал, что его самого ждет такое же будущее. Допьет эту бутылку, начнет следующую, а потом сознание отключится, и он упадет. А очнется где-нибудь в подворотне с вывернутыми карманами. Чудная перспектива для революционера.
Он опрокинул еще стакан.
На душе было мутно.
Вообще запои случались с Кристобалем Бруно редко. Борьба не давала времени для таких слабостей. Но у каждого, даже самого сильного человека должна быть какая-то отдушина. Обычно это или наркотики, или алкоголь, или женщины.
Наркотики Бруно презирал. Они делали из человека раба, а именно рабство было главным врагом Кристобаля. От женщин тоже веяло опасностью. Они делали человека слабым. Например, Аркадио Мигеля, который из-за любви не мог взорвать трибуны. Оставался только алкоголь. Редко, но, как говорится, метко.
Бруно сидел лицом к двери, когда она распахнулась и в душное помещение вошла девушка. Она отмахнулась от матросов, приглашавших ее к столу, поморщилась и нашла взглядом Кристобаля.
– Только не начинай, – простонал Бруно, когда девушка решительно села напротив.
– Чего не начинать, Кристо?
– Того, что я пьян, что я… Ты знаешь, Леонора, я не пью просто так. И не пью часто. Сейчас я никому не нужен, все дела двигаются без меня. И от моего пьянства нет никакого вреда.
– Мне плевать на то, что ты пьешь. Мне это не мешает. Но мне не наплевать на то, что ты делаешь.
– Я тебя не понимаю, Лео…
– Отлично понимаешь! – Леонора стукнула кулачком по столу. – То, что ты делаешь, настолько безнравственно… Что я даже не знаю, зачем я пришла сюда.
– О чем ты?
– Ты уничтожаешь все. Уничтожаешь нашу мечту! Нашу борьбу! Идею! Как ты не понимаешь, что так… так нельзя?!
– Я по-прежнему тебя не понимаю. – Кристо налил себе еще виски.
Леонора вышибла стакан из его рук. Бруно поморщился и пододвинул к себе бутылку.
– Номер на рынке – твоих рук дело?!
Кристобаль вздохнул.
– Это были солдаты национальной гвардии…
– Вздор! Бруно, солдаты были в казарме. Не было никакого налета! Ты знаешь это не хуже моего! Солдат не было на рынке. Не могло быть!
– А с чего ты взяла, что я имею к этому отношение? Солдаты – нет, а я – да. Кто из нас пьян?
– Ты сам признавал, что народ надо подхлестнуть! Ты говорил, что провокации имеют право на существование! Ты приветствуешь террор! Ты к нему стремишься только потому, что хочешь отодвинуть Комитет! Тебе только повод нужен!
– Иди домой, Лео. Ты не в себе. И не понимаешь, что говоришь…
– Я отлично понимаю! – Леонора вскочила. Хотела еще что-то сказать, но только возмущенно фыркнула и метнулась к двери.
– Лео! – вдруг крикнул Кристобаль.
Она обернулась на мгновение.
– Я этого не делал… – сказал Бруно.
Хлопнула дверь. Девушка исчезла.