В семнадцать лет все было куда проще.
Дженнифер Дэниэлс смотрит налево – на бескрайние просторы озера Индиан, потом направо – на длинный спуск вниз, вниз и вниз, затем присаживается, чтобы потуже завязать шнурки на правом ботинке.
Ногти у нее не накрашены черным, а обувь ей купил адвокат. Каблук бесхитростный, безо всяких выступов на подошве; нитки темно-коричневые, в тон искусственной пурпурно-коричневой коже.
Она встает, ей слегка не по себе от этой громадины открытого пространства, будто оно может поглотить ее, превратить в невидимку.
Челка падает на глаза, она ее убирает – волосы не шуршат, как раньше. К этому тоже надо привыкнуть: здоровые волосы. И длинные.
Куртка на ней из службы шерифа – своей не было. Коричневая, с ярко-желтыми броскими полосами вдоль рукавов и вокруг талии. Она лежала, свернутая в клубок, на заднем сиденье окружного «бронко». Дженнифер куртка велика; висит, как балахон. Руки в карманы на всю глубину не засунешь – не достают. Будто она – маленькая девочка, вышла с папой на жуткий мороз, и он укутал ее в свою куртку; ему ветер якобы нипочем, и от этой невинной лжи ей еще теплее.
Она зарывается лицом в воротник, от которого пахнет сигаретами.
– Прорвемся, дорогая, – говорит она себе и ступает на узкий бетонный хребет дамбы.
Перил для безопасности так и не сделали – почему? Вообще непонятно. Идешь, как по канату. Будь сейчас лето, и ее качнуло бы вправо, навстречу долгому и бесшумному падению, Дженнифер метнулась бы в другую сторону: упала в воду, доплыла до ржавой лестницы – она там специально на такой случай. Но сейчас лютая зима, озеро Индиан замерзло. Значит, она брякнется на лед, и от нее останется красное пятно, которое придут тайком вылизывать волки. Обдуваемая ветром поверхность озера вся иссечена, по ней разбросаны конусы безопасности, там и сям резные следы от коньков, будто ночью здесь танцевали гигантские пауки, а дальше видны широкие следы шин: во вторую неделю декабря пруфроковские пожарные осторожно пробуют лед, чтобы убедиться, что холода пришли окончательно и бесповоротно.
Кто же в этом сомневается? И все равно – хоть она не скажет об этом ни единой душе – как приятно оказаться дома. В школе Дженнифер только и мечтала, как бы отсюда вырваться, сбежать в Бойсе. Но вырваться по своей воле не успела.
Выставив голые руки на холод, она разводит их в стороны, аккуратно ставит одну ногу перед другой, не зная толком, куда смотреть: себе под ноги или на кабину управления.
А тишина здесь просто оглушает. Дженнифер будто враз лишили слуха.
Пруфрок далеко внизу и отсюда выглядит как игрушечный городок, словно какой-нибудь Годзилла может протопать через аптеку, банк, почту, мотель. Только «Дотс» пусть не трогает. За эти пару дней, с тех пор как Рекс Аллен перевез ее сюда, дал куртку и несколько двадцаток, тамошний кофе был самым приятным впечатлением.
Везде, куда Дженнифер ступает, в снежной корочке видны следы от колышков, будто здесь на ходулях прошел какой-то бесшабашный удалец.
Только не отвлекаться.
На полпути к кабине она останавливается, ей вдруг становится страшно.
Так и охота оглянуться: там наверняка, оскалив зубы, стоит мусорный медведь.
Она делает губами широкий кружок, вдыхает и выдыхает стылый воздух: надо успокоиться. «Прорвемся, – говорит она себе, – прорвемся». Куда деваться? В конце концов, она перед ним в долгу.
Внезапно справа на нее налетает ветер, и она не знает, что делать. Встать на четвереньки, чтобы не сдуло к чертям собачьим? Да, на четвереньки. Трясясь и замерзая так, что ее едва не выворачивает наизнанку, остаток пути до будки она преодолевает почти ползком, ладони и колени обжигает холодом.
Да уж, добро пожаловать домой. Милости просим.
По крайней мере, вокруг выпуклой платформы, на которой стоит будка, есть перила.
Дженнифер встает с колен, цепляется за перила. Наконец-то она у цели. Замерзшей рукой касается стенки кабины.
Вот и дверь. Сжав руку, она стучит. Даже не кулаком, а всей рукой до локтя. В металлической двери на уровне глаза так и осталась зазубрина. Это Дженнифер тогда что есть силы маханула топором.
Сейчас этот шрам прихватила ржавчина, и какой-то шутник маркером рядом с ней написал «5 июля 2015», а потом, чуть ниже, в скобочках, – «Джейд».
Дженнифер Дэниэлс отводит взгляд.
Дверные замки по одному щелкают, и вот дверь открывается внутрь, обдавая ее теплом.
Наконец, Дженнифер Дэниэлс отводит взгляд от озера и сквозь волосы, прибитые ветром к лицу, смотрит на дверь. И моргает, стараясь сдержать слезы.
– Так, так, так… – говорит Харди, улыбаясь уголком рта.
Он опирается на ходунки – вот откуда на снегу следы от колышков. Похудел, съежился, цвет лица землистый. Что удивляться, вырезали из человека целый фут кишок.
Дженнифер все равно бросается к Харди и зарывается лицом ему в грудь.
Не закрывая дверь, бывший шериф одной рукой обнимает ее, как может, похлопывает по спине, а она без стеснения плачет. Другой рукой он опирается на ходунки, иначе они вдвоем рухнут на пол.
– Это моя старая куртка! – с удивлением произносит он, дыша ей в голову.
Дженнифер хочет сказать ему, что знает это, помнит – она вообще помнит все, – но слова застревают в горле, и она только крепче прижимается к его фланелевой рубашке.
От рубашки тоже пахнет сигаретами.
– Рекс Аллен мог бы тебя сюда подвезти, – говорит Харди за чашкой наспех сваренного кофе.
Его второй помощник теперь сам – шериф.
Факелы для того и созданы, чтобы их передавать.
И полицейские жетоны тоже.
Но помощников у него было всего двое, а значит, Рекс Аллен был еще и худшим помощником.
Но… теперь ему до этого нет дела.
Его дело теперь – следить за тем, чтобы озеро Индиан оставалось озером Индиан и чтобы в долине под ним было сухо.
Ну и курить сигареты.
Его кожа пожелтела и обвисла от заточения в этой прокуренной камере. Но разве он собирался жить вечно?
Он вообще уже мог быть на том свете.
– Он бы послал Баннера, – говорит Джейд – нет, она Дженнифер. Дженнифер, Дженнифер, Дженнифер… Она уже сказала Харди: теперь она Дженнифер. «Джейд» больше нет. Умерла той ночью в водах озера.
– Помощник шерифа Томпкинс, – с усмешкой говорит Харди, чуть поворачивая ручку потока в трубе № 2. Не потому, что там что-то не так, просто старикам важно чувствовать себя полезными обществу.
– Он всегда хотел играть в футбол в колледже, – вспоминает Дженнифер, настороженно вглядываясь в него, и Харди этот взгляд хорошо известен.
– Вот и играл бы себе в футбол, – говорит ей Харди.
Не усмехаясь, даже не улыбаясь, эта новая Дженнифер прижимает к себе кофе, чтобы согреться, и смотрит на ту сторону озера Индиан, на Терра-Нову.
Примерно на два акра в национальный заповедник вклиниваются голые и почерневшие деревья.
– Это благодаря тебе, – говорит ей Харди и добавляет: – Без тебя сгорело бы все. Без тебя и Дона Чамберса. Так что долина перед вами в долгу. А то и весь Айдахо.
Он пытается ее ободрить, помочь обрести почву под ногами, но она только пожимает плечами, отпивает кофе, держа кружку обеими руками. Рукава куртки такие длинные, что пришлось их закатать.
Харди вспоминает другую девочку, которая тоже носила эту куртку, и уводит взгляд в сторону.
– Я живу в моем старом доме, – говорит Дженнифер, пытаясь выдать эти слова за плоскую шутку. – Даже в моей старой спальне.
– «Кровавый Лагерь», – произносит Харди с сочувствием.
В первые пару лет он перенес несколько операций, но его продолжали держать в курсе. После той ночи на воде охочие до сенсаций туристы и фанаты ужастиков хлынули в Пруфрок, и дом Дэниэлс стал одной из достопримечательностей. А потом, когда с приходом зимы толпа схлынула – делать снимки для соцсетей, конечно, здорово, но не при минус двадцать на дворе, – школьники выломали замок задней двери и превратили старый дом Дженнифер в место для тусовок. Раньше этим местом всегда был лагерь Виннемукка, но озера первое время все сторонились, да и на берегу было как-то жутковато.
Поэтому – дом Дэниэлс. Раз уж там можно согреться, не разжигая костров на улице, Рекс Аллен закрывал на это глаза. А что, подумал Харди, в наши дни остается делать шерифу?
Вскоре какой-то хулиган на фасаде дома красным распылителем написал: «Кровавый Лагерь».
– Вполне уместно, – говорит Дженнифер.
– У тебя такой прически давным-давно не было, – говорит Харди, касаясь ее волос. – С пятого класса?
– С шестого, – уточняет Дженнифер, смаргивая какое-то воспоминание. Она откидывается назад, и новая копна волос следует за ней.
– Индейские волосы, – замечает Харди и смотрит ей в глаза: как она отнесется к этой реплике?
Он мог бы сказать, что у нее волосы, как у отца, но знает: это приведет не туда. Она ведь ничего не говорит о Труди, вот и он не будет напоминать ей об Открывашке Дэниэлсе.
И Иезекииль не будет, хочет добавить Харди, но насчет смерти ее отца никто не говорил вслух, так что может выйти как минимум неловко. Сидишь здесь целыми днями один, сам забудешь, что у тебя в голове есть, а чего нет.
Наверное, в этом все дело.
Дженнифер пропускает реплику насчет своих индейских волос, просто чуть поднимает подбородок и говорит:
– Там у всех посттравматический синдром, знаете же?
Теперь черед Харди уклоняться от вопроса. Конечно, он знает. Когда он первый раз вернулся из больницы, еще в коляске, ему хорошо была видна картина города. Посмотришь на людей, на их глаза – вроде бы все как обычно, про ту ночь все позабыли, думают о будущем или о настоящем, но уж никак не о той ночи на воде. Но не надо покупаться на эти бесстрастные лица. Лучше посмотреть на людей, когда они сидят на открытой веранде у «Дотс». Или стоят, прислонившись к выщербленному синему столбу на бензоколонке, пока Лонни заправляет им машину. Или сидят на скамеечке Мелани, ловя предзакатные лучи солнца.
Посидят так три минуты, пять минут, отвлекутся на книгу, поговорят с кем-то по телефону, съедят вкусный омлет. Но потом, стоит внутренней дисциплине ослабнуть, вы сразу заметите: вдруг дернется плечо, рука неожиданно сожмется в кулак. Человек глубоко вздохнет, будто снова оказался в водах озера.
Уж лучше сидеть здесь, на этом невероятном утесе над водой и выкуривать одну сигарету за другой.
Кстати, о сигаретах.
Из нагрудного кармана рубашки Харди достает пачку и вытряхивает из нее сигарету для Дженнифер.
Она отрицательно качает головой, мол, спасибо, не надо.
– Молодец, – говорит он, но себе в сигарете не отказывает. – Ты сильнее меня.
– Если начну, меня потом не остановишь, – объясняет она. – Да и денег на них нет.
– Я могу кое-кому позвонить, – сообщает ей Харди, а сам ищет спички. – Может, кишки у меня и стали на три фута короче, но кое-какие связи остались, могу тебя куда-то пристроить.
Дженнифер закрывает глаза и согласно кивает, то ли с благодарностью, то ли с сожалением, трудно сказать. Так или иначе, Харди оставляет ее в покое и разражается кашлем, от которого все его нутро будто опустошается.
– Все нормально? – спрашивает Дженнифер с подлинной озабоченностью, к которой подмешан гнев, будто этот чертов кашель она может как-то унять – и готова с ним сражаться.
Она еще там, верно. Где-то там. После того, что с ней произошло, что выпало на ее долю. Какую тяжелую ношу ей приходится нести, но она не сдается.
А ей всего-то двадцать один, напоминает себе Харди.
Что же это за мир такой, если он так с ней обошелся.
Ей бы учиться где-нибудь подальше отсюда, на полную стипендию. Чтобы ее беспокоили только тесты, свидания, вечеринки.
А у нее всего один друг – старик, подыхающий в бетонной коробке на крыше мира, и все ее воспоминания заляпаны кровью.
И, проявляя лояльность, Харди отводит сигарету ото рта и кладет обратно в пачку фильтром вниз, чтобы потом не потерять. На удачу – глупое суеверие, он прекрасно это знает, но, если лишить себя маленьких личных ритуалов, жизнь быстро превратится в череду бессмысленных дней.
– Долго сюда добиралась? – спрашивает он.
– А что?
– Сейчас поймешь.
Он кивает в сторону озера.
Уже три часа дня, в четыре стемнеет, она вряд ли следит за барометром – молодые, они такие – и не знает, что бушевавший внизу буран уже утих. Значит, с наступлением сумерек резко похолодает так, что у термометра никакой шкалы не хватит.
Харди достает свой передатчик, пальцем просит Дженнифер помолчать и со щелчком подключает Мэг.
– Шериф, – откликается она, и Харди почти видит, как она распрямляет спину, будто в комнату вошел настоящий начальник.
– Через сорок пять минут мне нужна машина.
– У вас заявка на шесть, – кратко напоминает ему она, но это просто от неожиданности, ведь он и сам знает. В микрофон доносится шелест: она перебирает бумаги.
Поскольку водить машину ему трудно, а его прошлые заслуги еще уважают, служба шерифа каждый вечер посылает за ним машину отвезти домой. И получается, что теперь он видит Пруфрок только в темноте. Город для него превращается в собственную тень. Может, с учетом всех местных призраков, оно и верно.
– Сделаешь, Мэгги? – спрашивает Харди. – Не хочу, чтобы меня тут насквозь продуло.
– Уже, – отвечает Мэгги.
– Только не посылай этого пацана, – добавляет Харди с наигранной серьезностью, глазами подавая Дженнифер сигнал.
Она тоже глазами отвечает: все это глупости. И она не ошибается.
Харди с важным видом прерывает связь, отключает микрофон. Со второй попытки это ему удается.
– Можно было и обойтись, – замечает Дженнифер, мол, нужды в машине нет.
– Что же, я тебя по темноте отправлю? – Он показывает через окно на озеро, уже погруженное во тьму, на все вокруг. – Один неверный шаг – и до свидания, прекрасный мир.
– Я конусы видела, дорогу знаю.
– Да эти конусы давно сдуло ко всем чертям, разве нет?
– Я могу прямо сейчас уйти, ничего страшного не…
– Тебе надо на это посмотреть.
– Неужели в долине меня еще чем-то можно удивить? – спрашивает она.
– Я рад, что ты сюда добралась.
В знак одобрения Харди поднимает кружку.
– Извините, я тогда была… еще та штучка, – говорит она ему, будто затем и проделала этот долгий путь в гору.
– Зато с тобой всегда было интересно, – замечает Харди. – Помнишь, когда ты надела в школу руки-ножи?
– Они же были не настоящие.
– До сих пор во все это веришь?
– В слэшеры? Сколько времени прошло. Не знаю, я тогда вообще была другим человеком.
Харди пожимает плечами: понятное дело. Дженнифер пожимает плечами в ответ и говорит, обращаясь к жуткому пространству за окном:
– Вы о нем вспоминаете?
Харди вместе с ней смотрит в серое небо.
– О Медведе? – добавляет он на всякий случай.
Мистер Грейди Холмс, он же «Медведь», он же «Шерлок» – одной клички ему явно было мало.
– Я вспоминаю, – говорит Дженнифер, и рот вытягивается в жесткую линию. – Я… глупо вышло.
– Я тоже мог быть поумнее, – говорит Харди с глупейшей ухмылкой.
Дженнифер смотрит в кружку и говорит:
– Я была… Мой адвокат сказала, что я буду выгоднее выглядеть на суде, если поступлю на заочное в местный колледж. Когда я пишу работы, читаю книги по истории, то иногда забываю, что он был… был…
Она отводит голову назад, сглатывает, чтобы снова не заплакать.
– Я бы обо всем забыла, – продолжает она. – Думала бы, вот он удивится, когда я вернусь и заработаю за эти курсы кучу баллов.
Теперь губы поджимает уже Харди, внимательно смотрит на оконное стекло.
– В тебе это всегда сидело, – говорит он наконец. – И я вовсе не удивлен, Джей… Дженнифер.
Она стреляет глазами, почти целиком услышав свое прежнее имя, но ничего по этому поводу Харди не говорит.
– Слушайте. – Она ставит кружку на стол. – Мне надо…
– Точно по расписанию, – говорит Харди, подаваясь вперед.
Дженнифер перехватывает его взгляд.
Он смотрит на развалины Терра-Новы.
– Думаю, они переберутся на зимовку в «Овечью голову», – говорит он о небольшом стаде лосей, которые пробираются через сгоревшие дома и обуглившиеся деревья.
– Но озеро замерзло.
– Пить им не надо, – объясняет Харди. – Это… помнишь, где у строителей был сортир?
Дженнифер щурит глаза, будто отматывает время назад.
– Два синих и один серый, пошире, – вспоминает она и кивает.
– После… после того, что случилось, в первый год никому и в голову не пришло их увозить. Но они были пластиковые, а тут морозы. Растрескались, расползлись. Это ведь как… кто вырос в городе, этого не знает. Но трава вокруг выгребной ямы всегда самая зеленая, самая лучшая. Вот и там то же самое: природа позаботилась. Трава прямо буйствовала. Прошлым летом это маленькое стадо там и ютилось.
– Но сейчас его там нет, – замечает Дженнифер.
– Лоси выносливые, и память у них что надо.
Харди снова указывает вниз: там по снегу топает здоровенный самец. Может, добрые времена возвращаются? А вон еще один, выходит из лесочка, наверное, понимает, что теперь на виду. Тут не укроешься.
– Ой. – Дженнифер подносит обе руки ко рту, у нее даже перехватило дыхание. – Он же… белый.
– Змеиные индейцы называют таких лосей лесными духами, – объясняет Харди. – Эти каждому показываться на глаза не будут.
– Это… из-за бурана, – полагает Дженнифер.
– Из-за тебя, – мягко поправляет Харди и видит, что Дженнифер его поняла: рот снова вытянулся в тонкую линию. Будто она не хочет, чтобы губы дрожали.
Зато дергается подбородок.
Харди оставляет ее наедине с мыслями, ничего не добавляет, а еще минут через пять лоси уходят обратно вверх по склону, исчезают в деревьях. Белый скрывается из вида последним.
– Спасибо, – говорит Дженнифер.
Харди коротко кивает.
По льду озера Индиан носятся снежные вихри, значит, жизнь идет своим чередом.
Харди кутается в теплую одежду, предлагает Дженнифер шарф, потом выставляет на мороз свои ходунки и, опираясь на них, идет по обледенелому хребту дамбы, а Дженнифер вцепилась сзади в его куртку, и ему вдруг приходит в голову: когда она позволяет ему быть ведущим и брать на себя порывы ветра, он вот так может пройти через весь штат Айдахо.
Помощник шерифа Баннер Томпкинс барабанит пальцами по рулю ратрака, ждет, и вот из бурана появляется старик: очертания размыты, будто растеклась по краям картина маслом.
Баннер замедляет барабанную дробь до шестидесяти ударов в минуту и наклоняется вперед.
Стеклоочиститель у ратрака один, но массивный. Чтобы ездить по городским улицам, его хватает, однако с таким ураганным ветром… снежная крупа так и норовит замерзнуть на лобовом стекле. Рукавом куртки Баннер вытирает запотевшее стекло изнутри – с нулевым результатом.
Ходунки шаг за шагом переставляются, и картина маслом становится резче. Оказывается, Харди идет не на шести ногах, а… на восьми? Две – его, еще четыре – алюминиевые ножки ходунков с теннисными мячиками в основании…
Он не один? Это еще что такое, старик? Нашел себе попутчиков на крыше мира?
Баннер проверяет тугую застежку на портупее, потому что нервы у него на пределе: Рекс Аллен укатил на принадлежащем округу «бронко» охотиться на беглеца и подтянул с собой Фрэнси, другую свою помощницу, – значит, на хозяйстве остался он, Баннер. Конечно, он всего лишь проходит испытательный срок, и в апреле его контракт либо продлят, либо нет – как себя проявит. Она пока на полпути к должности помощника шерифа, и обычно Рекс Аллен либо Фрэнси наблюдают из машины, как он одергивает туристов или вешает штрафные квитанции на лобовые стекла машин из других штатов, припаркованных слишком близко к озеру.
Впрочем, сейчас, когда выпал снег, их не так много.
И все-таки… В доме, где когда-то жили его родители, у Баннера двухлетняя дочка, и он ее не видел уже почти полтора дня. Так надолго он с ней еще не разлучался. Какие обязанности у представителя власти в городке на три тысячи жителей? Снимать кошек с деревьев, ловить улетевших воздушных змеев и поспевать домой к ужину.
Но не сегодня.
Если по закону, забирать ратрак из окружного гаража он не имеет права. А если еще точнее, это вообще ратрак Лонни, а не местных властей. В октябре на инструктаже Рекс Аллен объяснил: Пруфрок арендует эту машину у Лонни за умеренную плату.
– А за техобслуживание мы ему тоже платим? – спросил тогда Баннер, изучая дальние стены похожего на пещеру гаража.
За все годы взросления, от начальной школы до «Хендерсон Хай», он здесь никогда не был. Почему их сюда не привели в четвертом классе? На дамбу водили, в библиотеку и на почту тоже.
– Не твоего ума дело, – ответил тогда Аллен Баннеру на вопрос о том, сколько берет Лонни за замену масла в своей машине. И Баннер только кивнул, изображая из себя послушного солдата. Который ничего не видит, ничего не слышит и, самое главное, ничего не говорит.
До сегодняшнего дня, чтобы забрать Харди с его поста на дамбе, кто-то всегда делал крюк через ручей. Этот «кто-то» всегда был младший по должности, потому что поездка еще та, и вместе с распоряжением выдавались ключи от «бронко», внутренности которого Баннер хорошо знал: в старые времена, когда он был еще несмышленыш, Харди пару раз подвозил его к родительскому дому.
Но пока ничего дурного за ним не числится, ничего такого, что помешает ему стать полноценным полицейским.
Последние пару недель приказ ехать на дамбу всегда поступал за двадцать минут до выезда, чтобы Баннер мог надеть на колеса цепи. Не из-за ручья, он замерз еще месяц назад, – к дамбе Глен вело несколько крутых поворотов.
Вдоль дороги как минимум три проржавевших остова: грузовики не смогли преодолеть подъем. Один – с крыльями, как у «Форда-А», без резины на раздолбанных деревянных колесах; другой – не столь уж старый фургон «Додж Пауэр», который должен был бы добраться наверх, но, как сказали Баннеру, «водитель не справился»; а третий – разбитый «гран при», который, по словам Рекса Аллена, сюда притащили на цепи. Видимо, пара местных придурков задумала дотащить тачку до дамбы, скинуть оттуда вниз, посмотреть, как красиво она летит, может, показать ей вслед средний палец.
Но с цепями на всех четырех колесах, даже сквозь такую крупу… местный «бронко», скорее всего, этот подъем возьмет. В зависимости от водителя – и удачи.
Впрочем, какая разница? «Бронко» у Рекса Аллена. А патрульная машина, которую выделили Баннеру, ни за что наверх не доедет, даже с цепями. Он даже не стал выводить ее из полицейского гаража, а просто прошел два квартала пешком.
Потому что единственный вариант добраться до дамбы – это ратрак.
Баннер понятия не имеет, сколько ратрак сжирает топлива, поэтому к кузовному ограждению пристегнул две полные канистры. Пусть ратрак едет не так быстро, зато сидишь в нем высоко, как в тракторе, и четыре гусеницы буравят сугробы как нечего делать.
«Если с помощником шерифа дело не выгорит, – думает Баннер, – можно устроиться в какую-нибудь фирму и просто сидеть за рулем такой штуковины каждый день».
Если, конечно, он переживет следующие полторы минуты: откуда у Харди еще две ноги? Значит, кто-то идет за ним – след в след. Возможно, приставил к спине бывшего шерифа пистолет: значит, этот второй человек – Джокер, которому взбрело в голову взять в заложники всю долину, у него какой-то грандиозный план: тут тебе и дамба, и озеро, и бог знает что еще.
«Только ты не Бэтмен», – напоминает себе Баннер.
Бэтмен и Джокер для него – стандарт героя и преступника. Только знать об этом Рексу Аллену или Фрэнси незачем, обойдутся.
Кто бы ни был тот второй, он ниже Харди, стройнее…
«Погоди», – говорит себе Баннер.
– Она? – слышит он свой изумленный голос.
Он распахивает дверцу, привстает в кабине, чтобы лучше видеть: от холода перехватило дыхание.
– Ну, дела… – говорит он.
Харди уже распахивает хлипкую пассажирскую дверцу, Баннер навалился грудью на руль и во все глаза смотрит: вот уж кого не ожидал увидеть на вершине горы.
– Джейд Дэниэлс?
– Какого черта? – обращается она к Харди насчет Баннера.
Харди подсаживает ее в относительно теплую кабину.
В ратраке всего два сиденья, между ними небольшой зеленоватый мини-холодильник с видавшей виды белой крышкой. Выбора у Дженнифер нет – придется сидеть рядышком с Баннером.
– Это точно ты? – спрашивает ее Баннер, не в силах поверить собственным глазам.
– Я теперь Дженнифер, – отвечает она, глядя прямо перед собой и вцепившись в жесткую приборную панель – корпус с индикаторами, обклеенный инструкциями.
– Привет, Томпкинс, – Харди складывает ходунки и сует их в кузов.
– Хорошо закрепили? – на всякий случай спрашивает Баннер.
– Езжай, – говорит ему Харди.
– Вы сказали, что это будет не он, – говорит Джей… Дженнифер, будто от ее возражений что-то изменится.
– У меня там спальный мешок, – говорит Харди, показывая затылком вверх, в сторону кабины управления.
– Других такси сейчас в городе нет, – говорит Баннер, затаскивая сложную, изогнутую рукоятку переключения передач в выемку, которая означает «задний ход». Эта рукоятка вместе с его рукой оказывается у Дженнифер между ног. Она чуть подается назад.
– Я тебя с младших классов Дженнифер не называл, – говорит он ей.
– А я представить тебя помощником шерифа могла только в страшном сне, – парирует Дженнифер.
– Когда вернулась?
– Рекс Аллен забрал меня два дня назад.
– Но он даже ничего…
– Кому надо, сказал, – поясняет Харди. – Видимо, тебя в этом списке не было.
Баннер разворачивает ратрак, и тот, изрыгая черный дым, с пыхтением едет вниз. Расход топлива, наверное, уменьшился раз в десять.
Вот и славно.
Тут они уже не застрянут. Вернее, он не застрянет здесь с девушкой и стариком, за которого отвечает. Сейчас он вообще отвечает за весь город.
– И где же мой бывший помощник в такой прекрасный вечер? – спрашивает Харди. Он держится за обшарпанную ручку у себя над головой, явно не доверяя водительскому мастерству Баннера.
– Куртку свою, наверное, ищет, – говорит Баннер, разглядывая яркие полосы на рукаве Дженнифер.
– Он сам мне дал, – говорит ему Дженнифер.
– Я вообще не знал, что тебя выпустили.
– Я ничего плохого не сделала.
– Так я и поверил.
– Эй, молодежь! – вмешивается Харди, видимо, получая от этой перепалки удовольствие.
– Вы правда не знаете, где Рекс Аллен? – спрашивает его Баннер, как бы не замечая Дженнифер, типа сейчас говорят взрослые.
Дженнифер подается назад, презрительно скрестив руки на груди.
– У вас там наверху сканер не работает? – спрашивает Баннер.
– Что-что, сынок? – спрашивает Харди.
– Ваш сканер не работает, сэр, – поправляется Баннер.
Это их обычная пикировка с оскорблениями: так Харди напоминает Баннеру, что с тех пор, как он был молокососом, прошло совсем немного времени.
– Сэр, – громко повторяет Дженнифер, специально для Баннера.
Ей это в кайф.
Она не вспоминает, как Баннер наткнулся на нее в кладовке, где она рыдала в темноте, а черная тушь стекала по лицу. Он тогда захлопнул дверь и пошел искать другое место, чтобы уединиться с Эмбер.
Прошли те денечки. Нет уже ни Эмбер, ни Бетани, ни Тиффи… А он теперь папа. Да еще и помощник шерифа.
Он без особой нужды ерзает на своем сиденье, и Дженнифер снова должна подвинуться из-за этой свинской рукоятки.
– Тише, тише, – говорит Харди, держась за ручку над головой – сейчас по-настоящему крепко.
Баннер что-то бурчит про себя, замедляет ход. Давать ему официальную оценку Харди теперь не может, но все-таки Рекс Аллен моложе Харди на тридцать лет.
Что за хрень.
– Сканер весь день помалкивал, – говорит Харди.
– Да, помолчишь тут. – Баннер перекладывает руки на руле, чтобы вписаться в крутой поворот вокруг снежной кучи, в которую превратился «гран при».
– Из-за выходных? – вмешивается Дженнифер.
– Ты про Рождество? – изумленно отвечает Баннер. – До него еще… Что ты вообще там делала?
– Ждала рыцаря в сияющих доспехах, который спустит меня с большой нехорошей горы, – говорит она, изображая тоску во взгляде.
Все, кому не лень, – Джокеры.
Баннер делает еще один крутой поворот, не отпуская сцепление.
– Было тихо, потому что говорить не с кем, – объясняет Баннер, перебираясь через ручей; лед такой твердый, что даже не трещит. – Шериф на шоссе, с Фрэнси.
– Авария? – спрашивает Харди.
– А-а, – вступает Дженнифер. – Мрачный Мельник, так?
Конечно, она в курсе.
– Ищут конвой, колонну, перевозку заключенного, как там это называется, – объясняет Баннер для Харди.
– «Тур воссоединения», – цитирует Дженнифер.
– Держи, – говорит Баннер и передает ей руль, она и возразить не успела.
Дженнифер берет руль и ведет машину прямо, а Баннер лезет за своим блокнотом…
Разворачивает его и передает Харди.
– Вы новости, что ли, не смотрите? – спрашивает Баннер, искренне удивленный.
– Доживешь до моих лет, поймешь: это все та же хрень, только в свеженькой упаковке, – говорит Харди, изучая зернистое лицо на тусклой бумаге. Поднимает глаза на Дженнифер, переводит взгляд на Баннера: – Она тебе уже сказала, помощник шерифа, – говорит он с легким укором, почти на полном серьезе. – Суд принял решение в ее пользу.
– Что? – восклицает Баннер, забирая руль обратно, а Дженнифер вскидывает руки вверх, будто этот руль ей сто лет не нужен.
– «Что, сэр», – бурчит она с нажимом.
Они уже в городе, и Баннер отключает огни ратрака, кроме габаритных – зачем светить людям в окна?
– Ты хочешь сказать, что это не Открывашка Дэниэлс? – спрашивает Харди.
– Мой отец?! – говорит Дженнифер, тоже глядя на зернистый снимок Мрачного Мельника, хотя, вполне возможно, плакатик с его изображением висит на стене в ее спальне.
– Наденьте очки, сэр, – предлагает Баннер.
Харди следует совету и видит свою ошибку.
– Извини, Дженнифер, – говорит он. – Я не хотел… просто они оба индейцы, и… его лицо.
– Плохое лицо, – говорит Дженнифер, потом добавляет, ударяя каждый слог: – Вин-не-мук-ка.
– Помнишь, – говорит Харди и большой рукой хлопает ее по колену.
Его дом в конце квартала.
Баннер притормаживает, чтобы Харди не стал, как обычно, говорить ему «здесь».
– Что «помнишь»? – спрашивает Баннер.
– Лагерь Виннемукка, – объясняет Харди. – На языке змеиных индейцев «виннемукка» значит «плохое лицо».
– Я вообще не в курсе, о чем мы говорим, – с пафосом заявляет Баннер, останавливаясь у дома Харди.
– Колонна, что перевозила Мрачного Мельника, пропала, – говорит Дженнифер, облегчая участь Баннера.
Тот кивает.
Харди открывает дверцу машины, и, подхваченная ветром, она почти хлопает по переднему крылу… Лонни это бы точно не понравилось.
– Ну, если эта тюремная камера на колесах где-то застряла, – говорит Харди, ступая на землю и доставая ходунки, – тогда ваш заключенный превратился в эскимо на палочке, сами знаете. Может, весной оттает, может, и нет.
– Да, сэр, вы правы, – соглашается Баннер. Скорее бы уже с этим покончить, ну пожалуйста.
– Только долго тут не болтайтесь, ясно? – напутствует их Харди со зловещей улыбкой и, не успели они и рта раскрыть, захлопывает за собой дверцу.
Баннер уже хочет отъехать, но Дженнифер кладет руку ему на локоть, мол, подожди. Она так и сидит рядом с ним, хотя соседнее сиденье освободилось.
– Пусть сначала до дома дойдет. – В голосе звучит просьба.
Баннер убирает назад рычаг передачи и ждет. Харди поднимает на крылечке ходунки и машет ими на прощание.
– Завтра с утра первым делом везу его обратно, – говорит Баннер. – Других занятий, похоже, не предвидится.
Дженнифер отодвигается на сиденье Харди, тянется к ремню безопасности, хотя Харди ездит непристегнутым. Для Баннера это оскорбление: она сомневается в его водительских навыках?
– Я думал, ты девочка-ужастик, – говорит он, укоряя ее за эти меры предосторожности.
Ратрак пыхтит по Главной улице, Баннер ведет его быстрее, чем следовало бы.
– Город-призрак, – говорит Джейд о Пруфроке.
– Знаешь, почему он вообще согласился работать на дамбе? – спрашивает Баннер.
– Мой дом помнишь? – в свою очередь спрашивает Джейд.
Баннер не удостаивает ее ответом, просто съезжает с Главной улицы.
– Почему? – переспрашивает Дженнифер. – Он… уже в возрасте, здоровье слабое. Работать шерифом не может.
– Что с его дочкой случилось, знаешь? – спрашивает Баннер.
– С Мелани?
– Да знаешь, конечно. – Баннер останавливает ратрак перед ее домом.
– Что ты хочешь сказать, помощник шерифа?
– Твои мама и папа, – произносит Баннер едва слышно. Но от этого слова звучат только громче.
Дженнифер смотрит прямо перед собой; полуулыбка исчезла, на ней снова маска «Дженнифер».
– Да, они там были, когда Мелани… утонула, – говорит она. – И что? Там были не только они.
– Наверху, у дамбы, где это случилось, – говорит Баннер, постукивая пальцами по рулю, давая понять: про местные легенды ему кое-что известно. Тем более теперь, когда он – помощник шерифа. Вернее, скоро им станет. Уже почти стал.
– Нет, – возражает Дженнифер. – Мне мама говорила. Это было здесь… на пирсе. Они плавали, было лето…
– Что лето, это точно, – перебивает ее Баннер. – Но они были на дамбе.
– Туда же нельзя.
– Именно из-за нее там теперь лестница, – объясняет Баннер. – Чтобы больше никто не утонул. Так Рекс Аллен говорит. Это лестница Мелани.
– Как скамейка Мелани.
– А еще глиссер, – добавляет Баннер, побеждая в этой игре. Глиссер тоже стоит в окружном гараже, ждет летнего сезона.
– Ты хочешь сказать, что шериф Харди…
– Мистер Харди.
– …согласился торчать там наверху, чтобы быть ближе к месту, где утонула его дочь?
– Не совсем нормально, да? – говорит Баннер. – Это скорее по твоей части.
– Знаю, почему ты строишь из себя блюстителя порядка, Баннер Томпкинс.
– Строю?
– В тот вечер, – говорит Дженнифер (в какой именно, можно не объяснять), – когда ты вытащил Лету из воды… Ты чувствовал себя героем, будто спас ей жизнь. А сейчас снова хочешь быть спасителем. Вполне логично.
– Мистер Холмс всегда говорил, что ты умнее, чем кажешься.
– Вот его поминать ни к чему.
– Между прочим, на тебе куртка округа.
– Скажи своей симпатичной женушке, чтобы позвонила мне… – говорит Дженнифер, уже приоткрывая дверцу, но ее перебивает включившееся у Баннера радио.
– Помощник шерифа Томпкинс, помощник шерифа Томпкинс, – слышен голос Мэг.
Баннер поднимает палец, прося Дженнифер помолчать, включает микрофон у плеча и отвечает:
– Томпкинс слушает. Что случилось, миссис Кениг?
– Ты где? – спрашивает Мэг. – Не важно… я сейчас ее соединю, сейчас соединю.
– Кого? – спрашивает Дженнифер, и Баннер глазами просит ее замолчать.
– Синнамон Бейкер, – отвечает Мэг.
– Она еще здесь? – громко удивляется Дженнифер.
Баннер одаривает ее злобным взглядом, и тут сквозь помехи из динамика у него на поясе прорезается голос.
– Баннер, Баннер!
Это сквозь слезы визжит Синнамон.
– Не «помощник шерифа»? – едва шевеля губами, произносит Дженнифер.
Нога Баннера соскальзывает со сцепления, ратрак дергается и замирает, Дженнифер врезается в ремень безопасности.
Она во все глаза смотрит на Баннера и слушает голос Синн.
– Я не знаю! – кричит Синн в ответ на вопрос Баннера о том, где она.
Потом начинает рыдать и задыхаться.
– Мы едем, – говорит Баннер.
Хотя это явная ложь. Он же не знает, где она.
Сквозь помехи прорывается другой голос. Девичий… Женский:
– Скажи, что последнее ты помнишь? Что вы делали?
– Что мы делали?! – говорит Синн. – Они умерли!
– Кто? Кто? – спрашивает девушка-женщина.
– Помощник шерифа Томпкинс, кто у вас на линии? – вклинивается Мэг.
После паузы Баннер отвечает:
– Миссис Кениг, это Дженнифер Дэниэлс. Она со мной.
– Джейд? – спрашивает Мэг не без трепета в голосе.
Синн орет в телефон, потому что они не понимают, насколько это срочно.
Во-первых, на ней только лифчик, трусики и зимние сапоги – таковы правила.
Во-вторых, она вся измазана кровью.
В-третьих, тело Тоби прижато к стеклу, и на нее смотрит его один оставшийся глаз.
– Он даже лобовое стекло не пробил, – говорит Синн, будто озадаченная.
– Лобовое стекло, лобовое стекло, так… – соображает Дженнифер Дэниэлс. – Значит, авария. Куда вы ехали? Откуда?
– Нет, – кричит Синн. – Это не… мы были… Господи. А Гвенни, она… она…
Синн опускает телефон к ключице.
За капотом на ветке дерева болтается подвешенное за шею тело Гвен Стэплтон.
Ее вспороли спереди. Выпадающие внутренности – ярко-красное пятно на фоне снега, язык тоже снаружи, он пробит отверткой, чтобы так и торчал.
– Господи, господи, господи… – причитает Синн в телефон. Или просто причитает, а телефон держит рядом.
Баннер, Дженнифер и Мэг что-то говорят в нежную кожу ее шеи, но Синн все рыдает, не в силах наладить дыхание.
Наконец, она подтягивает телефон к уху.
– Я просто… это была игра, – объясняет она, будто пересказывая сон, будто это происходит не с ней. – Я не знала, что Гвен захочет… захочет…
– Тоби Мэнкс и Гвен Стэплтон, – слышит она в отдалении голос Баннера. – Мэг, вы поняли? Можете позвонить, узнать, где они должны быть?
– Как он умер? – спрашивает Дженнифер. Наверное, рацию держит она: голос ближе, громче.
– У него… живот, – едва ворочает языком Синн. – В нем больше ничего нет.
– Он, – повторяет Дженнифер. – Он – это кто, Синнамон?
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Кто это сделал? – перебивает ее Дженнифер.
– Это… чудовище, – говорит Синн, ей едва хватает воздуха, чтобы произнести эти слова.
– Ты его знаешь или нет? – спрашивает Дженнифер.
– Не… в смысле? – удивляется Синн. – Мы были… и вдруг… не могу… нет…
– А Гвен? – спрашивает Дженнифер, потом что-то шепчет не в микрофон, наверное, обращаясь к Баннеру.
– Он ее повесил на дереве! – кричит Синн в трубку.
– Успокойся, успокойся. А… он ее…
– Разрезал ей живот! Что вам еще надо?
– Кейси Бек… – произносит Дженнифер, видимо, вспомнив, что микрофон включен, проглатывает последний слог: Кейси Бекер.
– Нет! – Синн перекладывает телефон к другому уху, чтобы было громче и понятнее. – Гвен Стэплтон! И с дверцами он что-то сделал. Я не могу выйти!
В разговор вмешивается Мэг:
– Я позвонила домой Мэнксу.
– Так быстро?! – вскрикивает Баннер, так и не вернув себе микрофон.
– Сестра Тоби сказала, что он и… Гвен Стэплтон в «Конце тропы». Это мотель.
Услышав это, Синн начинает реветь прямо в телефон.
Потом дает ему соскользнуть вниз, вдоль тела, теперь и он в крови.
Она изо всех сил втягивает сопли, собирается с духом и обеими ногами бьет в лобовое стекло.
Тоби отлетает с той стороны стекла, потом сползает на него обратно.
– Прости, прости… – бормочет Синн и снова, и снова лупит ногами. Наконец, стекло под ее каблуком трещит, чуть выше тела Тоби. Еще два удара – сапог пробивает стекло насквозь, и осколки каскадом летят на нее. Она их отпихивает, ведь они обязательно ее порежут, оставив тысяча и одну царапину.
Отчаянно тряся головой, она выползает в дыру, которую пробила, и сваливается прямо на Тоби.
– Извини, извини, извини, – шепчет она, стараясь не встречаться с его мертвыми глазами, скользит по капоту, елозит по нему коленями и тряпичной куклой вылетает в пушистый снег.
Встает, оборачивается…
Перед ней огромный грузовик, из переднего бампера торчит покрытый коркой плуг для уборки снега.
Машину вогнали в прилесок – насколько можно, но не очень глубоко.
Синн смотрит на Гвенни: та покачивается на ветру, лента из кишок опускается вниз, словно якорь.
– Нет… – произносит Синн и опускается на колени.
Потом заставляет себя встать: холод невыносимый, кровь начинает густеть. Синн пытается бежать, но через несколько шагов застревает в снегу, а небо вокруг сверкает белизной, холодные иглы пронзают тело.
Она падает, скользит на ладонях. Снова поднимается.
Так она преодолевает парковку, зовет на помощь. В окнах мотеля зажигается свет, но остановиться она не может, не хочет, надо бежать отсюда как можно дальше.
Спотыкаясь, она выбегает на Главную улицу, поднимает руку навстречу фарам: эй, остановитесь, не надо меня давить.
Это не легковушка, не грузовик.
Это городской ратрак, что обычно ездит взад-вперед по улицам.
Он резко останавливается, и из кабины уже выпрыгивает с большим таким пистолетом в руке Баннер – боже, какое счастье, – а с другой стороны вылезает девушка-женщина… да это же Джейд гребаная Дэниэлс. Она впереди, с распахнутой курткой наготове.
Джейд набрасывает куртку на плечи Синн, крепко прижимает к себе, и тут начинается настоящая тряска.
И все прочее.