Глава I. Введение в сравнительное наследование стран общего права и России

Раздел 1. Цели и задачи этой книги. Опыт сравнительного исследования англо-американского и российского наследственного права

Цель этой книги – основанный на объективном подходе к общему и российскому праву и практике применения научный анализ институтов и доктрин наследования, его особенностей в разных странах и штатах в контексте истории и современности в сравнении; разработка на его основе рекомендаций по защите наследственных прав в Великобритании, США и других странах и по совершенствованию нормативного регулирования наследования в России.

Для достижения цели поставлены задачи изучить общие положения для всех видов наследования, а также институты и нормы наследования по закону в англо-американском и российском праве, выявить порядок наследования в разных юрисдикциях и его закономерности; провести их сравнительно-правовой анализ в двух правовых системах в историческом контексте, выявив и сопоставив как схожие и несхожие институты, выполняющие одинаковую роль, так и принципиально разные институты, которые могут существовать лишь в своей системе права; проанализировать в исторической динамике прежние и современные российские нормы о наследовании сквозь призму англо-американских права и доктрины, оценить их эффективность и предложить конкретные изменения законодательства.

В настоящей работе мы не будем затрагивать вопросы наследования по завещанию, трасты и иные суррогаты наследования, судебную проверку завещаний – пробацию, управление наследством и его распределение. Вне сравнительно-правового аспекта все они освещены в других работах автора[9].

Касаясь степени научной разработанности, нужно указать следующее. Если общие вопросы наследования и наследования по закону в праве России изучены (более того – по многим аспектам классики отечественного права сделали беспробельный анализ), то наследование в странах общего права хотя и освещено в ряде работ отечественных цивилистов, однако степень разработанности этой темы представляется явно недостаточной, а комплексные исследования сравнительно-правового характера не являются исчерпывающими. Кроме того, большинство известных сведений устарело и не учитывает происходившей в США с конца 1960-х гг. радикальной смены доктрин семейного и реформ наследственного права[10] при одновременном сохранении рядом штатов отдельных архаичных институтов общего права, которым прежде – как оказалось, ошибочно – предрекалась гибель.

В качестве методологической основы исследования мы применили научную диалектическую теорию познания и использовали общенаучные и частнонаучные методы исследования. Из общенаучных мы применили аналитический, диалектический, исторический, формально-логический, синтетический, системный, статистический и лингвистический методы. Из частно-научных мы воспользовались методами догматического анализа нормативно-правовых актов, сравнительно-правовым (компаративистским), позволившим выявить общие черты и отличия отдельных институтов наследования и особенности правопреемства отдельными категориями наследников, формально-юридическим, логико-юридическим. Системно-структурный метод использован при характеристике основных правовых категорий наследственного преемства. Историко-правовой метод позволил выявить закономерности становления и развития институтов наследования, а социально-правовой метод – перспективы применения в сфере наследственного преемства в России ряда инструментов общего права. Статистический метод позволил дать оценку уровню вовлеченности граждан в те или иных социальные отношения, имеющие значение для реформирования наследственных норм.

В работе мы опираемся на нормы прежнего и современного законодательства России, Англии, США, отдельных штатов и общее право. Для углубленного анализа ряда вопросов приводим также анализ решения соответствующих проблем в римском и романо-германском праве. В то же время в работе почти отсутствуют сведения о наследовании в таких юрисдикциях общего права, как британские доминионы Канада, Австралия, Новая Зеландия и др. Это не пробел в исследовании и не случайность. Компаративисты К. Цвайгерт и Х. Кетц, призывая следовать в отношении исследования выбранных правопорядков принципу максимально углубленного проникновения в их суть, в отношении выбора считают правильным руководствоваться принципом разумного ограничения материнским правопорядком и игнорирования дочернего: «Для компаративиста XVIII в. было бы вполне достаточно ограничиться исследованием английского права и пренебречь правом Северной Америки». Однако все это как раз не касается американского права: «Сегодня картина коренным образом, если не сказать полностью, изменилась: Англия и США, несомненно, принадлежат, как «мать» и «дочь», к англо-саксонской правовой среде. Право США в рамках этой семьи имеет свой ярко выраженный стиль. Оно не только заимствует идеи английского права, но и идет гораздо дальше. А потому компаративист допустил бы большую ошибку, если бы наряду с английским правом не включил в круг своих исследований и право США»[11]. Поэтому следуя такой логике, в настоящей работе из множества юрисдикций общего права мы будем обращаться в основном к двум: «материнскому» английскому и «дочернему» американскому праву.

В 2001 г. американский адвокат Петр Самуилович Рабинович, специализирующийся на вопросах наследования в США иностранцами, сказал автору, что при ведении дел ему приходится не только составлять документы, но и буквально думать по-английски, поскольку попытки двойного перевода при отсутствии точной русской терминологии лишь окончательно запутывают и без того сложные проблемы. И посоветовал даже не пытаться переводить, а читать, так сказать, в подлиннике. Ведь если такие термины, как antilapse statutes, hotchpot и estoppel вполне компактны и в США понятны, то попытка их перевода приводит к громоздким и неудобочитаемым формулировкам «нормы, препятствующие утрате наследственных прав из-за неосуществимости завещания», «объединенное имущество наследодателя в целях учета его стоимости при определении доли получившего прижизненный дар наследника при наследовании по закону» и «процессуальный запрет на представление доказательств в оспаривание требования по причине предшествующего поведения».

Однако рекомендованный отказ от выхода за рамки английского языка сделал бы невозможным ознакомление с англо-американским наследственным правом российской и вообще русскоговорящей аудитории. Кроме того, автора вдохновляют слова непререкаемого авторитета сравнительного правоведения Уильяма Батлера: «Чтобы быть настоящим компаративистом, правоведу необходимо обладать соответствующими способностями к интеллектуальному «освоению» чужой правовой системы как своей. Однако только этим дело не ограничивается. Настоящий компаративист должен мыслить так же, как мыслит иностранный юрист. Кроме того, не меньшее значение для него имеет умение в необходимых случаях дистанцироваться от «чужого» интеллектуального и культурного контекста. Очень важно не только верно, без искажений передать содержание тех или иных положений иностранной правовой системы, но и сделать их вполне понятными для читателя»[12].

Кроме того, автор полностью разделяет позицию Е. Ю. Петрова о том, что современный «наследственник» обязан быть компаративистом. «Наследственное право перестало быть национально замкнутым институтом, – пишет он. – Почти все обозначенные проблемы хорошо известны и широко обсуждаются на страницах зарубежной юридической литературы. Например, англичане спорят о вреде и пользе совместных завещаний, исходя из многолетнего опыта их применения. И, конечно же, никто не призывает к заимствованиям. Точечные заимствования – очень хитрая штука. ‹…› Компаративистика – это ключ к гармонизации правовых систем, но одновременно это еще и гимнастика, развивающая способность синхронизировать право и изменяющуюся социальную реальность»[13].

Теоретическую базу исследования составили труды отечественных, английских, американских и некоторых ученых из других стран.

В дооктябрьский период о наследовании в Англии и США первым написал в 1871 г. В. Н. Никольский в монографии «Об основных моментах наследования: Сравнительное изложение», затем – в 1873–1874 гг. Игнатий Закревский в очерке «Об охранении наследств на Западе», в 1882 г. Лузанов в лекции «О составлении духовных завещаний военнослужащими по иностранным и русскому законодательствам», в 1891 г. А. Кларк, в 1892 г. Н. Н. Комстадиус в работе «О наследовании между супругами: Сравнительно-критический очерк». Известное внимание английскому наследованию (хотя и намного меньшее, чем германскому и французскому) уделил во второй части своего Курса гражданского права 1896 г. К. П. Победоносцев.

Особую роль в исследовании англо-американского наследственного права сыграл в начале XX в. Кронид Иванович Малышев: в 1901 г. он опубликовал в «Новом времени» «предложение учреждению или лицу получить даром для издания сделанный им полный перевод Свода законов (гражданских) Соединенных штатов Северной Америки издания 1878 г., с изменениями и дополнениями по 1899 г. включительно, изложенный сравнительно с гражданским правом Англии», в 1906 г. вышел его трехтомный труд «Гражданские законы Калифорнии в сравнительном изложении с законами Нью-Йорка и других восточных штатов и с общим правом Англии и Северной Америки», а следом – «Избранные труды по конкурсному процессу и иным институтам торгового права»: параграф 50 «Посмертная ликвидация» в главе V «Конкурсный процесс Северо-Американских Соединенных Штатов» посвящен наследованию.

Отрывочные сведения о наследовании в США можно почерпнуть из статьи А. Любавского 1867 г. «О завещаниях, совершаемых за границей». Имели место и статьи о наследовании в США без ссылки на автора, например «Завещание Стефана Андерсона (американского богача, последняя воля которого была нотариусом выражена наследникам при посредстве фонографа Эдисона)», опубликованная в «Правительственном вестнике» в 1891 г.

В послеоктябрьское время отметим работу «Буржуазные реформы наследственного права» А. Г. Гойхбарга 1925 г. и «Руководство по делам американских ветеранов страховых вознаграждений и наследств из Америки» 1928 г.

Ряд вопросов англо-американского наследственного права затронули в первой пол. XX в. в работах по МЧП и сравнительному правоведению В. А. Краснокутский, С. Б. Крылов, В. М. Корецкий, Л. А. Лунц, И. С. Перетерский, С. И. Раевич, А. Я. Сивоконь, Н. Г. Скачков и др.

Во второй пол. XX в. А. Ф. Волчков, Д. Х. Гольская, А. А. Рубанов, Р. О. Халфина и О. З. Юсис глубоко проработали некоторые институты наследования в Великобритании, США и вопросы наследования там советскими гражданами.

Анализ английского наследственного права в сравнении с французским провела в диссертации в 1991 г. О. В. Гренкова[14], а в сравнении также с германским и российским – в 2004 г. А. М. Байзигитова. Наследственные правоотношения в Англии и США затронули в работах по зарубежному гражданскому праву Т. В. Апарова, М. Ю. Барщевский, С. В. Боботов, И. Ю. Жигачев, Е. А. Богатых, И. Ю. Богдановская, М. М. Богуславский, Б. С. Громаков, Э. В. Лисневский, М. В. Гордон, И. А. Зенин, В. А. Кабатов, Е. В. Кудрявцева, М. Н. Марченко, М. В. Петрова, А. Х. Саидов, А. Я. Сухарев, Я. М. Бельсон, К. Е. Ливанцев и др.

В последние годы общий обзор наследования в США произвели В. В. Гущин, С. В. Соловьева и О. Ю. Шилохвост, а ряд актуальных вопросов наследования в Англии осветил Е. Ю. Петров. В популярной же литературе американских юристов русского происхождения, например Бориса Кривоноса[15], дан лишь крайне поверхностный обзор некоторых частностей наследственного права.

Имеются и переводные издания по МЧП и англо-американскому праву в целом, содержащие сведения о наследовании: Г. Дж. Бермана, М. Вольфа, Р. Давида, Э. Дженкса, Р. Кросса, Х. Коха, У. Магнуса, П.В. фон Моренфельса, Я. Лазара, Г. Ласка, Э. Х. Леви, Т. Макензи, Л. Раапе, Р. Уолкера, Л. Фридмэна, К. Цвайгерта, Х. Кетца, Дж. Чешира, П. Норта. В этой книге, помимо работ указанных авторов, использованы переведенные автором фрагменты трудов американских ученых: А. Боува, С. Джонсона, У. Макговерна, Э. Мэллоуза, П. С. Рабиновича и др.

Англо-американский наследственный процесс затронули П. А. Марков (1866 г.), Р. Ф. Захарова, Л. А. Лунц, И. С. Перетерский, К. Ф. Гуценко, О. А. Жидков, Д. Карлен, А. Д. Кейлин, Е. В. Кудрявцева, В. Мечулаев, В. Г. Пучинский, И. В. Решетникова, А. А. Старченко, С. В. Филиппов и др.

Помимо трудов названных исследователей, в ходе работы автор детально ознакомился с нормативно-правовой базой Англии и США, используя справочные компьютерные программы Westlaw и LexisNexis, исследовал свыше 1100 судебных прецедентов разного уровня, из которых 176 непосредственно использовал в настоящей работе, изучал источники в библиотеках Конгресса США, Колумбийского университета, Российской государственной и Российской публичной библиотеках, библиотеках Академии наук в Санкт-Петербурге, Томского и Кемеровского университетов. Значительная часть используемых англоязычных источников переведена лично автором и впервые вводится в научный оборот.

Практическая основа исследования – стажировки в юридических бюро Алабамы по Президентской программе подготовки кадров в 1999 г., Совете за судебное совершенство (Council for Court Excellence) в округе Колумбия, Институте права общественных интересов Колумбийского университета и у адвоката П. С. Рабиновича в Нью-Йорке в 2001 г. по программе Международного совета по образованию и научным обменам (IREX) «Актуальные проблемы современности», а также работа в качестве адвоката с 1999 г. и доцента кафедры гражданского права Кемеровского государственного университета с 2002 г.

Кроме того, эмпирическую основу исследования составляют статистические данные, полученные Федеральной службой государственной статистики в России и Бюро переписи населения в США; материалы социологических опросов; итоги выборочных обследований о возможности рождения ребенка вне брака; анализ правоприменительной практики по судебным делам, возникающим из наследственных отношений.

В этой книге на примере в основном трех стран (США, Великобритании и России) проведен детальный анализ наследования в общем и романо-германском праве в целом, исследован процесс закрепления и реализации его принципов, доктрин и институтов, выявлен ряд закономерностей, презумпций, фикций и парадоксов. В монографии сделаны выводы и обобщения о наследовании в двух правовых системах, и они в основном построены по пандектной схеме, что является новым в отношении англо-американского права, которое не стремится найти общие начала и понятия для дробных институтов, например, для дисквалификации недостойного наследника. В условиях полного отрицания англо-американской правовой наукой необходимости обобщения и абстракции и ее склонности к конкретизации и индивидуализации правовых проблем, решаемых посредством специально для каждой созданных инструментов, нами выявлен круг как общих для обеих систем принципов наследственного права, так и отличающих англо-американское право от российского. Установлены особенности институтов наследования, их причины и связь со спецификой политико-правового развития, самобытный, незнакомый нам инструментарий.

В работе анализируется особая роль в регулировании наследственных правоотношений таких инструментов, как правовые фикции и презумпции. Показаны различия подходов к применению фикций и презумпций, связанные с ними теории, проведены их классификации применительно к наследованию. Выявлены механизмы появления правовых парадоксов как последствий применения фикций.

Выявлен и введен в научный оборот ряд новых наследственно-правовых категорий: объектная и субъектная партикулярность наследования, плавающие и спящие разряды, введены термины для не переводившихся на русский язык понятий: нормы, препятствующие утрате наследственных прав (antilapse statutes). Доказана необходимость отказа от приписываемых праву США категорий, на самом деле в нем отсутствующих: правило о трещине, право на первые доллары, чистый остаток (в действительности же, соответственно, раскол наследства (split), твердая сумма (lump sum) и остаточное наследственное имущество (residuary estate)).

Выявлены новые доктрины и тенденции англо-американского наследственного права. Они отражены в коренных изменениях законодательства вследствие восприятия теорий многобрачного общества (multiple-marriage society), жизни, разделенной на разные браки (marital-sharing theory), и партнерства как формы сожительства, возникших из-за глобальных изменений в брачном поведении и увеличения доли лиц, состоявших за жизнь в ряде браков и имеющих детей от прошлых браков, пасынков и падчериц.

Установлены коренные отличия применяемых в общем праве наследственно-правовых инструментов, терминологии и правил толкования от российских и причины этого. Выявлены все причины невозможности точного перевода англо-американских правовых понятий.

Автор проанализировал и отсутствующие в нашем праве институты: наследственный аванс – прижизненные подарки законным наследникам, которые засчитываются в счет причитающейся им доли[16], а также связанный с ним институт хотчпота – расширенного наследства, в состав которого включается как наличествующее на день смерти наследодателя имущество, так и все сделанные им при жизни подарки (излишние наследственные авансы приводят к уменьшению доли одаренного при разделе наследства, но никогда – к возврату им части полученного). Актуальность этих институтов возрастает в свете идущей среди российских цивилистов дискуссии о необходимости учета при определении наследственных долей не только открывшегося наличного наследства, но и прижизненнных передач имущества в пользу наследников.

Ряд положений книги может быть применен для развития теории наследования; сформулированные выводы, предложения и научные положения способствуют повышению уровня нормативно-правовой регламентации наследования; материалы, значительная часть которых впервые введена в научный оборот, могут быть использованы в научном процессе. Некоторые положения и сопутствующие выводы носят дискуссионный характер и могут стать основанием для теоретических разработок по смежным направлениям.

Практическая значимость книги состоит в предложениях о внесении изменений в действующее законодательство с целью устранения выявленных сравнительным исследованием пробелов и противоречий в нем. Восприятие англо-американского юридического опыта может оживить некоторые фактически бездействующие в нашем праве институты, а в ряде случаев проработанные общим правом инструменты могут послужить образцом для российского законодателя (с развитием международного сотрудничества и ростом авторитета общего права идет процесс диффузии его институтов в иные правовые системы, и возможность их восприятия юрисдикциями, основанными на рецепции римского права, представляет большой интерес, равно как определение границ допустимой рецепции в силу нежелательности отхода нашего права от романо-германской правовой семьи). Выводы исследования могут быть использованы в практической деятельности субъектами соответствующих правоотношений и правоприменяющими органами, для защиты наследственных прав в странах англо-американского мира и в учебном процессе по курсам наследования, МЧП, сравнительного правоведения, государства и права зарубежных стран.

Раздел 2. Предмет и место наследственного права в англо-американских юрисдикциях

Если в России наследственное право – подотрасль гражданского, а в законодательстве его место определено самой пандектной системой – в специальном разделе V ГК (как и в ГГУ – в V книге) при наличии ряда норм о наследовании в иных актах, то в странах общего права такой подотрасли нет в силу отсутствия там деления на отрасли, публичное и частное, которое англо-американскому праву вообще не известно, поскольку по своему происхождению все оно публичное: компетенция королевских судов исторически обосновывалась интересом монарха в споре[17]. Король всемерно стремился к усилению не только своей политической, но и судебной власти, в силу чего королевская юрисдикция, как писал Р. Давид, «постоянно расширялась и в конце Средних веков стала всеобъемлющей: все другие суды практически утратили значение»[18]. В целом же суды, для которых существовал «единственный интерес – интерес королевства и короны, получили в Англии самую полную юрисдикцию», а суды по «спорам частного права исчезли, вместе с ними исчезло в Англии и само понятие частного права». Любому решению королевских судов по жалобам, апелляциям или искам придавался не частный, а публичный характер[19]. С другой стороны, невозможность вестминстерских судов в связи с публичной природой споров использовать римское частное право как раз и стало одной из причин формирования общего права[20].

Эту традицию восприняло и право США, не знающее деления на публичное и частное, хотя со второй пол. ХХ в. юристы обеих стран эти термины применяют в том же значении, что и в Европе, заимствовавшей римское право[21]. Указывают на их существование А. К. Романов[22] и В. П. Мозолин, утверждающий, что «деление права на публичное и частное имеет значение и для стран действия системы общего права»[23]. «Часто представляется удобным, – указал, например, Верховный суд США в 1953 г. в деле Гарнер против Тимстерз Юнион[24], – характеризовать определенные иски путем использования категории публичных и частных прав. Данная привычная классификация несомненно представляется обоснованной для определенных целей». Но все эти мнения по сути означают, что в целом частно-публичного дуализма в праве нет.

В англо-американской системе отсутствуют не только многие отрасли и подотрасли, например, обязательственное право, но нет и самих понятий обязательства, сделки и общего понятия гражданского правонарушения в том широком виде, в котором они известны нам – обязательственное право заменено договорным (Law of Contracts) и деликтным правом (Law of Torts)[25]. Не разработана здесь и теория вещных прав, хотя «выделение вещных прав как самостоятельного вида гражданских прав строго соблюдается в практике»[26].

Вместо отраслей право США придерживается глобального деления на общее право (Common Law), которое «в главнейших своих статьях неопределенно и сомнительно»[27], и справедливость (Equity)[28], граница между которыми не подчинена логике, а есть продукт истории английского права и его развития в США и странах Содружества. В Англии они слились в 1875 г., а еще раньше в подавляющем большинстве штатов США и в правовой системе федерации суды общего права поглотили справедливость. В 1848 г. ликвидировал раздельные юрисдикции и создал единообразную процедуру для всех видов гражданских дел Нью-Йорк в ГПК, в 1849 г. Миссури, в 1850 г. Калифорния, в 1851 г. Миннесота, в 1852 г. Индиана, в 1853 г. Огайо, в 1854 г. Вашингтон, в 1855 г. Небраска и др.[29]

Параллельно с общим правом и справедливостью в США выделены межотраслевые дисциплины, удачно названные Л. М. Фридмэном частями права. Они формируются, исходя не из общих принципов, а из практической целесообразности, и включают в себя институты, которые в России относятся к разным отраслям, наглядный пример чему – наследственное право (Law of Succession). Это понятие, дословно означающее право преемства, способно ввести в заблуждение как не в полной мере отражающее предмет этой части права, которую следовало бы назвать Law of Property Transmission at Death – правом посмертного перехода имущества[30]. Но англо-американская юридико-линвистическая материя столь тонка, а формальный перевод терминов так шаток, что мы скорее предпочтем соблюсти традицию, закрыв глаза на ее формальное несовершенство, чем добиться схоластической логичности, противной духу общего права.

Law of Succession включает нормы о наследовании (Wills and Intestacy; Inheritance)[31], часть права трастов (Trust Law) и все наследственно-процессуальное (Probate Law). Таким образом, Law of Succession состоит из норм, относимых английским правом к двум разным его видам: как указал Э. Меллоуз[32], в Англии право наследования по завещанию и без него (Law of Wills and of Intestacy) исторически рассматривали частью объективного общего права собственности (Law of Property), а право распределения наследства (Administration of Estates) – как часть справедливости, к которой относятся и трасты. Поэтому США наравне с термином Law of Succession применяют Law of Succession, Trusts, and Probate, подчеркивая сборный характер дисциплины.

Вплоть до последней реформы российского наследования и в частности введения в него совершенно нового инструмента – наследственного договора можно было утверждать, что Law of Succession охватывает более широкий круг правоотношений, чем российское наследственное право, традиционно выделявшее два основания наследования (а если быть точным – два способа определения наследников): завещание и закон. Теперь же наследование в обеих системах приближено к области, которая в римском праве именовалась successio и включала в себя successio in universum, successio in singulas и donatio mortis causa, т. е. универсальное и сингулярное преемство, а также дарение по причине ожидания смерти. Law of Succession хотя и не рассматривает наследование как универсальное преемство, чем отличается от римского, включает в себя не только наследование по обоим основаниям, но и все иные способы перехода имущественных прав после смерти правообладателя: дарение на случай смерти, договор о завещании, трасты и совладения. Соответственно в нем выделены три основания преемства: завещание, закон и совокупность прижизненных сделок по безвозмездной передаче имущества, вступающих в силу по смерти, в т. ч. и намного позже ее. Принципиальное отличие от российского права, которое теперь тоже согласилось на третье основание наследования – договор, заключается в том, что состав самих прижизненных сделок mortis causa намного больше, а договор о завещании как таковой является не специальным видом договора с четко установленным перечнем условий, а скорее способом судебного выявления наличия и условий завещания из соотношения условий разных правовых инструментов, поведения лиц как сторон сделки и т. д.

Раздел 3. Развитие наследственного права в Великобритании, США и России: общие черты и различия

3.1. Развитие наследственного права Великобритании

3.1.1. Происхождение наследственного права Британии в римскую эпоху и его связь с римским правом

Если историческому аспекту наследования в России сложно придать практический смысл, ибо корни современных норм в основном не уходят дальше ГК РСФСР 1964 г., то в отношении общего права все наоборот. Исследование современного англо-американского наследственного права лучше всего начать с его генезиса, поскольку все то, что так сильно отличает его от привычного нам романо-германского порядка наследования, является следствием его древнеанглийского происхождения и самобытной истории.

Но предварить рассказ об общем праве как альтернативе праву римскому хотелось бы словами английского правоведа Генри Мэйна в его труде «Древнее право», вышедшем еще в 1861 г.[33]: «Если бы мы взялись доказывать превосходство исторического метода исследования перед иными, может быть даже более популярными, методами, применяемыми нами, никакая отрасль права не сравнится по своей убедительности с наследственным правом. Его преимущества в длительной и непрерывной истории. Оно появилось вместе с зарождением социального государства. Оно было в гораздо меньшей степени затронуто зарождением феодализма, нежели любая другая отрасль права. Конечно, на самом деле в том, что касается всех отраслей права, их упадок, вызванный переходом из эпохи античности к феодализму, или, иначе говоря, гибелью Римской империи, был очень преувеличен. Беспечность многих исследователей, не пожелавших напрячься, дабы найти связующие нити между Римом и средневековьем, а вместо этого выискивавших несуществующие корни собственного древнего национального законодательства – вот что как бы вырвало шесть веков преемственности законодательства. Но даже при всем при этом в меньшей степени это коснулось как раз наследственного права».

Мысль о том, что английское право, столь старательно противопоставляющее себя римскому, в значительной степени черпает свое происхождение из последнего, усиливается при анализе многих английских наследственных и смежных с ним семейно-правовых институтов. По иронии истории многие из них, исчезнув или до неузнаваемости изменившись в романо-германском праве, чудесным образом едва ли не в первозданном виде сохранились в английском и, соответственно, как и две тысячи лет назад продолжают работать в современном американском праве. И все больше самих англоязычных исследователей приходят к иному мнению о связи римского права с общим, не совпадающему с традиционным. «Когда говорят, что общее право не вытекает и не подвергается влиянию со стороны римского права, то это касается лишь позднего периода развития последнего, – писал П. Де Круз, – Что же касается архаического периода развития римского права, то оно «в отдельных его правовых аспектах и процедурной практике стоит ближе к общему праву, чем даже к современному романо-германскому («цивильному») праву»[34].

Вопрос в том, какова природа этого сходства: было ли оно следствием рецепции (а если было, то какой: первичной или вторичной) или же самобытное развитие общего права логично привело к созданию сходных институтов и инструментов? Дабы сделать выводы о соотношении этих способов правотворчества в англо-американском наследственном праве мы поговорим и о возможных римских корнях.

Еще в Древнем мире в случае отсутствия потомков человеку было предоставлено право продолжить свой род путем усыновления (adoptio или adrogatio) и передать усыновленному свое добро. В Древнем Риме еще в 450 г. до н. э. Законами XII таблиц были установлены две формы наследования: по завещанию и по закону – интестатная (ab intestato), применявшаяся при отсутствии завещания, признании его недействительным либо отказе назначенного в завещании наследника принять наследство. Если поначалу практика позволяла собственнику самому назначать наследника при одном обязательном условии – отсутствии родных детей, позже римляне развили законодательство до того, что собственник вообще мог проигнорировать свою семью в завещании, что было отражено в старейшей форме завещания в римском частном праве – завещании патриция[35].

С высадкой в 55 и 54 гг. до н. э. в Британии войск Юлия Цезаря и завоеванием 40 тысячами римских легионеров своей самой северо-западной провинции при императоре Клавдии в 43 г. до н. э.[36] на всю страну вплоть до возведенного в 122–128 гг. Адрианова рва – границы со скоттами, было распространено римское право, в т. ч. и наследственное: квиритское (ius quiritium, ius civile) и преторское (ius praetorium). Однако оно имело интерперсональный характер – регулировало отношения только между римлянами[37] и не застрагивало покоренные племена. В отличие от большинства римских провинций на жителей Англии не было распространено и римское право народов (ius gentium), следствием чего стало непредоставление им римского гражданства императором Караккалой в 212 г. в отличие от остальных перегринов Римской империи. «Британия, как полагает большинство исследователей, была слабо романизованной страной по сравнению с Галлией, – писал об этом явлении Н. П. Дмитревский. – Романизация коснулась главным образом верхних слоев населения»[38].

Как отмечает исследователь английской истории И. И. Бурова, основная часть прибывших на остров римлян состояла на военной службе, причем их главные силы были сосредоточены на северных рубежах римской Британии, где по приказанию императора Адриана был построен могучий оборонительный вал с 16 крепостями, службу в которых несли несколько десятков тысяч римлян[39]. Это позволяет сделать вывод, что большая часть римлян отнюдь не связывала свою жизнь с этой провинцией и по завершении службы ее покидала.

И хотя после того, как с гибелью вождицы Боудикки (Боадицеи) в 62 г. н. э. прекратилось всякое сопротивление бриттов римлянам, основная часть населения осталась жить на своих исконных землях, а римляне вступали в браки с кельтскими женщинами[40], единого римско-британского народа не сложилось и «хотя римская культура оказала определенное влияние на развитие английской»[41], римляне отнюдь «не наградили и не могли наградить» бриттов своей правовой системой[42], а с уходом римских легионов в нач. V в. для защиты от варваров самой Италии[43] ушло и римское право, оставив в Британии «не больше следов, чем кельтский период во Франции или иберийский в Испании»[44].

Причем недолговечность римского наследственного права в Британии менее всего объясняется непродолжительностью римского господства[45]. Его главной причиной американские компаративисты считают то, что в отличие от других провинций здесь римляне не ассимилировались с местным населением и всегда выступали по отношению к нему как завоеватели, соответственно и их право рассматривалось в основном как атрибут механизма власти завоевателей[46].

С уходом римлян в Британии практически исчезло христианство, воспринятое в нач. IV в., и среди кельтов возобладало обычное право друидов. Хотя некоторые исследователи утверждают, что миссия св. Августина в 597 г. не привела местное население в лоно церкви[47], И. И. Бурова считает, что англосаксонцы перешли в новую веру в самом конце VI в., и их церковь, в отличие от кельтской, зависела от Рима[48]. «Одержав верх над древнебританской, новая церковь ввела Англию в систему тесных связей с Римом и континентальными единоверцами, что способствовало обогащению англосаксонской культуры новыми элементами. Орудием клерикального просвещения, языком науки и школы стала латынь»[49].

3.1.2. Развитие англо-саксонского наследственного права

После эвакуации римлян бритты оказались беззащитными перед германскими племенами англосаксов, которые высадились в 443 г., и к середине VII в. почти вся современная Англия была очищена от кельтов и заселена германцами: англами, ютами и датчанами[50], в ожесточенной борьбе с которыми коренные жители частью погибли, частью были оттеснены на север и запад острова – в будущие Уэльс и Шотландию, а завоеватели заняли остальную Британию сплошными массами, и «доминировать стали различные и зародившиеся в их среде многочисленные традиции и обычаи»[51], оформленные в правдах королей Адальберта (560–616), правившего Кентом и победившего королевство Уэссекс, Хлотаря и Эдрика (685–686) и Витреда (690–696)[52].

Несмотря на высказанную Ф. Лоусоном мысль об отсутствии наследственных норм среди 90 коротких статей Правды Адальберта[53], в тексте этого акта, созданного в 596–600 гг.[54], мы находим ст. 78: «Если она (вдова – Авт.) родит живого ребенка, то должна получить половину [движимого] имущества, в случае если муж умрет прежде нее»[55]. А вот в Правде уэссекского короля Инэ (688–726), появившейся около 690 г., норм о наследовании, видимо, не было.

В силу «преимущественно неписаного характера» и неупорядоченности англосаксонского права[56] нам доподлинно не известны тогдашние нормы о наследовании большинства из семи английских протокоролевств и объединившего их в первой пол. IX в. Уэссекса.

В Правде (Судебнике) Альфреда Великого (871–900)[57], действовавшей, в отличие от предшествующих законов, во всех англо-саксонских королевствах, из 49 статей вступления и 77 статей основного текста, ни одна норма не посвящена непосредственно наследованию[58].

В Законах короля датской династии Кнуда Великого (1017–1035)[59] наследованию были посвящены четыре нормы. Ст. 70 гласила: «И если кто-нибудь умрет, не оставив завещания, по причине ли своей беззаботности либо вследствие внезапной смерти, то пусть его господин не берет из его имущества больше, нежели его законный гериот (вооружение)». После смерти вассала это вооружение переходило к его сеньору. Впоследствии гериотом называли вообще ту часть имущества держателя, которую присваивал лорд после его смерти. Ст. 72.1: «И если к домохозяину прежде, чем он умер, был предъявлен иск, то наследники должны отвечать, как он сам должен был бы отвечать, если бы был жив». Следующая ст. 73: «И пусть каждая вдова сидит без мужа 12 месяцев, а затем она может выбирать, что она сама хочет; если же она до истечения годового срока изберет себе мужа, то пусть потеряет свой свадебный подарок (morgengyfe) и все то имущество, которое она имела от своего прежнего мужа, и ближайшие сородичи [его] могут захватить землю и имущество, которыми она до тех пор владела». Ст. 78 гласила: «И если человек пал в походе в присутствии своего господина, в пределах страны или за пределами ее, то гериот пусть останется [его наследникам]; и наследники могут получить землю и имущество и по праву разделить его»[60].

В законах королей англо-саксонской (уэссекской) династии Эдуарда Исповедника (1042–1066) и Гарольда (1066) наследственных норм очевидно не было. Известно лишь, что в древнем английском праве при отсутствии прямого наследника (lineal descendant) собственник мог назначить продолжать род любого мальчика, что скорее похоже на усыновление, весьма распространенное в Средние века[61].

Вместе с тем в 1940-е гг. советский ученый Н. П. Дмитревский высказал ряд предположений. По его мнению в англо-саксонскую эпоху порядок наследования по закону был неодинаков не только в разных местностях, но и для различных видов имущества. Общими чертами было призвание к наследованию прежде всего нисходящих, среди которых мужчины исключали женщин, но если нисходящих мужского пола не было, женщины исключали боковых родственников. В отношении недвижимостей стало слагаться право первородства и противоположное ему преимущественное право наследования младших сыновей (в ряде местностей и прежде всего в крестьянских семьях). Дальнейший порядок наследования шел, по-видимому, по линиям.

Касательно наследственных прав пережившей жены (а в браке она была под опекой мужа, но пользовалась ограниченной имущественной правоспособностью), то «у состоятельных классов права жены на имущество мужа на случай его смерти ранее жены определялись путем договора», при отсутствии которого «жене разрешалось получение определенной доли из имущества ее умершего мужа. Жена утрачивала право на получение той или иной доли имущества своего умершего мужа (в т. ч. и в силу договора), если она вступила в новый брак в течение года со времени смерти мужа»[62].

Что касается выходящего за пределы темы нашей работы наследования по завещанию, то по данным Н. П. Дмитревского, в англо-саксонскую эпоху существовало неограниченное право распоряжения имуществом на случай смерти в отношении движимого имущества и той части недвижимости, которая называлась бокландом – землей, владение которой основывалось на королевском пожаловании. В отношении же фолькланда – участка земли, принадлежавшего большой семье, владение которым определялось обычаями, вопрос не так ясен. Возможно, что здесь существовали известного рода ограничения: требовалось согласие родственников. Немаловажную роль в отношении развития распоряжений имуществом на случай смерти сыграла церковь, т. к. завещатели нередко оставляли имущество на помин души и на дела благотворительности. Первоначальная форма распоряжения была устной: умирающий распределял свое имущество между наследниками, а также отказывал его (полностью или частично) в пользу церкви. Другим видом распоряжения, похожим скорее на договор, являлось предоставление имущества кому-либо с тем, что предоставивший сохранял за собой право пожизненного пользования этим имуществом, в чем можно узреть своеобразный зародыш траста. Существовавший же у франков институт аффатомии был, по-видимому, неизвестен англосаксам.

«Во всяком случае, описанные выше распоряжения не могут рассматриваться как завещания в точном смысле этого слова, т. к. недостаточно ясно, могли ли эти распоряжения быть взяты обратно или изменены, – заключил Н. П. Дмитревский, – но уже в IX, X и XI вв. мы встречаем распоряжения имуществом на случай смерти в письменной форме; они уже приближаются к современному понятию завещаний»[63].

Одним из примеров является завещание Вильгельма, который «отказал Нормандию Роберту, Англию – Вильгельму, а Генриху досталось 5 тыс. фунтов стерлингов. Король также распорядился раздать деньги монастырям и церквам, чтобы духовенство не забывало помянуть о нем в молитвах. Желая, видимо, замолить свои многочисленные грехи, Вильгельм объявил амнистию всем государственным преступникам»[64].

Статья 4 Хартии Генриха I (1100–1135)[65] гласила: «Если же останется жена с детьми, она получит [свою] вдовью часть и приданое, пока будет, согласно закону, соблюдать свою телесную чистоту, и я не выдам ее замуж иначе, как согласно ее желанию. Опекуном земли и детей будет или жена, или другой из родственников, который должен иметь на это больше прав. И повелеваю, чтобы бароны мои подобным же образом поступали относительно сыновей, и дочерей, и жен своих людей [вассалов]»[66]. Ст. 4 Нортгэмптонской ассизы (Assisa de Northampton), изданной Генрихом II в 1176 г.[67], гласит: «И жена почившего должна получить свое приданое и часть движимости его, которая ей причитается»[68].

Все это время в немногочисленных романизированных районах Англии и после ухода легионов, и после гибели самой Римской империи и даже после вытеснения кельтов англосаксами и последовавшего частичного вытеснения уже их самих викингами, римские законы (в т. ч. о наследовании) продолжали соблюдаться уже в качестве обычая (островки романизированного населения оставались прежними – подвергшийся наибольшему римскому влиянию юго-восток острова с городами Лондиний (Лондон), Камулодин (Колчестер), Веруламий (Сент-Олбенс) и Бат[69], хотя окружавшее их «море» менялось: с кельтского на англо-саксонское, а затем на англо-норманнское). «Но говорить о том, что в Англии – стране, находившейся в лапах полуварварских племен с их примитивными обычаями, было некое единообразие в этом вопросе (наследования – Авт.) нельзя», – читаем в Британской энциклопедии 1932 г.[70]

Отдельные компаративисты, впрочем, высказывают мнение о куда большем римском воздействии: «Как в рассматриваемый период, так и на протяжении последующих веков косвенное влияние богатейшей римской общей и правовой культуры, несомненно, сохранялось, – пишет М. Н. Марченко[71]. – Это сказывалось, в частности, как на различных принципах построения и развития английского права, так и на отдельных его институтах». Подобное мнение представляется неверным. Даже если допустить, что кельты хоть как-то восприняли римское право, надо иметь ввиду, что они были полностью изгнаны на окраины острова, а пришлые из Германии и Скандинавии англо-саксы не знали о римском праве и понаслышке, а немногочисленных потомков римлян они лишь терпели – победителям незачем было воспринимать опыт побежденных (а тем более побежденных теми, кого победили они, то есть дважды побежденных). Немаловажно и то, что в Британии, как и повсеместно, в среде самой римской общины неумолимо шел процесс деградации и вульгаризации римского права. «Исследования содержания [англо-саксонских] правд показали, что они представляют собой по преимуществу записи обычаев германского происхождения, – писал Н. П. Дмитревский. – В них не находят следов кельтских правовых порядков. Влияние римского права выразилось довольно слабо. Большим является влияние церковного права, сказавшееся в признании законной силы за духовными завещаниями»[72]. А сам М. Н. Марченко справедливо указывает: «Существовавшие наряду со светскими судами церковные суды действовали исключительно на основе канонического права, которое играло в жизни общества в данный период, особенно после норманнского завоевания, весьма значительную роль»[73].

Ученые верно акцентировали внимание на особой роли именно церковного права уже в ранний период развития наследственного права Англии. С принятием в 696 г. Англией христианства наследственные правоотношения вместе с семейными стали прерогативой церкви, и с этого времени применительно к ним мы можем говорить об ограниченной рецепции Англией римского права и о восприятии в связи с этим латинской терминологии в то время, как все остальное право продолжило существование на местном старо-английском языке. Ф. Полок и Е. Мэйтланд убеждены, что именно деятельность «папистских священников» в качестве главных судей королевского суда стала мостиком, по которому в Англию вновь пришло римское право и способствовало становлению общего права «из бесформенной массы многочисленных обычаев в стройную систему»[74]. «Именно под влиянием церкви в Англии, равно как во всей Европе, появились предпосылки формирования института наследования по завещанию в виде прижизненных и бесповоротных договоров дарения с завещательными целями. Заключение такого договора предоставляло одаряемому право собственности на передаваемое имущество, а даритель сохранял право пользования им до своей смерти. Такие вещно-правовые дарственные на случай смерти оставались в употреблении в течение средних веков»[75].

Рецепция римского права в наследственное (и едва ли не исключительно в наследственное) право Англии была не только ограниченной, но и вторичной. Эта вторичность проявилась в двух измерениях. Во-первых, в том, что сами нормы римского наследственного права были восприняты не в изначальном и даже не в постклассическом виде, а уже будучи рецепированными в церковное право и преломленными в нем в соответствии с нормами христианской морали и решениями вселенских соборов. И во-вторых, рецепция этого права хронологически оторвана от эпохи первоначального применения римского права в Британии, само оно никак со «старым» римским правом Британии не связано и не было продуктом развития права оставшейся римской общины (которое, как уже сказано, не развивалось, а угасало и едва ли могло стать основой для наследственного права страны, населенной чужим и численно превосходящим народом). Решающим моментом закрепления наследования в церковной юрисдикции стало то, что вергельд епископа в Англии тогда был выше вергельда короля, сама церковь была тесно связана с государством: витенагемот издавал законы, относящиеся как к светским, так и церковным делам, а церковь с конца VII в. вплоть до Реформации оставалась единственным неизменным институтом. Кроме того в Англии, равно как «в ряде других стран Западной Европы ведению церковных судов подлежали дела об имущественных взаимоотношениях супругов, духовных завещаниях и наследовании по закону в отношении движимой собственности (наследование недвижимости определялось началами феодального права)»[76].

3.1.3. Развитие английского наследственного права в норманнскую эпоху Плантагенетов

Само норманнское покорение Англии в 1066 г. было связано с наследственным правом, но не с объективным, а с субъективным правом на английское наследство норманнского герцога Вильгельма Завоевателя. К месту пришлось и пресловутое церковное право – совершено было завоевание с благословения римского папы.

За поддержку, оказанную католическою церковью, Вильгельм предоставил церковным судам право рассматривать не только дела, связанные с ее интересами, но и ряд иных категорий дел, включая наследственные и семейные, а само духовенство было освобождено от подсудности общим судам. При этом Вильгельм установил контроль королевской власти над церковью, запретив, в частности, приносить апелляции на церковные суды римскому папе без своего разрешения. В исторической перспективе это правило привело в 1393 г. к изданию статута, запретившего перенесение на рассмотрение римского папы дел, которые могли быть разрешены английскими судами[77].

Покорение Англии «быстро превратило англо-саксонские племена в английский народ и уже при королевской династии Плантагенетов появился первый закон о наследовании, – читаем в Британской энциклопедии 1932 г. – В это время в Англии были две силы, создававшие право: светские феодалы и церковь. Первые стояли за узаконение варварских обычаев, прежде всего в отношении земли, которая принадлежала в основном им самим, а вторые – за римское право, настаивая на его применении к движимым вещам и иным имущественным правам, не связанным с недвижимостью (goods and chattels), принадлежавшим фермерам и горожанам. Оттуда и берут свое начало свойственные и английскому, и отчасти американскому праву искусственно созданные различия между правовым регулированием недвижимой и движимой собственности»[78].

«Сама концепция общего права» в правление короля Эдуарда I (1272–1307) или «немного позже», была взята «из канонического права христианской церкви, выступающего в качестве общего права по отношению ко всему христианству»[79]. Меж тем, одним из семи источников канонического права, наряду с Библией, учением апостолов, постановлениями соборов и т. п., было римское право[80]. При этом общее право Англии восприняло многие положения, выработанные каноническим правом, и прежде всего именно в области наследственного права, в особенности по вопросам завещания движимого имущества[81].

И каноническое, и римское право были неплохо известны в Англии – в XI–XIII вв. школа глоссаторов стремилась установить первоначальный смысл римских правовых текстов и систематизировать на основе понятий римского права действующее в Англии позитивное право[82], уже в середине XII в. болонский магистр Вакариус преподавал римское право в Оксфорде и в Кентербери, когда в Германии о нем почти ничего не было известно. Один из основоположников общего права – Брэктон, будучи духовным лицом, также прекрасно знал римское право, хотя и использовал его понятия и методы юридического мышления лишь в той мере, в какой это было необходимо для систематизации и приведения в порядок местного правового материала[83]. Трактат Брэктона «О законах и обычаях Англии» содержал более 500 отрывков из крупнейшего памятника римского права – Дигест Юстиниана, причем эти отрывки соответствуют действующему английскому праву XIII в. Английские университеты активно воспринимали учения итальянских университетов, прежде всего Болонского, где римское и каноническое право преподавались с XI в. Это касается и появившегося в первой половине XII в. трактата Грациана «Согласование разноречивых канонов», в котором среди руководящих правил церковного права со ссылками на священное писание, постановления соборов и папские декреталии, были и правила наследования.

C XI в. римский папа претендовал на регулирование всех наследственных отношений и завещаний, т. к. это «касалось спасения человеческой души»: «Каноническое право наследования явилось прямым вмешательством церкви в феодальные политические и экономические отношения. Светские власти оказали яростное сопротивление, особенно в отношении притязаний церкви на юрисдикцию в отношении [завещательных] отказов земельной собственности», – пишет Г. Берман[84].

Применялся в Англии и составленный папой Григорием IX в 1234 г. новый сборник канонов, касавшихся, помимо прочего, церковных судов и их юрисдикции, судопроизводства, семейного и наследственного права. Эти правила были подтверждены и в последующих сборниках папских декреталий в 1298 и 1317 гг. А вот полный Свод канонического права (Corpus iuris canonici), созданный папой Григорием XIII в 1582 г., в Англии уже не применялся, т. к. был издан после отпадения Англии от католической церкви.

Однако к этой эпохе и канонические, и римско-правовые начала наследственного права были настолько выхолощены общим правом и усложнены инструментами справедливости (прежде всего пользованием – use, а затем трастом), что говорить о наследственном праве Англии только как о результате рецепции не приходится. Оно сложилось в результате взаимодействия и противоборства римского права наследования движимости с общим правом наследования недвижимости и со справедливостью. В итоге от Рима в нем остался ряд институтов, в т. ч. (что характерно) и некоторые исчезнувшие в самой Европе, а также весьма значительная в сравнении с другими частями права доля латинских терминов, которые и поныне в англо-американском наследственном праве применяются без перевода. Реликтом эпохи борьбы права движимости и недвижимости по сей день остается и терминология наследственного права: и поныне большинство терминов существует в двух ипостасях – только для недвижимого и только для движимого имущества. Даже само завещание именуется по-разному: термин will применяется только как завещание недвижимости, а testament – как завещание движимого имущества, завещатель недвижимости именуется devisor, а завещатель движимости – testator. Впрочем, в США в отличие от Англии этих правил жестко не придерживаются.

Подтверждение этих выводов мы находим и у английских ученых: конкуренция в правотворчестве светских властей и церкви, конкуренция общего и канонического (читай – римского) права, под омофором которого долгое время развивалось наследственное право, привели к тому, что «вся дальнейшая история английского права – это воистину повесть о борьбе между правом недвижимости и правом движимости»[85], хотя, надо заметить, итогом средневековой рецепции римского права стало придание феодальному имению многих черт римского права собственности (dominium).

В феодальной Англии не существовало единой системы наследования: переход прав на недвижимость определялся одними правилами, а на личную собственность – другими. «Недвижимость вообще не могла быть завещана наследодателем, а наследовалась исключительно по закону, тогда как движимость можно было завещать. Но опять же с ограничениями, свойственными римскому праву. Так, при наличии пережившей жены и детей завещать можно было лишь треть движимого имущества. Запреты же завещать движимое имущество вообще перестали применяться на практике задолго до этого, кроме как в нескольких местах, где они выжили в качестве обычаев, но и там были отменены в 1837 г. Законом о завещаниях (The Wills Act of 1837)»[86].

В норманнскую эпоху (1066–1485) наследственное право определялось интересами охраны феодальных держаний (tenementum). По определению Е. В. Гутновой, это обычное в средневековой Европе обозначение условного земельного владения, за которое его владелец – держатель – должен был выполнять какие-либо повинности или уплачивать денежную ренту в пользу вышестоящего феодала – собственника этой земли. Термин этот в Англии XII–XV вв. применялся и к привилегированным военным держаниям, и к землям, которые находились в пользовании крепостных крестьян-вилланов, хотя за этим общим обозначением скрывались в действительности совершенно различные социальные взаимоотношения[87].

Английское право той эпохи по меткому выражению Н. П. Дмитревского «являлось не столько «правом страны», сколько «правом земли»: земельные отношения налагали свой отпечаток на все прочие отрасли права – сделки, наследование, семейные отношения определялись потребностями и интересами феодалов-землевладельцев. Сложность и запутанность средневекового английского права обу-словлена именно сложностью и запутанностью господствовавших в нем правоотношений феодальной земельной собственности. В то же время на земельном праве отразились и некоторые особенности развития феодализма в Англии, где частично сохранились свободные землевладельцы и где с эпохи завоевания Англии нормандцами королевская власть была относительно сильнее, чем на континенте, и опиралась на верхушку этих землевладельцев и на рыцарей в борьбе с крупными феодалами-баронами»[88].

Согласно доктрине tenures «все землевладельцы – крупные и мелкие, духовные и светские, нормандцы и англосаксы – держали землю в конечном счете от короля. Он был верховным собственником всей земли в Англии и сюзереном всех держателей, от кого бы непосредственно они не получали свои feoffee»[89]. Вильгельм I захватил при завоевании себе лично пятую часть земель Англии и раздал ее своим вассалам – головным держателям, которые в свою очередь передавали часть земли средним лордам и баронам. Вокруг их поместий – мэноров группировались более мелкие держатели, получившие земли уже от них с «принадлежностями» – обязанностями и ограничениями в пользу лорда. Их характер предопределял юридическое значение самого держания – объем и продолжительность прав на землю.

Самым широким из свободных держаний был простой феод (fee simple), близкий к полной собственности, а остальные держания были возвратными: пожизненными или временными с возвратом лорду при смерти самого держателя, отсутствии прямых наследников и т. д. Если на свободных держателях лежали определенные повинности (рыцарская служба, щитовой сбор и сокаж (зависимое владение) в виде денежной ренты), то повинности несвободных не были точно определены, а сами они не пользовались защитой королевских судов – все их земельные притязания и споры рассматривались мэнориальным судом на основе местных обычаев. Общее право тогда регулировало лишь отношения свободного держания, и только в XV в. суды справедливости начали защищать вилланские держания, опираясь на мэнориальные обычаи[90].

Доктрина имений (estates, от лат. status) определяла срок держания и совокупность субъективных прав владельца на землю. «В основе архаических конструкций земельно-правовых институтов в английском праве лежит своеобразная классификация владельческих прав, исходящая из понятия estate как общего и первоначального универсального понятия права на землю, связанного с владением»[91]. Все имения подразделялись на пожизненные (life estates) и наследственные (fees), т. е. феоды.

Наследование держаний не допускалось, и наследники должны были испрашивать у лорда согласие на их выкуп. Всякое отчуждение феода было возможно только с согласия всех предполагаемых наследников землевладельца. Родственники, которые теоретически впоследствии могли стать наследниками феода, могли запретить его отчуждение. Все они, а также лорд, имели право ретракта – принудительного выкупа проданной земли у ее нового собственника. Но, как писал Мэйтланд, в 1192, 1256 и 1269 гг. появились и условные феоды (conditional fees), которые королевские суды позволяли отчуждать без разрешения наследников. Прекращение их в отличие от простых феодов не требовало отсутствия наследников у феодала как отлагательного условия[92].

Сторонником условной собственности был уже Брэктон, писавший, что «отчуждатель может свободно обременять отчуждаемую вещь в тех или иных пределах различными условиями и повинностями, если приобретатель на это согласен, и такое обременение должно иметь силу как созданное по взаимному согласию сторон»[93].

Таким образом, в начале XII в. не было установлено, что земли головных держателей и средних держателей должны переходить к их наследникам, а выплаты феодальному господину приобрели характер одной из феодальных повинностей – рельефа (relief), платежа лорду за вступление в права наследника. Другими повинностями, возникавшими в связи с фактом наследования, были:

1) опека (wardship) лорда над несовершеннолетним наследником своего вассала и его землями без какой-либо обязанности сохранять для него доходы и ответственности за убытки до достижения наследником возраста 21 год (для мужчин) или 14 лет (для девочек);

2) марьяж (marriage) – право лорда разрешать или нет наследнику вассала вступить в брак (отказ сеньора мог быть выкуплен);

3) сгорание (forfeiture) – переход феода к лорду при нарушении феодальной присяги;

4) выморочность (escheat) – переход феода к королю в случае измены королю.

В конце XII в. появилось право первородства, сменившее прежний обычай раздела наследства поровну между всеми сыновьями. Переход держания по наследству к старшему сыну обеспечивал исправное несение феодальных повинностей, устраняя дробление наследств. Передача земли каким-либо другим наследникам не допускалась. Общее право не знало завещательного распоряжения землей. Обход этого правила возможен был только в порядке передачи при жизни земли в use (пользование) с возложением на получателя обязанности распределить ее после смерти первоначального собственника[94].

Принцип первородства (primogeniture), известный также как майорат, согласно которому все недвижимое имущество переходит только одному наследнику – старшему сыну, стал одним из феодальных принципов, надолго переживших свою эпоху. «В течение по меньшей мере шести веков в случае наследования по закону недвижимой собственности (за исключением редких случаев заповедных имений, наследуемых по женской линии) эта недвижимость переходила, согласно не вызывающей сомнения правовой норме, к старшему сыну наследодателя, если этот сын находился в живых в момент смерти наследодателя; если же его в тот момент не было в живых, то к старшему сыну этого сына (если таковой имелся)», – писал Э. Дженкс и добавлял: «Было бы, однако, невозможно указать во всей книге статутов хотя бы одну статью какого-либо акта парламента, которая устанавливала бы это право, за исключением неявного намека в акте 1833 г. о наследовании»[95].

Поскольку этот институт широко использовался аристократией как инструмент предотвращения дробления семейного состояния, дополнительно к нему был введен и институт специального майоратного наследования – энтэйл (entail), не позволявший получившему имущество наследнику распоряжаться им посредством завещания[96].

Бароны-норманны охотно восприняли положения древнего англо-саксонского наследственного права, согласно которым земли умершего отца наследовались только его старшим сыном. Эти положения вошли в новое английское общее право, что позволяло учитывать реалии военного образа жизни рыцарей-землевладельцев того времени. Тем не менее в норманнских владениях английского королевства – в континентальной области Нормандия эти положения не применялись[97].

Важнейшее воздействие на наследственное право оказал принятый в 1290 г. по инициативе короля Эдуарда I Закон о покупателях (Quia Emptores). Он запретил отчуждать имение на условиях феодального держания в пользу отчуждателя (приобретатель феода должен становиться вассалом того лорда, от которого держал отчуждатель, и на тех же условиях), а вот с соблюдением этих правил любой держатель земли приобрел право свободно отчуждать имение без согласия сеньора. Статут гласил: «Отныне каждый свободный человек вправе продавать по своему собственному усмотрению свои земли и строения или часть их, но так, чтобы приобретатель держал эти земли или строения в качестве феода от того же лорда на тех же условиях службы и по тем же обычаям, что держал до этого отчуждатель», что означало победу концепции земли как отчуждаемой собственности над ограниченной концепцией феодализма. Таким образом землевладелец получил возможность свободно отчуждать феод в порядке субституции – замены одного вассала другим. Однако общее право сохранило в силе все феодальные повинности, связанные с таким феодом и даже ужесточило запрет на свободное завещание земли и всех реальных прав. К концу XIII в. королевские суды упразднили все местные обычаи, допускавшие свободное завещание земли за исключением графства Кент, где действие таких обычаев не прекращалось вплоть до Нового времени[98].

Это и подтолкнуло в XIV–XV вв. к развитию use как практики отчуждения земли в собственность сразу нескольких лиц, обязанных распоряжаться землей в пользу выгодоприобретателя. Первые завещания с такого рода распоряжениями датированы 1372, 1381 и 1393 гг.[99] Правило перехода прав и обязанностей по пережитию (rule of survivorship) обеспечивало преемственность исполнения феодальных повинностей: собственники феода были вправе назначать новых собственников вместо умерших. Имевшие место в XV–XVI вв. назначения 6, 8 и более собственников при учреждении use позволяли решать многие задачи. Поскольку феодальные повинности падали только на титульного собственника земли, многих повинностей можно было избежать подбором подходящих feoffees to uses (дословно держателей в пользовании), которые официально владели феодом, тогда как фактически его использовал бенефициар. После смерти одного из «держателей в пользовании» наследования земли не происходило, и сеньор не мог претендовать на исполнение в его пользу повинностей, возникавших в связи с фактом наследования.

Конкуренция светского и церковного правотворчества и, соответственно, общего и римского права, проявились и в теснейшим образом связанном с наследственным – семейном праве. В норманнскую эпоху «заключение, действительность и расторжение брака и все вопросы личных отношений между супругами входили в компетенцию церкви и определялись каноническим правом, а имущественные отношения супругов и правовое положение замужней женщины определялись общим правом, исходившим из имущественного главенства мужа. В англо-саксонском праве обручение, помимо его церковной стороны, представляло продажу жениху родными невесты права опеки над ней и ее имуществом. По общему праву юридическая личность жены поглощалась юридической личностью мужа, что продолжалось до 1822 г. Ее движимое имущество переходило к мужу, а принадлежавшие ей земельные права находились в управлении мужа и возвращались ее родне после ее смерти в случае бездетности брака. При наличии же потомства муж после смерти жены удерживал ее имущество в течение всей своей жизни по праву любезности (curtesy, в современном английском языке усечено до curtsy, но термин сохранил старое написание – Авт.). Подарки, сделанные жене, поступали мужу. Жена не могла самостоятельно участвовать ни в каких договорах и сделках и не могла завещать свое имущество. В низших слоях феодального общества замужняя женщина пользовалась значительно большей свободой. Местные обычаи во многих городах и местностях Англии признавали за женой право на управление своим имуществом, на заключение договоров и даже на самостоятельное занятие торговлей»[100].

3.1.4. Развитие английского наследственного права в эпоху Тюдоров и до реформ XX века

В эпоху Тюдоров (с 1450 г.) английское наследственное право в основном приобрело свои современные черты. В 1540 г. Законом о завещаниях в Англии было допущено завещательное распоряжение не только движимым имуществом, но и землей: все земли, которые он держит в сокаже, и 2/3 земель рыцарского держания «по своему свободному желанию и расположению». В отсутствие завещания движимость при наличии жены и детей делилась на три части: жена и дети получали по одной трети, а последняя треть – «доля мертвого» – поступала церкви, которая также ведала исполнением всех завещаний[101].

Отходя от темы нашего исследования, обратим внимание, что с этого времени полная свобода завещания стала характерным отличием английского наследственного права. По словам К. Маркса, «англичане с давних времен считали нормальным не наследование без завещания, а наследование по завещанию… После революции 1688 г. были устранены ограничения, которые до тех пор в связи с семейным наследственным правом (о феодальной собственности я здесь, конечно, не говорю) налагались по закону на завещателя. Не подлежит сомнению, что это соответствует сущности свободной конкуренции и основанного на ней общества»[102]. Всякое лицо, достигшее 21 года, могло завещать свое имущество кому угодно, и ближайшие родственники не имели никакого права на получение какой-либо доли имущества при наличии завещания.

К. Маркс в письме к Ф. Лассалю подчеркнул: «Английское право проделало путь, как раз противоположный французскому. Абсолютная свобода завещания (благодаря которой ни один англичанин или янки не обязан оставлять своей семье хотя бы один фартинг) установилась со времени буржуазной революции 1688 года и развивалась в той мере, в какой в Англии развивалось буржуазное богатство»[103].

«Революционный закон в Англии от 1688 г. так и определил, что завещатель может лишить членов своей семьи всякого наследства в пользу наследника по завещанию, – писал П. И. Стучка. – И этот взгляд настолько укрепился в сознании буржуазии Англии, что мы в Энциклопедии законов Англии 1909 г. (т. XIV) читаем: «Английский народ так давно привык делать со своей собственностью что угодно, даже после смерти, что многим может показаться странным сказать, что власть сделать завещание («творить свою волю») не есть естественное право, а социальный договор»[104].

Что касается наследования по закону, то сохранялись прежние различия между наследованием земельной и личной собственности. Первая «переходила к нисходящим, причем более близкая степень родства исключала более отдаленную. При наличии нескольких нисходящих одной степени мужчина, по общему правилу, исключал от наследования женщину, а из нескольких наследников-мужчин старший по возрасту исключал младшего. Эти правила, закрепляющие феодальные порядки, были направлены к сохранению крупного землевладения. При отсутствии нисходящих наследство переходило к ближайшему восходящему и его нисходящим, причем применялись те же правила о преимуществе мужчин и старших по возрасту»[105].

При наследовании движимости вдова получала треть имущества, а остальные две трети делились поровну между детьми, а если они умерли до открытия наследства, то между внуками и т. д. При отсутствии нисходящих движимость переходила к более отдаленным родственникам в порядке степеней родства, и в этом случае переживший супруг получает не треть, а половину и имущество до 500 фунтов стерлингов целиком. Преимуществ мужского пола перед женским и старших по возрасту перед младшими здесь не устанавливалось. Таким образом, наследование в этом имуществе, в отличие от наследования земли, не имело никаких принципиальных отличий от наследственного права других стран[106].

В последний раз отвлечемся на завещания. В 1837 г. по ст. 9 Закона о завещаниях была установлена их форма, которая остается неизменной поныне: завещание должно быть письменным, подписано завещателем и удостоверено не менее чем двумя свидетелями в присутствии завещателя. Возможно, однако, подписание завещания по просьбе завещателя и в его присутствии другим лицом. Этот закон с изменениями, внесенными в 1892 г., действует и поныне. В первом томе сборника «Современное наследственное право» Керридж пишет, что суды по сложившейся традиции охотно утверждают засвидетельствованные завещания, поскольку склонны верить свидетелям, полагая, что два человека не могут обманывать одновременно.

Правда, современная тенденция английского наследственного права заключается в полном запрете подписания завещания рукоприкладчиком, что иллюстрирует принятый в 1994 г. в Канаде Закон о реформировании наследственного права: завещание только тогда обладает юридической силой, когда оно составлено в письменной форме и подписано самим завещателем – подписание завещания другим лицом ни при каких обстоятельствах не допускается; процедура же совершения завещания остается во многом сходной с той, которая существует в Англии[107].

Законом о завещаниях 1837 г. было установлено и единственное исключение по форме завещания – в отношении военнослужащих, находящихся на действительной службе, и моряков в плавании: они вправе совершать устные завещания в присутствии свидетелей либо письменные завещания, не требующие подписания или удостоверения свидетелями[108]. «В дополнение к этому в Англии во время Второй мировой войны был принят закон 1939 г. «О завещаниях моряков военного флота», который упростил форму завещаний моряков на все время состояния войны»[109]. Закон о незавещанных наследствах 1952 г. и закон о завещаниях моряков военного и торгового флота 1953 г. сохранили и даже расширили эти нормы.

Почти не зная ограничения свободы завещаний законом, англо-американское право знало зато ограничения свободы завещаний, устанавливаемые не законом, а по воле собственника посредством брачных контрактов или иных договоров, либо посредством завещаний в форме т. н. settlements. Они закрепляли имущество за потомством собственника и, превращая их право собственности в т. н. урезанное или ограниченное право estate in tail, определяли порядок перехода по наследству на будущее время, только по нисходящей линии (обычно к старшему сыну и его потомству, за отсутствием такового ко второму сыну и его потомству, а за отсутствием мужчин – к дочерям, но уже не по праву старшинства, а в равных долях). На основе подобных актов урезанные имения переходили к наследнику и его потомству в собственность, но не могли быть отчуждены ими и не могли являться предметом завещательных распоряжений. В случае отсутствия потомства у кого-либо из наследников, таковой признается уже не собственником, а только пожизненным держателем, и после его смерти имение возвращается в род первоначального собственника, к потомству последнего. Как правило, settlements предусматривали также обеспечение интересов остальных членов семьи, в частности, младших детей, посредством определенной компенсации, например, в виде назначения для этого денежных сумм, обеспечиваемых залогом имения, либо иным способом[110].

3.1.5. Реформа английского наследственного права 1922–1925 годов и его современное состояние

Соперничество двух начал в праве собственности «завершилась лишь в 1925 г. победой права движимости (personalty), и феодальная концепция владения землей исчезла»[111] вместе с упомянутым институтом майоратного наследования, «отсутствие гибкости и экономическая неэффективность» которого «привели его к окончательной гибели в 1925 г.»[112] Закон о собственности «стал инструментом коренных преобразований в этой области, и в первую очередь земельного права, – пишут К. Цвайгерт и Х. Кетц. – Оно было реформировано и упрощено, однако в рамках общего права и с использованием всех традиционных и освященных временем основных его понятий. Для иностранного юриста это означает, что данный закон останется для него тайной за семью печатями, если он не знаком с основными понятиями английского земельного права»[113].

«Существенные перемены испытало английское наследственное право. До недавнего времени оно, как и ряд других отраслей английского права, было крайне отсталым, – писал в 1927 г. С. И. Раевич. – Законом 1922 г. установлено, что родственники далее третьей степени наследниками по закону не являются (это не препятствует наследодателю сделать их наследниками по завещанию). Нам приходится не в первый раз отмечать некоторое движение вперед в английском законодательстве. То обстоятельство, что оно не смогло сохраниться без изменений и более значительных изменений, чем их испытало большинство других законодательств, проистекало из того, что английское право было одним из наиболее отсталых и что отсталость эта стала в резкое противоречие с потребностью в устранении пережитков, мешающих залечить раны, нанесенные в экономике страны войной и мешающие Англии в соперничестве с другими государствами. Поскольку необходимость некоторой реформы гражданского законодательства, хотя бы в направлении устранения наиболее кричащих пережитков и технического упрощения, под давлением изменившейся обстановки, проникла в сознание английской буржуазии, реформа эта приводит к более высокой ступени развития английского права, чем та, на которой застыло бывшее недавно наиболее совершенным германское и швейцарское право. В настоящее время ни одно из буржуазных законодательств не пошло по пути устранения исторического хлама из наследственного права так далеко, как английское; во всех других законодательствах такого хлама осталось очень много»[114].

Через два десятка лет после оценки С. И. Раевича советские ученые оценивали прогрессивность английских законов более сдержанно: «В Англии ‹…› право и до настоящего времени отягчено многочисленными пережитками феодального строя. Ряд законов, изданных в 1922–1925 гг., был призван устранить некоторые из этих пережитков и превратитъ феодальное держание земли в неограниченную капиталистическую собственность. Законодатель действовал при этом весьма осторожно, стремясь по возможности примирить интересы землевладельцев, с одной стороны, и поземельного кредита – с другой, и как можно меньше колебать вековые традиции. Поэтому английское право собственности, особенно на недвижимое имущество, осталось и после реформ нагромождением архаизмов, своеобразно переплетающихся, а иногда еще и усложняемых нововведениями последних лет»[115].

Английское наследственное право было изменено в основном законами о собственности 1922–1932 гг. и Законом об управлении наследством 1925 г. Устранив некоторые феодальные пережитки, закон о собственности 1925 г. не только отменил переход по наследству недвижимости в первую очередь к лицам мужского пола в порядке первородства, но и установил единообразный порядок наследования по закону обоих видов имущества: недвижимого и движимого. Закон об управлении наследством 1925 г. определил порядок наследования по закону и урегулировал переход выморочного имущества к государству[116].

Законы о собственности 1922–1932 гг. внесли значительные изменения в этот порядок, отражающий начала феодальной собственности. Они разрешили «ограниченному» собственнику распоряжаться имением посредством назначения к нему любого наследника по завещанию, не считаясь с settlements, а также прекращать действие settlements по своему усмотрению на будущее время, тем самым превращая «урезанную» собственность в «чистую неограниченную» с обеспечением за собственником свободы завещательных распоряжений в отношении и этого имущества. Такого права лишен только последний наследник, не имеющий потомства, так как он является уже не собственником, хотя бы и «урезанным», а лишь пожизненным владельцем. Стало быть, воля первого наследодателя продолжает ограничивать свободу завещательных распоряжений последнего из наследников.

Законы о собственности внесли в ранее существовавший порядок еще и другие изменения. Они распространили правила об «урезанной» собственности на движимое имущество в то время как ранее одно только недвижимое имущество могло быть объектом settlements. Это объясняется все большим значением движимой собственности по сравнению с собственностью земельной. Далее они ограничили действие settlements во времени, определив, что устанавливаемый в них порядок перехода имущества по наследству может иметь применение только к наследникам, уже находящимся в живых в момент смерти наследодателя и сверх того еще на 21 год. Это – применение «правил против бесконечности» (против вечных распоряжений, Rules against perpetuities), благодаря чему воля будущих наследников связывается при всех условиях не больше, чем на 21 год после смерти первого наследника[117]. (По мнению Е. Ю. Петрова это правило появилось еще в 1681 году, а совсем недавно оно стало работать по-другому).

Первое место среди наследников по закону занял переживший супруг, а нисходящие родственники стали призываться к наследованию только в его отсутствие[118]. В отличие от прежнего порядка, когда муж и жена находились в неодинаковом положении, оба супруга Законом 1925 г. были полностью уравнены в правах, а замужняя женщина – с незамужней. Переживший супруг стал наследовать предпочтительно перед всеми другими наследниками всю личную движимость (понимаемую как все предметы домашнего обихода и личного потребления) и 1000 фунтов стерлингов свободными от налогов и пошлин. Кроме того, он стал получать в пожизненное пользование половину наследства при наличии детей и все имущество – при их отсутствии. При отсутствии иных наследников, а также при стоимости наследства ниже 1000 фунтов переживший супруг стал наследовать все имущество[119].

В соответствии со ст. 55 (1) Закона об управлении наследством 1925 г. при наличии у наследодателя нисходящих переживший супруг получал в собственность личную движимость (personal chattels), в которую входят предметы личного потребления и домашнего обихода в широком смысле: дом, сад, автомобиль, гараж, утварь, лошади, мебель, посуда, картины, садовые инструменты, домашние животные, бижутерия и т. п. Все эти предметы не должны использоваться для извлечения прибыли.

Остальные наследники стали призываться к наследованию по закону в следующем порядке: 1) нисходящие, 2) родители, 3) братья и сестры, 4) деды и бабки, 5) дяди и тетки. Другие родственники не наследовали по закону[120]. Это ограничение круга наследников по закону было вызвано фискальными соображениями и имело целью расширить круг выморочных имуществ, переходящих к государству. По Закону о наследовании недвижимого имущества без завещания 1952 г. наследники последующих классов могут быть призваны к наследованию только в случае отсутствия и пережившего супруга, и нисходящих родственников[121].

Со временем в Англии переживший супруг занял привилегированное положение по сравнению с другими наследниками. О постоянном и неуклонном расширении его прав мы можем судить по исследованиям западных и отечественных ученых в хронологическом порядке.

«Если лицо умирает, не оставив завещания вдове и взрослым детям, в свидетельстве должно быть отмечено, что движимое имущество в наследстве переходит по английскому праву к управляющему, назначенному судом по делам о наследстве, – писал в 1956 г. немецкий исследователь Готтхайнер. – Управляющий распоряжается имуществом на правах траста в интересах наследников и использует чистые доходы от наследства после уплаты долгов, чтобы обеспечить вдову личным движимым имуществом и определенной суммой денег. После чего одна часть оставшегося делится в равных долях между детьми, а другая управляется на правах траста в интересах вдовы. Дети же наделяются правом после ее смерти на получение равных долей этой части»[122].

А. А. Рубанов в 1966 г. писал: «Если наследодатель не оставил нисходящих, родителей, братьев и сестер, наследство полностью переходит к пережившему супругу. Если же он оставил нисходящих, супруг получает в собственность т. н. личную движимость (personal chattels) – все предметы домашнего обихода в широком смысле слова: дом, сад, гараж, автомобиль, утварь и т. п. Она выделяется из состава наследства и передается супругу до раздела имущества. Кроме того, супруг получает свободными от долгов 5 тыс. фунтов стерлингов с процентами. В тех случаях, когда общая величина подлежащего разделу имущества не достигает этой суммы, супруг во всяком случае получает свою долю, то есть все наследство. Наконец, он получает пожизненное право владения и пользования половиной остального имущества. В тех случаях, когда наследодатель не оставил нисходящих, но оставил родителей или братьев и сестер, переживший супруг получает личную движимость, 20 тысяч фунтов стерлингов и половину наследства в собственность»[123].

Если наследодатель оставил нисходящих, то, с учетом указанных прав пережившего супруга, наследство превращается в траст в интересах всех потомков наследодателя, находящихся в живых в момент его смерти, по праву представления. Траст действует так, что нисходящий получает право собственности на свою долю только в том случае, если он достиг 21 года или вступил в брак, а до этого он может получать из доходов от наследства суммы на свое содержание, а при определенных условиях – авансы из капитальной суммы в счет своей доли. Если же несовершеннолетний наследник умрет, не вступив в брак, то он считается как бы не существовавшим[124].

С 1970-х гг. при наличии нисходящих наследников (детей, внуков) супруг стал получать все предметы домашней обстановки и обихода и имущество на фиксированную денежную сумму (в 1975 г. на 15 тыс. фунтов стерлингов), а оставшееся наследство стало делиться между наследниками, а если все оно не превышало этой суммы, то целиком стало доставаться только пережившему супругу. В отсутствие нисходящих супруг стал получать уже 40 тыс. фунтов и половину остального имущества[125].

Ныне личная движимость (personal chattels), которую переживший супруг получает в собственность при наличии потомков, выделяется из состава наследства и передается супругу до раздела имущества. Кроме того, супруг получает свободными от долгов 275 тысяч фунтов стерлингов с процентами (до 2014 г. сумма была меньше – 125 тыс.). В случае если все наследство меньше этой суммы, супруг получает вообще все наследство. Порядок до 1996 г. был таков: если супругу была завещана определенная сумма денег, к примеру, 25 тыс. фунтов, то она вычиталась из 125 тыс. фунтов стерлингов – в результате переживший супруг получал 100 тыс. фунтов стерлингов. В 1996 г. законодательная комиссия отменила этот принцип как противоречащий истинным намерениям завещателя, что нашло отражение в проекте Закона о наследовании[126].

Также переживший супруг получает пожизненное право владения и пользования половиной остального имущества наследодателя. Если у наследодателя не осталось нисходящих, но остались родители или братья и сестры, то переживший супруг получает в полную собственность личную движимость, половину наследственного имущества, свободного от долгов, а также 275 тыс. фунтов стерлингов[127]. Кроме того, по Закону о наследственном имуществе 1952 г. переживший супруг имеет преимущественное право на получение дома, в котором он проживал с наследодателем, но не дополнительно к вышеуказанному имуществу, а в счет него. К примеру, если стоимость дома составляет 500 тыс. фунтов стерлингов, то переживший супруг, имеющий право на 275 тыс. фунтов, может получить дом, но при этом он обязан выплатить 225 тыс. фунтов компенсации другим наследникам.

При отсутствии же пережившего супруга призываются семь разрядов наследников, «причем наследник предшествующего класса исключает всех наследников последующих классов»[128]. Первый – нисходящие (дети, внуки и др. по праву представления). Второй – родители, причем приемные родители приравниваются к родным. Родители получают наследство в полную собственность в равных долях, а если наследодателя пережил один из родителей, то он получает все наследство в полную собственность (в Англии в отличие от многих штатов США нет раскола наследства надвое – в материнскую и отцовскую линии). Третий – полнородные братья и сестры, которые получают имущество в траст, а если кто-либо из наследников этого класса умер, оставив нисходящих, то последние получат в траст его долю. Четвертый – неполнородные братья и сестры или их нисходящие по праву представления, также получающие наследство в равных долях в траст. Пятый – деды и бабушки (или один из них) получают наследство в полную собственность в равных долях или, в случае если в живых остался один из них, он получает наследство полностью. Шестой – полнородные дяди и тетки в равных долях в траст. Седьмой – неполнородные дяди и тетки на таких же условиях[129].

Проанализировав очередность наследования по закону в ряде стран, М. А. Байзигитова сделала вывод, что наибольшее ограничение очередность имеет именно в Англии, т. к. к наследованию не призываются, к примеру, прадеды и прабабки, дети родных племянников и племянниц наследодателя (двоюродные внуки и внучки), родные братья и сестры дедушек и бабушек наследодателя (двоюродные дедушки и бабушки), троюродные братья и сестры наследодателя и т. д.[130], в то время как в ряде штатов США, в Германии, наоборот, закон не ограничивает число разрядов / парантелл, в результате чего наследникам по закону могут стать самые дальние родственники.

Как уже говорилось, характерной чертой английского права является неограниченная свобода завещаний. Этот порядок твердо укрепился в английском праве, и все попытки ввести ограничения в свободу завещаний терпели неудачу. Только 13 июня 1939 г. вступил в силу Закон 1938 г. об обеспечении семьи, который несколько ограничил свободу завещательных распоряжений и предоставил суду право изменять условия завещания таким образом, чтобы обеспечить определенную материальную поддержку пережившим нисходящим.

По словам Н. В. Рабинович, это акт, принятый «во изменение прежних традиций, вызванный резким снижением уровня жизни средней и мелкой буржуазии, с одной стороны, и распадом старой английской семьи, глава которой лишь в редких случаях считал возможным лишить наследства своих близких, установил определенные гарантии в пользу членов семьи, а именно пережившего супруга, несовершеннолетних или нетрудоспособных сыновей, несовершеннолетних или незамужних дочерей. Если этим лицам не обеспечено по завещанию нормальное содержание, суду предоставляется право устанавливать в их пользу годовые платежи (в случае, если стоимость имущества выше 2000 фунтов стерлингов) или единовременную выдачу за счет общей стоимости наследственного имущества (если эта стоимость ниже 2000 фунтов стерлингов)»[131]. «Это – ограничение свободы завещательных распоряжений, но не в форме установления обязательной доли, а в форме признания права на получение пособия либо алиментов за счет имущества умершего»[132].

В 1975 г. был также принят Закон о наследовании (о защите семьи и нисходящих), вступивший в силу с 1 апреля 1976 года. Он наделил суды широкими полномочиями по распределению собственности после смерти наследодателя в пользу слабых категорий наследников. Эти два закона позволили ученым отнести английский порядок определения размера обязательной доли к судебному в силу предоставленного права на предъявление иска (как в Германии) в отличие от внесудебного порядка (в силу указания в законе), практикуемого во Франции, Швейцарии и России. Формой же получения обязательной доли по английскому закону по мнению Н. Б. Деминой являются установленные выплаты как в США или во Франции (только в отношении пережившего супруга), а отнюдь не определенная доля имущества как во Франции в отношении восходящих и нисходящих родственников[133]. (Правда, вскоре после выхода в свет работ Н. Б. Деминой, французский порядок в 2006 г. изменился, а в Англии по наблюднию Е. Ю. Петрова суд теперь не связан способом определения предоставления нуждающемуся).

3.2. Развитие наследственного права США

Наследственное право США в отличие от нашего сложилось эволюционно с основания первого английского города в Новом свете Джеймстауна в Вирджинии в 1607 г., развивалось в рамках общего права и сохраняет многие первоначальные особенности, хотя и приобрело «специфический характер и более чем какое-либо другое право имеет черты, придающие ему оригинальность и во многом сближающие его с романо-германской правовой системой»[134].

Общее право «было формально принято первыми поселенцами американских колоний за основу при формировании собственного права»[135]. Оно, как писал в 1892 г. Ф. Энгельс, «в течение веков сохранило и пересадило в Америку и в колонии лучшую часть той личной свободы, местного самоуправления и обеспеченности от всякого постороннего вмешательства, кроме судебного, – словом, тех древнегерманских свобод, которые на континенте под властью абсолютных монархий совершенно исчезли»[136]. Но без юристов, судов общее право приживалось плохо, и к тому же колонисты жили под влиянием идей свободы личности, которой в нем не находили[137]. Важна и роль острой религиозной борьбы в Англии в XVII в., вынуждавшей гонимых за убеждения людей бежать в Америку, где возникли и пуританские, и католические колонии[138].

В результате английское наследственное право применялось по принципу дела Кальвина 1607 г.[139] – «в той мере, в какой его нормы соответствуют условиям колонии», но в рамках указания судьи Холта 1693 г.: «в случае освоения английскими подданными незаселенных земель там действуют все законы их страны»[140]. Каждая колония пользовалась известной политической и правовой автономией, опираясь на обычаи, «фундаментальные соглашения» переселенцев, хартии короля – учредительные акты колоний[141], постановления их советов, религиозные нормы[142], а в Массачусетсе (с 1641 и 1768 г.), Пенсильвании и Коннектикуте – даже примитивные кодексы[143].

В кон. XVII – нач. XVIII вв. ряд колоний законодательно ограничил применение законов и прецедентов Англии. Их различия с местным правом были порой столь велики, что исследователи спорили является ли право Массачусетса вообще разновидностью общего права, особенно если учесть, что колонисты не были юристами и привезенный ими обычай «был не законом королевского суда», а отличным от него «народным законом», пусть ключевыми в нем были английские элементы[144]. Наконец, в Массачусетсе напрочь отсутствовали суды справедливости[145], а значит и свойственный английскому праву дуализм.

Фрагментарность наследственного права усиливалась разнообразием правовых систем голландской, шведской, датской, испанских и французских колоний с законодательством своих метрополий[146]. Двумя исключениями стали Гаваи и Аляска[147]. Влияние прежних метрополий зачастую продолжалось и после присоединения колоний к США и длится поныне. Наглядный пример – Луизиана, сначала испанская, с 1731 г. французская, с 1762 г. вновь испанская и с 1800 г. опять французская колония, купленная США в 1803 г. за 15 млн долл. Здесь заметно влияние на наследование испанского Семикнижья и принятых в 1808 г. Дигестов – версии Кодекса Наполеона, принятого в самой Франции годом позже продажи Луизианы. После присвоения в 1812 г. Луизиане статуса штата развитие ее права проходило под сильнейшим французским влиянием (даже изменения ГК в 1825 и 1870 гг. сделаны с оглядкой на французские новеллы)[148].

Наследственное право купленной в 1821 г. у Испании Флориды и образованных на землях, отторгнутых по договору от 2 февраля 1848 г. у Мексики Аризоны, Колорадо, Невады и Нью-Мексико, а также Техаса – отделившейся в 1836 г. от Мексики республики, присоединившейся к США в 1845 г., и поныне обнаруживает влияние испанского права, которое органически сочетается с позднейшими наслоениями общего материального права и полностью англо-американским процессом[149]. Совершенно независимо регулирование наследственных правоотношений в Пуэрто-Рико, принадлежащем США, но не входящем в федерацию, на островах Виргинских, Маршалловых, Каролинских, Марианских, Мидуэй, Уэйк, Гуам и в зоне Панамского канала (до его передачи Панаме 31 декабря 1999 г.)

Что касается английского наследия, то в США «в ходе войны за независимость устранялись феодальные институты: отменялись феодальные повинности, майорат, неотчуждаемость родовых имений»[150]. В ходе войны за независимость колонии ликвидировали наследование должностей. Первым это сделал в 1780 г. Массачусетс, включив в конституцию ст. 6 «Абсурдность наследственных должностей»[151]. Виргинская конституция ничего не говорила о майорате, хотя он существовал, а южнокаролинская конституция 1790 г., узаконивая майорат, давала легислатуре право отменить его и ввести наследование равными долями[152].

Борясь с английским прошлым и прежним доминированием иных правовых систем, США весьма преуспели в американизации наследственных норм. Наиболее радикально обновил воспринятое от Англии право президент Эндрю Джексон (1829–1837): Нью-Йорк в 1820-е гг., а Пенсильвания и Массачусетс в 1830-е гг. изменили нормы о недвижимости[153], ряд штатов законами очистили семейное и наследственное право от феодальных пережитков[154], а Кентукки и Нью-Джерси запретили цитировать новые решения английских судов[155].

Однако отказ от приоритета прецедента и других характерных черт общего права, урегулирование ряда вопросов наследования законами, попытки запрета ссылок на английские прецеденты и признание ряда отсутствующих в Англии институтов римского права не привело право США в романо-германскую семью – Англия осталась моделью для юристов США. По словам У. Фарнсворта, «даже война за независимость не стала в США причиной большого разрыва связи с английской общеправовой традицией»[156]. Профессор В. Вильсон писал, что решения английских судов повсеместно служили прецедентами в США, а Конституция Нью-Йорка 1894 г. и Калифорнии (ст. 4468), закон Иллинойса прямо назвали общее право источником. Доктринальная связь наследственного права США с английским наблюдается и ныне: хотя английские нормы, изданные после провозглашения независимости США, здесь не применяют, их внимательно изучают и свои законы как бы корректируют с их учетом, дабы держаться поближе к общему праву – структура и источники права США аналогичны английским. На то, что «юристы США внимательно наблюдают за английским законодательством» обратил внимание и В. К. Пучинский[157]. В 1965 г. Х. Смит в статъе о новых правилах Верховного суда Англии назвал Великобританию матерью американских правовых традиций и рекомендовал ликвидировать в США ряд положений, от которых отказались англичане[158]. С другой стороны, и сама Англия почерпнула ряд доктрин из права США[159]. Американское право и поныне существует не иначе как в контексте общего права, совершенно справедливо именуемого с тех пор англо-американским. «Ссылка на практику судов САСШ обычна для судов Англии, как и обратно ввиду общности основ права в обеих странах», – писали в 1932 г. М. А. Плоткин и В. Г. Блюменфельд[160], как, например, в английском деле Лютера – Сэгора по иску Ревельского АО Лютер к Наркомвнешторгу РСФСР[161].

Кроме того, само американское право (в т. ч. наследственное) было экспортировано в Республику Либерию в Западной Африке, основанную освобожденными рабами-неграми из США, которую В. Раевич также отнес к странам англо-американского права[162].

3.3. Развитие российского и советского наследственного права

Сравнивая российское наследственное право с американским, надо отметить, что, будучи ныне единым и урегулированным на федеральном уровне, до 1917 г. оно было не менее фрагментарным, чем в США. В Финляндии его регулировало Шведское уложение 1734 г., в польских губерниях – Гражданское уложение Царства Польского и Кодекс Наполеона (как и в американской Луизиане), в Бессарабии – Шестикнижие фессальинского судьи Арменупула, собрание законов Донича и Соборная грамота господаря Александра Маврокордато[163], в Прибалтике – Свод гражданских узаконений губерний Остзейских[164] (ныне перекочевавший в наследственные нормы ГК Латвии), в Черниговской и Полтавской губерниях – Литовский статут, в Закавказье и Туркестане оно вообще строилось по интерперсональному принципу (как в США в отношении цветных до 1964 г., а ныне – в отношении индейцев).

Характерная черта нашего наследственного права, в корне отличающая его от английского и американского, – отсутствие преемственности. Образно говоря, современный порядок наследования отнюдь не унаследован нами из прошлого. Причем его эволюция прерывалась трижды: первый раз – Указом Петра I «О порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах» от 23 марта 1714 г.[165], второй раз – Декретом об отмене наследования 1918 г.[166] и третий раз – совокупностью актов 1940–60-х гг.: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1945 г. «О наследниках по закону и завещанию»[167], Основами гражданского законодательства СССР 1961 г.[168] и ГК РСФСР 1964 г.[169]

И если в XVIII в. радикальные нововведения действовали лишь 17 лет, и в 1731 г. был восстановлен прежний порядок и отменен майорат, то в XX в. Декрет об отмене наследования, подкрепленный Декретом ВЦИК и Совнаркома о дарениях 20 мая 1918 г., не позволявшим обойти первый декрет путем безвозмездной передачи имущества родственникам и другим лицам[170], хотя и был отменен 22 мая 1922 г. Декретом «Об основных имущественных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых ее законами и защищаемых судами РСФСР»[171] и весьма компактно урегулировал ГК РСФСР 1922 г., наследование не вернулось к прежнему порядку. Советское и постсоветское наследственное право столь разительно отличаются от дореволюционного, что само их сравнение нецелесообразно и не имеет никакой практической ценности для анализа норм ГК РФ, которые черпают происхождение из советского закона и доктрины[172]. Характерно, что вместе с возвратом института наследования законодатель упредил саму возможность ссылаться на прежний опыт – Постановление ВЦИК от 11 ноября 1922 г. о введении в действие ГК РСФСР[173] гласило: «Никакие споры по гражданским правоотношениям, возникшим до 7 ноября 1917 г., не принимаются к рассмотрению судебными и иными учреждениями» (п. 2)[174], «воспрещается толкование постановлений Кодекса на основании законов свергнутых правительств и практики дореволюционных судов» (п. 6), а само наследование многие, в т. ч. нарком юстиции П. И. Стучка, рассматривали в качестве временной уступки буржуазному элементу[175].

С внедрением НЭПа – Новой экономической политики ГК 1922 г. хоть и разрешил наследование, но ограничил круг наследников (лишь с 15 февраля 1926 г. по ст. 418 ГК РСФСР в их состав введен столь естественный наследник, как переживший супруг (не исключая и фактических, нерегистрированных), а также ограничил перечень форм завещания и размер наследственной массы. Сначала предельной суммой 10 тыс. руб., с 18 мая 1923 г., кроме того, взысканием прогрессивной (до 50 % от стоимости имущества) госпошлины по утвержденной Декретом СНК РСФСР Инструкции о наследственных пошлинах и о наследственных имуществах, переходящих к государству[176], а с 15 февраля 1926 г. прогрессивным налогом[177].

Вместе с тем, даже отказываясь от наиболее одиозных и непродуманных изменений, законодатель, по мнению О. Ю. Шилохвоста, сохранял и развивал часть новелл, придавая им принципиальную роль в наследственном праве (особо отметим сохранение и поныне такого сугубо советского института, как наследование иждивенцами). Причем, как справедливо указал ученый, развитие права за последние 100 лет убедительно свидетельствует, что основное внимание уделялось прежде всего наследованию по закону – именно оно наиболее часто подвергалось изменениям, подчас радикальным. Вступив в XX в. с полуфеодальным, пронизанным сословными, религиозными, имущественными и половыми ограничениями наследственным правом, Россия провела существенные реформы, признав в 1902 г. наследственные права внебрачных детей, лишенных прежде каких-либо прав при наследовании по закону, в 1911 г. – наследственные права пережившего супруга и частично сняв в 1912 г. ограничения в этих правах женщин. К 1905 г. был подготовлен полноценный проект нового Гражданского уложения, регулирование наследования в книге IV которого вобрало в себя лучшие достижения отечественной и зарубежной цивилистики и строилось исходя из потребностей развивавшегося буржуазного общества[178]. В продолжение заметим, что указанный проект сыграл-таки известную роль, поскольку ГК РСФСР конструировал А. Г. Гойхбарг с учетом хорошо известного ему проекта уложения[179].

Третья радикальная смена доктрин наследования в 1945–1960-х гг., завершенная Основами гражданского законодательства Союза ССР 1961 г. и ГК РСФСР 1964 г., привела к отказу от большинства принципов советского наследования: раздела наследства между государством и родственниками, единой и крайне зауженной очереди наследников, ограничения применения завещания кругом законных наследников, которое по мнению А. А. Рубанова делало наследование по завещанию разновидностью законного[180], а также сверхпрогрессивного – по сути конфискационного – налогообложения. Возвращен ряд отвергнутых или просто упущенных институтов: наследование по праву представления, наследственная трансмиссия, направленный отказ от наследства.

Причем результаты этой радикальной реформы в отличие от других не свернуты, а наоборот со временем укреплены, а с 2002 г. расширены до своих логических пределов, зафиксированных в разделе V ГК РФ, который по мнению многих уже не нуждается в коренных преобразованиях. Так, А. Л. Маковский и Е. А. Суханов убеждены что «с принятием и введением в действие третьей части Гражданского кодекса Россия обрела вполне современное наследственное ‹…› право» и «сделан еще один крупный и, по-видимому, завершающий шаг новой, третьей по счету, кодификации отечественного гражданского законодательства, одновременно стала ясной и следующая задача – беречь и совершенствовать созданное, привлекая к этому таланты всех здравствующих поколений нашей цивилистики»[181].

Правда, с такой оценкой явно не согласны талантливые представители как раз молодого и наиболее здравствующего поколения нашей цивилистики, например, Е. Ю. Петров из Уральского филиала Российской школы частного права, который вообще настаивает – и небезос-новательно – на полной рекодификации наследственного права как не отвечающего современным социальным и экономическим реалиям.

По его словам, принимая уже после расширения круга наследников по закону часть третью ГК 2002 г., разработчики могли выбирать минимум из двух вариантов: либо пойти по пути Модельного ГК, ориентировавшегося в ряде случаев на европейские правопорядки (частная форма завещания, ограничение наследственных прав нетрудоспособных иждивенцев наследодателя, система автоматического принятия наследства с возможностью отказа и др.), либо остаться на платформе ГК РСФСР 1964 г.

И разработчики, учтя некоторые позиции Модельного кодекса (размер обязательной доли; лица, способные призываться к наследованию), и возможно сверив отечественный опыт с подготавливаемым в тот момент ГК Нидерландов, предпочли-таки второе, консервативное решение. В итоге наше позитивное наследственное право не сильно отличается от модели 1964 года: увеличился круг возможных наследников, появились новые формы завещания, внесены дополнения, связанные с расширением состава наследственной массы, и сделаны некоторые точечные корректировки, что явно недостаточно[182].

3.4. Влияние англо-американского наследственного права на российское

Вплоть до последнего времени говорить о каком-либо системном влиянии англо-американского наследственного права на наше не приходилось. Ситуативное же воздействие имело место, причем по весьма неожиданным поводам.

Первый такой случай не заставил себя долго ждать уже вскоре после Октябрьской революции в России, причем американский элемент оказал существенное воздействие на отказ от советского принципа лимитирования наследования. Как уже сказано, Декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 27 апреля 1918 г. «Об отмене наследования» наследство свыше 10 тыс. руб. поступало государству, если оно не состояло из усадьбы, домашней обстановки и средств производства трудового хозяйства. Параллельно были отменены пенсии, превышавшие 300 рублей[183], прекращены платежи по купонам и дивидеды[184] и аннулированы государственные займы[185]. Наследственный лимит в 10 тыс. руб. был подтвержден Декретом ВЦИК РСФСР «Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых ее законами и защищаемых судами РСФСР» от 22 мая 1922 г.[186] и ст. 415 ГК РСФСР 1922 г.

Однако имущественные права советских граждан за рубежом, как правило, существенно превышали этот лимит. Проблема приобрела практическое значение с 1924 г. по мере дипломатического признания СССР зарубежными странами, когда встал вопрос о наследовании прав, возникших из договоров личного страхования, заключенных в России перед Первой мировой войной американскими («Эквитейбл» и др.) и французскими («Урбэн») обществами, т. к. многие держатели полисов умерли и возник вопрос о правопреемстве[187].

«За прошедшее время многие выгодоприобретатели умерли, и для предъявления претензий к страховым обществам их наследники по просьбе страховых компаний должны были получить решения советских судов, подтверждающие право приобретение ими соответствующих прав, – описывал ситуацию А. А. Рубанов[188].

Ради поступления валюты СССР пошел на попрание своего же принципа лимитирования наследства, и Наркомюст РСФСР издал 26 мая 1925 г. приказ № 108: «Если выгодоприобретателем по полису указан наследник по закону, суд должен руководствоватъся ст. 418 и след. ГК, применяя это правило и к тем случаям, когда смерть застрахованного последовала до введения в действие ГК»[189]. Так в части имущества исключалось применение ст. 415 ГК о лимите, причем с обратной силой. Характерно, что речь шла именно о полисах иностранных страховщиков, ведь в РСФСР личное страхование было отменено декретом от 18 ноября 1919 г. «Об аннулировании договоров по страхованию жизни», что показывает беспринципность советского права в случаях противоречия между законом и целесообразностью, если последняя имела значение для самого государства. Эти проблемы исчезли с принятием постановлений ЦИК и СНК СССР от 29 января 1926 г. «Об отмене ограничения размера имущества, могущего переходить в порядке наследования и дарения»[190] и ВЦИК и СНК РСФСР от 15 февраля 1926 г. «Об отмене максимума наследования и дарения»[191]. Примечательно, что последнее прямо гласило, что оно, помимо прочего, принято «в целях создания более благоприятных условий прилива в страну материальных и денежных средств».

Вторым фактором стала вынужденная необходимость формальной взаимности в правах наследования – изначально советское право, следуя принципам революционного правосознания, не допускала наследования иностранцами (а все они были гражданами капиталистических стран). Но вот беда – после безвозмездных национализаций, реквизиций, конфискаций и просто физического уничтожения материальных ценностей в ходе гражданской войны наследовать за советскими гражданами было особо и нечего. А вот отказать себе в удовольствии принять руками своих граждан зарубежные наследства и тут же обложить их непомерным налогом и принудительным обменом валюты по внерыночному курсу Советская власть никак не могла. Посему от запрета иностранцам наследовать довольно быстро отказались.

Ныне не вызывает никаких сомнений то, что новеллы российского права о наследственных фондах, наследственных договорах и совместных завещаниях в значительной степени черпают свое происхождение именно в общем праве, хотя в российское они рецепированы не в первоначальном англо-американском исполнении, а будучи преломленными в праве тех европейских стран, которые уже давно осваивают эти институты, изначально не свойственные римскому праву.

Раздел 4. Источники и правовые инструменты наследственного права Великобритании, США и России

4.1. Источники наследственного права в России

Сравнивая источники наследственного права трех стран, отметим принципиальное различие в уровне регулирования таких правоотношений. Если в России они, как и все гражданское законодательство, согласно ст. 71 Конституции РФ находятся в исключительном ведении федерации, то в США переданы субъектам федерации, а в Соединенном королевстве Великобритании и Северной Ирландии находятся в ведении парламента, но с 1999 г. Национальной ассамблее Уэльса, парламенту Шотландии и Ассамблее Северной Ирландии дано право принятия своих законов.

Различны виды источников. В России это кодифицированный акт – раздел V ГК и ряд иных нормативно-правовых и подзаконных актов, содержащих отдельные наследственные нормы, с перспективой законного урегулирования тех из них, которые еще содержатся в подзаконных актах. В Великобритании основной источник – законы и общее право. В большинстве же штатов США наследственное право хотя и кодифицировано (в основном во второй пол. XX в.), основным источником по-прежнему имеет неисчислимое количество прецедентов, роль которых с кодификацией не снизилась, т. к. в чистом виде законодательная норма применяется лишь единожды, а далее – уже в том виде, который она приобрела в суде.

Наследственное право России было в едином акте сравнительно недолго: с 1833 г. до 1917 г. – в ч. 1 т. X Свода законов (335 статей с 1010 по 1345), в ГК РСФСР 1922 г. (20 статей с 416 по 435) и 1964 г. (35 статей с 527 по 561), а с 2002 г. – в 77 статьях ГК РФ (ст. 1110–1185, включая статью с апострофом (1140.1)). Причем во всех кодексах, начиная с 1922 г., эти нормы образуют единство не только правовое, но и юридико-техническое, что отличает пандектное строение наследственного права как от англо-американского, так и от принятого в Луизиане институционного, где нормы о наследовании по закону и по завещанию разделены технически в разных частях ГК и не следуют общим принципам. (Русский дореволюционный наследственный закон также строился институционно и юридико-технически наследование не было единым)[192].

Однако в советском, а в еще большей степени – в современном российском праве нормы об особенностях наследования отдельных видов имущества и процедуре оформления наследственных прав подвергались диффузии и ныне содержатся во множестве законов.

Наследственные нормы теперь имеются в Законе «О введении в действие части третьей ГК РФ»[193] и в остальных частях ГК, что является методологически правильным ввиду наличия внутренней логики и связей норм в одном кодифицированном акте.

Наследственные нормы содержатся в кодексах: Земельном[194], Семейном[195], Жилищном[196] (ст. 131 регулирует преимущественное право вступления в члены жилищного кооператива в случае наследования пая), Трудовом[197] (ст. 141 установила порядок выдачи заработной платы, не полученной ко дню смерти работника), торгового мореплавания[198] и в ряде законов: «Об акционерных обществах» (абз. 4 и 5 п. 3 ст. 7)[199], «Об обществах с ограниченной ответственностью»[200] (п. 7 и 8 ст. 21 предусматривают процедуру получения согласия участников общества при переходе доли в уставном капитале общества к наследникам, п. 5 ст. 233), «О производственных кооперативах»[201], Основах законодательства о нотариате[202] (регламентирует порядок удостоверения завещания и действия нотариуса при открытии наследства), «О кредитной кооперации»[203] (п. 5 ст. 14 устанавливает порядок передачи наследникам паенакоплений умершего члена кооператива), «О крестьянском (фермерском) хозяйстве»[204], «Об оружии»[205] (ст. 20 устанавливает, что наследование гражданского оружия осуществляются в порядке, определяемом законодательством, при наличии у наследника лицензии на приобретение гражданского оружия), «Об особенностях правового положения акционерных обществ работников (народных предприятий)»[206] (п. 4–6, 10 ст. 62), «О потребительской кооперации (потребительских обществах, их союзах) в Российской Федерации»[207] (п. 5 ст. 13, п. 3 ст. 145), «О сельскохозяйственной кооперации»[208] (п. 7 ст. 16, п. 9 ст. 186) и других.

Полагаем, что наличие наследственных норм, помимо раздела V ГК РФ, в этих законах само по себе не порочит единства наследственного права, поскольку размещение соответствующих норм, развивающих и детализирующих, в специальных актах целесообразно с точки зрения юридической техники.

Однако законами регулирование наследования не ограничивается. Наследственные нормы содержат указы Президента РФ «О Государственной премии Российской Федерации имени Маршала Советского Союза Г. К. Жукова»[209] (предусматривает особенности передачи государственной премии, в случае награждения умершему или награжденному посмертно лауреату), «О Государственной премии Российской Федерации за выдающиеся достижения в области гуманитарной деятельности»[210] (п. 8).

Отдельные вопросы, связанные с наследованием, урегулированы Правительством России: Постановлениями от 27 мая 2002 г. № 350 «Об утверждении предельного размера вознаграждения по договору хранения наследственного имущества и договору доверительного управления наследственным имуществом»[211], от 27 мая 2002 г. № 351 «Об утверждении Правил совершения завещательных распоряжений правами на денежные средства в банках»[212].

Ряд наследственных норм содержится и в подзаконных актах министерств и ведомств. Таковы приказы Министерства юстиции от 7 февраля 2020 г.№ 16 «Об утверждении Инструкции о порядке совершения нотариальных действий должностными лицами местного самоуправления»[213]; от 30 августа 2017 г. № 156 «Об утверждении Регламента совершения нотариусами нотариальных действий, устанавливающего объем информации, необходимой нотариусу для совершения нотариальных действий, и способ ее фиксирования»[214]; от 16 апреля 2014 г. № 78 «Об утверждении Правил нотариального делопроизводства»[215]

Загрузка...