Звонок из цирка

Наступает такой день, когда тебя зовут к телефону и кричат:

– Тебе звонит директор цирка!

Ты идёшь через весь двор Лошадиного дома и стараешься не очень торопиться. Ты чувствуешь, что все незнакомцы повернулись к тебе. Повернулись вдруг! Они только что тебя заметили. И даже та Горделивая Шапка, сидящая на женщине. Вон та, которая смотрела на тебя как на что-то игрушечное. Шапки не должны себя так вести, какими бы они ни были. И эта женщина под шапкой сама вдруг уменьшилась. Иногда, чтобы человека заметили, нужен звонок Директора Цирка!

Мне повезло. Некоторым маленьким людям приходится придумывать кого-то большого и важного себе в помощь. Это чтобы стать заметнее. Они потом рассказывают всем про своих необыкновенных друзей. Такое не считается обманом, они же сами в это верят.

Я шла по двору и росла. Росла в чужих глазах. Теперь я боялась, что не войду в помещение. Кажется, моя голова уже возвышается над крышей Лошадиного дома. Я положила шлем на скамейку и аккуратно сняла сапоги у входа. Это важно. Все должны заметить, что на мне – длинные сапоги для верховой езды. Потому что директор цирка не будет звонить всем подряд. Только особенным людям в особенных сапогах! Я пригнулась и вошла в пристрой для людей. Он маленький, потому что в Лошадином дворе лошади – главнее людей. В пристрое согревались конюхи, а лошадиные тренеры составляли расписание. Здесь пахло деревянными щепками, хорошими словами и шоколадной стружкой, висели портреты знакомых лошадей с именами. Под портретами начёрканы автографы. Не лошадей, а художников. Чужих сюда не пускали. Я – своя.

Настя, лошадиный тренер, протянула мне старую телефонную трубку.

– Да-да, – отвечала я. – Да-да.

Единственный мой знакомый, у которого нет мобильного телефона, – цирковой директор. Для него это – третье главное правило.

Не надевать носков без крайней необходимости. Не бить животных вообще никогда. Не носить с собой телефон ни в какую. Вот три его главных правила.

Разговор был очень серьёзным, и Настя с конным доктором не могли дождаться, когда я договорю.

– Ну что? – спрашивал конный доктор, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну что? – кружилась Настя вокруг телефона.

– Завтра – премьера! – выдохнула я, и они с доктором обрадовались, а я – не знаю.

– Ты огорчена?

– Нет.

– Переживаешь?

Я пожимаю плечами. Мне непонятно. Будто в сердце влетела тревожная птица и захлопала крыльями.

У моего друга завтра – первое представление…

Настя распахнула дверь и крикнула на весь двор:

– Румба завтра впервые на арене! Она будет заменять заболевшую цирковую лошадь.

Ровно 91 день Румба ходила в цирк. Сначала она знакомилась с новыми друзьями – с лошадьми, людьми и остальными артистами. Потом её пригласили на тренировки. И вот уже 21 день и 8 часов Румба живёт в цирковой лошадиной квартире.

– Наверняка ты хочешь с ней поговорить перед премьерой? – спросил меня директор.

– Да-да, – ответила я и выпустила тревожную птицу наружу.

– Она – тоже!

Внутри меня кричали и кипели радостные слова, но почему-то не выходили из меня.

На каждое представление я могу брать с собой двух людей. В этот раз позову деда. Дед много работает и никуда не ходит, если его не поведут. Ещё я возьму с собой… нет, маму не возьму. Кто-то из нас стал слишком самостоятельным, и теперь мама сама может пойти куда хочет. А потом она громко смеётся. Мне за неё неудобно перед людьми, а уж перед лошадьми – тем более. Бабушку брать нельзя. Если взять бабушку, то она будет отвлекать от меня деда. Она будет всё время болтать с дедом, деду придётся ей отвечать, а кто будет разговаривать со мной?

Я вытянула ногу, чтобы красиво надеть сапоги. Сапог не было. Я постояла на пороге, раздумывая, где ещё они могут быть. Вещи вечно оказываются не там, где я их оставила. Это шутки вещей.

Не помню, встретила ли я сегодня утром хоть одну собаку? А хоть одну старушку? Вроде нет. В последнее время я перестала их считать. Видимо, зря. Может, утро с самого начала пошло не по правилам.

– Ах да! – как будто что-то вспомнила я и приложила руку ко лбу. Сама отошла в сторону и стала звонить маме.

Да уж, эта мама! Наверное, это она стала слишком самостоятельной! Лишь бы уйти подальше за территорию. Если у мамы в термосе есть кофе, а в сумке – книжка, она может обжиться на любой скамейке. Она может обустроить там себе почти уютный угол, как в поезде. С бутербродами-кружками, тапочками-салфетками. Никто и не поверит, что она не живёт там уже дня два.

А, вот и мама. На ходу дожёвывает бутерброд и дочитывает книжку. Я боюсь, что она меня не видит. Мама, я здесь!

Мама видит, что я стою на пороге, как на острове, босиком.

– Что, сапоги ушли без тебя? Наверно, кто-то перепутал, – мама огляделась. – Ничего, всё равно пора переодеваться. Пойду принесу твои ботинки.