Колокольный перезвон стелился по Замоскворечью словно клочья тумана. Казалось, все подъезды и подворотни пропитались им насквозь. Захарыч неспешно вышагивал по изрытому, в выбоинах, переулку, стараясь не ступать в талые лужи, и мучился запоздалыми угрызениями совести, ведь с Женькой они познакомились именно в этих краях.
Как-то в середине 70-х, Николая, тогда ещё просто Колю, вызвали в райком на Каширке. В кабинете, помимо секретаря, восседал районный чекист.
– Дело, конечно добровольное, – немного помявшись, начал секретарь. – Товарищам из города нужно помочь задержать неких субъектов, вставших, так сказать, на путь измены Родине.
Николай ошарашенно кивнул.
– Вот и прекрасно, к вам присоединятся ещё двое или трое, – подхватил разговор чекист. – Ребята из районного оперотряда с допуском, надёжные и не болтливые, в принципе, вы с ними знакомы. Встреча сегодня вечером на метро «Новокузнецкая» под колоннами, час я уточню…
В свете уличных фонарей Женька выглядел совершенным забулдыгой, только внимательный взгляд серых с лёгкой поволокой глаз выдавал в нём интеллигентного человека.
– Я заметил тебя издалека, – небрежно кивнул он. – В последний момент встречу перенесли в другое место, ближе к Садовому кольцу. Меня послали тебя встретить.
– Так может назад, в метро двинем, – предложил Коля, который хоть и происходил родом из Нижних Котлов, в старых районах города, особенно вечерами, ориентировался плохо и предпочитал не рисковать.
– Зачем, – уверенно возразил Плесков, – у нас в запасе ещё полчаса. Лучше пешком, я эти места хорошо знаю.
Обогнув колоннаду, они пересекли трамвайные пути и углубились в маленькую тихую улочку за Радиокомитетом. «Наверное он в детстве жил где-нибудь неподалёку. Захотелось по родным местам заодно пройтись», – решил про себя Коля.
– Не думал снова в этих краях оказаться, – внезапно повернулся к нему Женька. – Столько лет прошло, а кажется, ничего не изменилось. Кстати, мы на улице Розы Землячки в центре бывшей Татарской слободы, – немного кокетливо добавил он, заметив, как Николай вертит головой в поисках таблички. – Жила такая несгибаемая интернационалистка-революционерка.
«Разыгрывает, – решил Коля, нехотя шагая за спутником. – Считает, если мент, то необразованный. Какие ещё татары в Замоскворечье?»
– Не веришь? – сверкнул глазами Женька. – Пойдём, мечеть покажу!
Они свернули во двор за пятиэтажками силикатного кирпича, и тут Николай впервые в жизни почувствовал прилив обиды за веру предков.
– Давно она тут стоит? – небрежно поинтересовался он, лелея надежду, что это строили уже в советские времена в знак дружбы народов.
– С середины XIX века, заметь, первая мечеть в Москве, построенная по указу Александра Первого, когда монголо-татарского ига уже и в помине не было…
Каплями сиреневых чернил в прозрачной воде расползались по окрестностям сумерки. В потемневшем воздухе стал различим новый, тягучий звук. Недоуменно посмотрев на минарет, Коля повернулся к Плескову.
– Это колокол крёстника твоего Николы к вечерней службе зовёт, она тут недалеко, – пояснил Женька.
Ведомые его слегка надтреснутым перезвоном, они обогнули двор, и миновав подворотню, выскочили в переулок. Никола скромно помещался напротив, за оградой, и имел вполне уютный домашний вид.
– Представляешь, когда больших домов здесь ещё не было, они друг на дружку смотрели, – Плесков бросил на спутника горящий взгляд. – Обе действующие, мирно сосуществовали при всех властях. Для меня это неразрешимая загадка.
«Покрасоваться передо мной решил. Сейчас среди интеллигенции модно кичится любовью к старине», – раздражённо подумал Коля. Но при взгляде на своего старенького крестника, помимо воли вспоминалась покойная баба Дуся, и как хмурил брови отец, когда она почти тайком собиралась к пасхальной службе, перед этим обязательно протерев себя уксусом.…Внезапно он почувствовал прилив доверия к Женьке.
– Тебя крестили в детстве?
– Не довелось. Оба родителя – безбожники, и меня воспитали убеждённым атеистом. Мне другое интересно: как на этой земле люди вместе жили раньше…Ладно, пойдём, – вдруг подхватился Плесков, и завернув за угол, решительно зашагал по улице.
– Ориентируешься в этих местах, как заправский опер, – догнав его, с лёгкой завистью заметил Николай.
– Ещё студентом ангажировал угол за Зацепским рынком у одной уважаемой дамы. Местным духом навек пропитался, – усмехнулся Женька. – Помню, там шикарная извозчичья пивная ещё со старых времён была: раки на блюдах, мраморные столики, пол в опилках, – вздохнул он. – Сейчас и дама, и рынок, и пивная в ином мире, один трамвайный круг остался… Мы уже пришли, вон ребята с машиной, – небрежно кивнул он в сторону светящегося огоньками машин Садового кольца.
Куратор от органов, в новой ондатровой шапке-ушанке и тёмно-сером драповом пальто выглядел весьма импозантно. Его напряженный взгляд из-под кустистых бровей пронзал насквозь, вызывая неодолимое желание тотчас же во всём сознаться. Пожав подошедшим руки, он кивнул в сторону Николая и проникновенно начал:
– Милиция борется с бытовой грязью, которая на виду у всех. Нам же приходится иметь дело с нечистотами, копившимся в иных душах годами.
– Сантехники человеческих душ, – негромко пробурчал Женька.
Кинув в его сторону укоризненный взгляд, куратор продолжил:
– Ребята, я понимаю, выглядит это немножко шаблонно, но факт остаётся фактом. Один наш гражданин, механик на торговом судне, встал на путь измены. Плавая по всему свету, пару лет назад в одном из портовых кабаков Мельбурна познакомился с деятелями из белоэмигрантского НТС. Не знаю, чем они его подкупили, только с тех пор он по их заданию провозит антисоветскую литературу через границу, и пытается распространять через приятелей.
– А какой ему с этого прок, пытались выяснить? – поинтересовался Женька.
– По-видимому, он таким образом пытается мстить государству за погибшего перед войной в лагерях отца, поволжского немца. История типичная, на чердаке дома старые документы среди всякого хлама отыскал случайно. Там у матери фамилия другая. Видимо, она сына и настропалила, – куратор сделал паузу. – За этим гражданином мы наблюдаем давно, а вот личность приятеля нам неизвестна. Сейчас они в ресторане «Иртыш» встречу обмывают…
Оперотрядовцы молча переглянулись…
– Сам-то он в Подмосковье в пятой зоне с матерью вдвоём проживает, и когда расстанутся, на электричку пойдёт, – после паузы продолжил куратор. А вот приятель из москвичей, и по-видимому, проживает где-то рядом. Надо бы задержать аккуратно под каким-нибудь благовидным предлогом и вместе со свёртком на машине в ближайшее отделение доставить, а там при обыске разберёмся.
«Чушь какая-то, – подумал Николай. – Можно подумать: нашим многоуважаемым комитетчикам заняться больше нечем»…
– Я пойду, – неожиданно выступил вперёд Женька. – На пятачке у Павелецкого вокзала всегда людно, можно незаметно подойти вплотную. Схвачу за руки и крикну, что бумажник украл, а тут ребята подскочат…
Некоторое время все сосредоточенно курили, после команды расселись по двум чёрным «Волгам», вмиг объехали площадь и припарковались невдалеке от вокзала. Женька с приятелями ненадолго исчезли и вскоре вернулись, таща под руки какого-то тридцатилетнего парня интеллигентного вида с увесистым свёртком под мышкой. Он был немного навеселе и не сопротивлялся, только всё время твердил: «Ребята, это ошибка, я не знаю ни о каком кошельке»…
И лишь когда в отделении развернули свёрток, и дежурный стал с любопытством листать «Раковый корпус» Солженицына антисоветского издательства «Посев», до него дошёл смысл происходящего. Парень резко протрезвел, и отыскав глазами Женьку, жалобно поинтересовался: «Что я тебе сделал?» В ответ тот потупился и промолчал.
На обратном пути к метро Плесков бросил вскользь:
– Думал: серьёзное дело, а тут всего лишь двух непутёвых любителей книжек помогли выловить, – и покачал головой.
– Ты сам такие книжки читал? – поинтересовался Николай примирительным тоном.
– Конкретно эти – нет, но другие на одни сутки приносили. Когда ночью по диагонали читаешь, успеваешь лишь в суть вникнуть.
Женька смолк и остановился как вкопанный, словно уткнувшись в фонарный столб. Впереди подмигивала огоньками площадь перед вокзалом.
– Хорошо хоть в нашу Тмутаракань метро теперь ходит, – заметил он будничным тоном. – А то раньше прождали б с час автобус…
Пока спускались по эскалатору и тряслись в грохочущем вагоне, оба сосредоточенно молчали.
– Станция Каширская, платформа справа!
– Где обитаешь? – внезапно поинтересовался Женька.
– Комнатка в пятиэтажке возле ДК.
– Соседи, – вздохнул Плесков. – Зайдём в «Дубки» напротив института, посидим немного? Обмоем знакомство.
Пока не спеша обходили необъятную стройку, Плесков сосредоточенно думал о чём-то, и лишь усевшись за столик, заметил:
– Чудак этот всё перед глазами стоит. Взял и просто так испортил человеку жизнь. Как его хоть звали, не узнал?
– Павел, твой ровесник, фамилия какая-то чудная, на старорежимную похожа. Он на трубе в одном известном оркестре играет.
– Больше играть не будет, – Женька разом опрокинул рюмку и виновато посмотрел на Колю. – Здесь у метро кокер-спаниель уже дня с три рыщет в поисках хозяина. Бросили, а может сам, когда поводок отстегнули, почуял свободу и потерялся? Он же никогда к бродячей жизни не привыкнет. А вокруг шавки, так и ждут случая, чтоб вцепиться ему в горло. Ты в глаза ему загляни, человеческая неодолимая тоска. Так вот, у Павла этого, когда в ментовку привели, такой же взгляд был…
Женька опрокинул ещё рюмку и ударился в воспоминания. Николай рассеянно слушал его, а перед глазами стоял несчастный, брошенный кока с человечьим взглядом…