Не оставь меня, Боже мой! - читать онлайн

Спят, сидят и ходят глиняные люди

В параллелепипеде глинобитных стен.

К старости слезятся даже при простуде,

Чтобы вдруг рассыпаться, высохнув совсем.

Грубы и неласковы глиняные люди

С тёплыми затылками в завитках волос.

Сердятся, выпячивают глиняные груди;

Лоб о лоб сшибаются, распалясь всерьёз.

Глиняным, чего им кипятиться эдак?

Глиняным, на что им дымовой угар?

Но среди безмозглых – даже глупый редок,

И звучнее колокола бешеный удар.

Доведётся глиняным всё как есть оплакать,

Глиняные мёртвые спутать языки.

В мелких затхлых лужах обернётся память

Пересохшим руслом глиняной реки.

Есть на Востоке подле чёрных гор

Унылый край, где не смеются дети.

Там среди бела дня приходит вор,

Там узнают щекою о рассвете.

Там женщины послушны и легки,

В чём убедиться, кажется, могли вы;

Там ходят, задирая кадыки,

И лица настороженно-пугливы.

Вы там живёте и уже давно.

Но зрячими считаетесь, поскольку,

Под вечер возвратившись из кино,

Найдёте столик с ужином и койку,

Не пронесёте трубку мимо рта,

Не забредёте мимо сквера в рощу…

Таращите глаза, но лишь на ощупь

Почувствовать способны – красота!

И ближнего шутя перешагнёте,

Опять же доказав, что зрячи вы;

По зрячести своей – и без любви:

Сучок в чужом глазу всегда найдёте.

– А солнца в небе не было и нет! —

Так вы другим слепцам твердите смело.

Когда же яркий вспыхивает свет,

Брезгливо соглашаетесь – пригрело…

Нас из глины, из глины слепили,

Потому и таращим глаза,

И бредём вереницей – слепые,

С кем-то ссорясь, кому-то грозя.

Умилением бельма слезятся,

Приоткрыты слюнявые рты

И на брань, и на смех оборванца,

И на окрик чумной пустоты.

О ночлеге ли жалобно просим,

Или ищем пролома в стене,

Но привратницей изгнаны в осень,

Ковыляем по мёртвой стерне.

Лишь бы в рот не забили подошву

И увядших не вырвали век,

И, шутя, не поставил подножку

Мимохожий дурной человек.

Поводырь наш и трезв, да не слишком.

Над убогой артелью смеясь,

Шебутной и зловредный мальчишка

Завалил-таки братию в грязь.

Так бредём, спотыкаясь и плача,

Подбородки худые задрав,

И чужая нам светит удача

Сквозь листву разогретых дубрав.

И обобраны лихостью ветра,

Ковыляем – слепец за слепцом…

Но нежнейшую музыку света

Сладко чуять дрожащим лицом.

Как наша жизнь хрупка! Одно лишь слово —

И счастлив я… Но вот ещё одно,

И сделался уже несчастным снова;

Едва поднявшись, вновь иду на дно.

Любое переменами чревато:

Завял ли фикус, выцвел ли пиджак,

К стене ли хулиганами прижат,

Патрон застрял ли в диске автомата,

Жену ли часом раньше навестил,

На службу ли пришёл минутой позже…

Поэтому – и жалки, и ничтожны,

И нет у нас ни мудрости, ни сил.

Волка приручили – стал собакой,

Грифа – доживает индюком;

Ну а ты, что был орлом, не каркай,

Будто с небом коротко знаком.

Сбитому едва ли кто поверит

Про полки, шагавшие на смерть,

Про забытый на рояле веер;

Выход лишь один – опять взлететь!

Вся наша жизнь – бои без правил.

А если кто-то в лучший мир,

Шутя, соперника отправил,

Мы рукоплещем – как он мил!

Заходятся восторгом люди:

Плевать, что сзади – кирпичом…

Ведь «победителей не судят»?

А не мешало б – всех, причём.

Каждый жизнь эту

как-то и понял, и принял,

По понятьям своим

и живёт как-нибудь:

Тот – с дояркою,

этот – с балетною примой,

И подошвой листается

ломаный путь.

А чтоб строго во всём

до конца разобраться,

Ни возможности нет,

ни терпенья у нас,

И философ проглянул

в усмешке паяца,

И трактаты пошли

в скоморошеский пляс.

Придумка лукавого – «ложь во спасенье»,

Податься в спасители дьявол решил,

Чтоб сделать врунишкам респект и везенье,

Чтоб грешными сделались – кто не грешил.

Неправда сладка, что бокал лимонаду,

Неправда, как музыки нежной полёт,

Но тот, кто обманут, споткнётся о правду,

И правда его тем вернее убьёт.

Враньём свою причёсываем жизнь

Под образцы известных идеалов,

Чтоб выбраться хоть так на этажи

Из грязных, тёмных, каменных подвалов.

Одеждой врём, глазами, языком,

И льстивым, и нахальным обхожденьем,

Врём поясницей – каждым позвонком,

Кивком, плевком – любым телодвиженьем.

Всё лицемерно и в ночи, и днём,

Когда тверды, когда исходим дрожью…

А что до правды? Мы и правдой врём!

А что до лжи? Легко соврать и ложью!

С простодушием лица

Шествуем по краю бездны,

Обманули мать, отца…

Хоть с собою будем честны?

Вроде невелик изъян —

Не чета волшбе, разбою:

Лжём приятелям, друзьям…

Будем честны хоть с собою?

Колется, а всё же съем,

Столь желанна правда людям…

Ладно, врём всему и всем:

Хоть с собою честны будем?

Чудо нежной земной любви,

Светлый час жениха с невестой

Освящён высотой небесной…

Мы, однако, не таковы,

Но в отрепьях болотной тины

Этой радости лишены:

Так истасканы и противны,

Так истрёпаны и грязны.

Есть в народе, живёт от века

Непридуманный идеал,

Что на брак не годится девка,

Если кто-то её познал.

Будь и статна, и черноброва,

И прекрасна, как летний сон.

Да и парень, что избалован,

Непригоден, увы, и он.

Нам бы в утреннем свежем поле

За летящей бежать фатой…

Но не сведаться с чистотой,

У кого на душе помои.

Чтоб не сведаться с вожжой

И с оглоблей не спознаться,

Не ходи к жене чужой,

Не к добру такая «цаца».

Хоть немножко будь умна,

Благонравна хоть немножко,

Эдак ручкою она

Не махала б из окошка.

Будь верна хотя бы чуть,

Не играла б жарким оком,

Не выпячивала б грудь,

Не дразнила б жирным боком.

Помнила бы – чья жена,

И, блюдя святое слово,

Не зазвала бы она

В избу мужика чужого.

Среди кипенья бурной плоти

Я говорю себе:

– Постой!

И ты как будто бы не против

Изведать истины простой?

Не корчи из себя монаха.

Вильнула баба задом лишь,

А ты уже ей вслед глядишь.

Ты лицемер большой, однако.

Долой притворство! Подойди

И загляни в глаза красотке!

Пока не распустил шнуровки,

Не доберёшься до груди…

Ну, что тебе твоя обида?

Живи, матрасами скрипя! —

Понурясь, слушаю. И стыдно,

И страшно самого себя.