Маша
Не шевелясь, я смотрю на эту дверь, и мгновенно посещает желание перенести свой визит на другой день.
Я не в состоянии вспомнить, какой сегодня день недели, и прямо в эту секунду вряд ли самостоятельно нашла бы выход из здания, потому что в голове заторможенная перезагрузка. Белый шум и дезориентация в пространстве.
Я не готовилась к этой встрече. В последние два года я просто жила! Будто распробовала эту жизнь на вкус, пусть он и был у меня с примесью горечи. С чувством легкой пустоты, которое не отпускает даже в самые счастливые моменты жизни…
Господи.
Кирилл в городе.
Два года назад он ворвался в мою жизнь и встряхнул ее до основания. Я влюбилась в него даже зная, что он женат. Вооруженная этой гребаной новостью я все равно влюбилась в него, прикипела кожей к женатому мужчине, который мне не принадлежал и ничего не обещал. Я ни разу не сказала ему “нет”. Ни единого раза, кроме того дня, когда видела его в последний раз.
Я попросила его больше не приходить, и он выполнил мою просьбу. Ушел из моей жизни.
Бездумно поворачиваю голову вслед появившейся из приемной секретарше. Она быстро проходит мимо и скрывается в кабинете своего шефа. Лишает меня возможности перенести злосчастную встречу, выглянув через секунду и объявив:
– Можете зайти.
От волнения, которым окатило тело, чувствую себя, как после аварийного испытания: на коже испарина, за ухом зудит шрам – подарок от бывшего мужа, который чуть больше трех лет назад сделал из меня показательного клиента для психотерапевтов и пластических хирургов.
Оторвав себя от стены, иду к двери, которую для меня оставили приглашающе открытой.
Стоя у своего рабочего стола, который примыкает к длинному столу для переговоров, Чернышов водит курсором по экрану ноутбука, изучая что-то на экране. Сейчас нашему мэру тридцать четыре, и его можно назвать мужчиной в самом расцвете сил. Мы учились в одном ВУЗе, и я даже была влюблена в него неделю или две, но он выбрал Олю, а я в девятнадцать влюблялась в каждое смазливое лицо и предпочитала, чтобы мозгов у моих парней было как можно меньше.
Руслан приветствует меня рассеянной улыбкой, говоря:
– Привет, проходи. Чай-кофе будешь?
– Воды, – отвечаю, глядя на украшающий стену экран проектора.
На длинном столе оставшийся после той самой делегации беспорядок: чайная посуда, кофейные чашки, папки с материалами… все то, что я рассматриваю вскользь, переводя напряженный взгляд на макет огромного здания в центре комнаты.
– Спасибо, – забираю у секретаря воду, подходя к макету.
Помощница Руслана возвращается к уборке стола, а я, смочив горло, обращаюсь к хозяину кабинета:
– Я в эпицентре каких-то событий?
Приподняв взгляд, он поясняет:
– Можно сказать, у истоков. Это эксклюзив, – кивает на макет.
– Это торговый центр? – рассматриваю шести- или семиэтажное пластиковое сооружение.
– Да. Самый крупный в радиусе трехсот километров.
– Кто его будет строить? – задаю чертовски волнующий меня вопрос, посмотрев на Руслана.
– Группа инвесторов. Все пока в стадии переговоров.
Я не в состоянии обрабатывать информацию, поэтому она скапливается в голове и давит на виски. Я массирую их, пока жду такси в тени козырька на крыльце мэрии пятнадцать минут спустя, массирую их сидя в машине, которая везет по городу в обеденный час пик.
В душе поселилось беспокойство, словно там, где был абсолютный штиль, кто-то преднамеренно создает рябь, и она расходится по моему телу до самых кончиков пальцев, заставляя их зудеть.
Мне хочется поскорее попасть домой, поэтому плюю на все свои планы, отодвигая некоторые в десятый раз подряд, но если бы выходя сегодня из дома, я знала, что встречу Кирилла Мельника, вообще не строила бы никаких планов.
На этаже при выходе из лифта настоящий бедлам – соседи только-только закончили ремонт, и их строительный мусор все еще громоздится у стены. Я и сама въехала не так давно. Примерно полгода с тех пор, как закончился мой собственный ремонт.
Войдя в квартиру, сбрасываю туфли и выдыхаю с чертовым умиротворением, когда вижу разбросанную посреди гостиной гору игрушек, в центре которой восседает мой сын.
У моей вселенной, кажется, никогда не было устойчивого центра. Он вечно смещался и шатался. Все это было “до”. До того момента, как я увидела те самые две полоски и поняла, что у меня будет ребенок.
И между ними двумя… между ним и его отцом, я выбрала первого.
– Привет, – здороваюсь с племянником Степой, который встает с дивана и потягивается.
Его немного худощавое тело вытягивается в струну. Да, он немного худощавый, но это можно легко исправить, кроме того, отсутствие у него лишних килограммов мышечной массы компенсируется смазливым зеленоглазым лицом. Достаточно смазливым, чтобы считать его красивым. Он в курсе, и не заморачивается моралью, когда представляется случай воспользоваться природной привлекательностью.
Он светло-русый блондин, как и я. И мы, безусловно, похожи.
– Привет, – отзывается из гостиной. – Ты рано. Что, отменили все распродажи? – шутит, ленивой походкой направляясь ко мне.
– Просто соскучилась…
Порывшись в сумке, нахожу резинку для волос и собираю их в тугой пучок на затылке.
В квартире достаточно прохладно, чтобы потерять представление о том, что творится на улице, но действительно охлажденной мою квартиру не назовешь. Я запрещаю Степе сильно увлекаться кондиционером, когда он присматривает за моим сыном.
Его босые ножки уже шлепают по полу, потому что в последнее время сын хочет участвовать во всем, что происходит вокруг него, любая активность для него как магнит.
Майка на нем чем-то заляпана, кроме нее на нем только трусы из того же комплекта. С недавних пор он с ослиным упрямством не позволяет надеть на себя подгузник, только ночью, когда слипаются глаза.
Мою любовь к нему можно назвать неземной. Чертовски неземной и душераздирающей. Я знаю, что психологи советуют во всем знать меру, но я не могу отмерять любовь, когда дело касается моего сына.
Подхватив Леона на руки, я стискиваю его тяжелое тельце, с тоской и ревностью понимая, что время, когда я не смогу вот так прижать его к себе, наступит гораздо раньше, чем может показаться.
Я хочу растянуть эти минуты…
Прижавшись губами к пепельной макушке, покачиваюсь из стороны в сторону, слушая тихое:
– Мамочка… хосю яймсю…
– Что? – переспрашиваю, улыбаясь.
– Яймсю…
– Яйцо, – поясняет Степа, приседая и завязывая шнурки на своих кедах.
Степа присматривает за Лео время от времени. На самом деле, мне больше некого просить, поэтому я всегда вызываю его, если возникают проблемы с няней. Сейчас у него каникулы, и хоть он работает, работа у него ночная и сменная.
Два года назад я разорвала с ним все контакты после того, как на мое участие в своей неорганизованной и разболтанной жизни он ответил эгоизмом и безответственностью. Совершил поступок, который я не смогла ему простить даже несмотря на то, что до этого прощала многое. Он никогда не ценил, а я… мной правило неискоренимое желание поддерживать отношения со своей семьей, частью которой Степа являлся. Пусть я всегда была в ней как белая ворона, плевать. Я старалась, как могла. И я стремилась избавляться от обид. Не копить их в себе и не травиться их отвратительным привкусом, но его поступок сорвал у меня чертов стоп-кран.
Мы почти год не общались, но так вышло, что именно Степа отвез меня в роддом. И он же был тем, кто отвез нас с Леоном домой.
Я не бралась судить, как обстоят у Степы дела со словом “ответственность”, мне вообще было не до племянника. Я бы не доверила ему разложить продукты в холодильнике, но он помогал все чаще и чаще, а потом… он стал для моего сына вторым, после меня, близким человеком.
– Он поел ту бурду, которую ты оставила в холодильнике, – отчитывается, забирая с комода шлем от своего скутера.
– Я это и так поняла, – прижимаюсь губами к лобику сына.
Разумеется, я говорю о разводах на его майке. Есть аккуратно мой сын еще и в помине не умеет.
Степа улыбается, продолжая:
– Спать не захотел. Какой-то он сегодня капризный. Может, зуб режется.
– Я сама его уложу…
– Я на выходные уезжаю, так что досвидос, – сообщает.
– Куда? – интересуюсь.
– Тусоваться. Ну ладно, я пошел…
Подняв ладошку Лео, я машу Степе, когда оборачивается на пороге. Хмыкнув, он уходит и закрывает дверь на ключ с обратной стороны.
Оставшись одна, я успокаиваюсь бессвязным лепетом сына, который прерывается коротким зевком. Его густые бесцветные ресницы трепещут, когда засыпает с соской во рту в центре моей кровати. На краю лежит моя одежда, от которой избавилась, оставшись в одних трусах и лифчике.
Прислушиваюсь к дыханию Леона, понимая, что внутри меня все же произошел микровзрыв, и у него был отложенный эффект. Я бесшумно покидаю комнату, и именно в этот момент на меня обрушивается настоящее осознание, подкрепленное убийственно острыми вопросами!
Надолго он здесь?
Какой он теперь? Как он теперь живет? Он все еще женат?
Черт… Черт!
Мечась по гостиной, я не в состоянии сконцентрироваться ни на одном предмете.
Должна ли я… искать с ним встречи? Хочет ли он этой встречи?
Должна ли я рассказать, что его сыну уже год и шесть месяцев? Нашему сыну…
Нет никаких нас.
Моя голова взрывается. В центре этого вопросника стоит не менее важный, чем все другие: хочу ли я увидеть Кирилла снова?!
Я знаю ответ. Всегда знала, иначе не сходила бы с ума каждый раз, замечая такие характерные повадки в мимике своего ребенка.
Насколько я труслива? Сейчас мне кажется, что бесконечно. Я не боюсь встречи с ним. Я боюсь, что она ему не нужна.
Взгляд насыщенно-карих глаз, с которым я “обменялась рукопожатиями” буквально два часа назад, вспыхивает на подкорке во всей своей красе. Мимолетный, но такой знакомый, что на коже у меня мурашки.
“Я никогда на тебя не злюсь. Никогда. Запомни это”
“Ты нужна мне. Пожалуйста, поехали со мной…”
Грудь сковывает от давления. Рухнуть на диван с мокрым полотенцем на лбу мне не дает звонок на мобильный. Мне приходится разворошить всю сумку, чтобы найти телефон. Звонит Оля, и я отвечаю на ее звонок отвратительно бодрым голосом:
– Да…
– Привет! Как дела у моего сладкого пирожка? – интересуется подруга.
– Кажется, у него зуб режется…
– Ну ничего, – успокаивает. – Их не так много осталось.
– Обнадеживающе, – вздыхаю. – Как дела у вас?
Она уже неделю в больнице, и мне не мешало бы навестить ее еще раз…
– Мы дома, – сообщает умиротворенно. – Я чего звоню… в субботу у Димы Миллера дома мероприятие. Шашлык и прочее… повиси… – отвлекается она. – Мишань, я разговариваю по телефону, иди поиграй во дворе, – вычитывает своему семилетнему сыну.
Я слышу его голос на заднем плане, и он похож на бубнеж.
Вернувшись к разговору, подруга продолжает:
– Поехали с нами, можешь и Максима своего взять. Мне хотя бы не так скучно будет в этом “высшем обществе”.
Дмитрий Миллер возглавляет медиахолдинг в городе, они с Чернышовым друзья еще с университета. Сама по себе я бы вряд ли попала в его дом, потому что Оля не преувеличивает – в доме Миллера собирается публика, которой очень жмет корона. Особенно ее женской половине.
– В субботу мне не с кем оставить Лео…
– Бери его с собой. Мишаня тоже поедет.
– Я подумаю, – говорю, не в состоянии дать ей ответ прямо сейчас.
– Вот думать как раз и не нужно, – говорит Оля. – Я буду тебе должна.
Кладу трубку, решая, что хочу в душ. Я хочу выключить свою голову ненадолго, чтобы перезагрузить ее во второй раз за этот день…