Да. Так оно и есть. Как всегда собралось много гостей, в основном мамины подруги, которым в очередной раз ненавязчиво продемонстрировали, что до Сырцовых им как до Китая. Ползком.
Вначале прошла самая приятная церемония вручения подарков имениннице и её сестре. Пока девочки растаскивали коробки и пакеты по своим комнатам, гостям предложили шампанское.
Потом все уселись за стол. Заранее накормленные девочки поклевали салатик и убежали распаковывать подарки. Потом Танька смылась к подружкам, отпросившись у бабы Вани. Всё равно всем теперь было не до неё. А когда уже поздно вечером вернулась, воняя термоядерной жвачкой, призванной заглушить запах портвейна в доме было непривычно тихо.
Непривычно потому, что после праздников начинались хлопоты в обратном порядке, невзирая на часы и всеобщую усталость. Мама не выносила бардака.
Сегодня же Танька ещё с порога увидела разорённый стол с прокисающими блюдами и прислушалась к звукам в доме.
В ванной шуршала вода, там кто-то мылся. Девочка прошла по мягкому ковру коридора, открывая двери. Кроме Леськиной. У неё режим и она давно спит.
Ага, папка за компьютером, кивнул ей, едва повернувшись. Гоняет свои танчики в кабинете деда. Хоть бы квест что ли какой открыл. Дочь не понимала его увлечений тупыми стрелялками.
В комнате Маши тускло горела прикроватная лампа. Танька приоткрыла дверь и прокралась к кровати. Маша читала с планшета.
– Только не лезь ко мне с грязными ногами. Иди мойся сначала. Что за запах? Ты что валидол ела?
– Нет, жвачка такая. От кариеса спасаюсь. А где все? Мы что, убираться сегодня не будем?
– Вместо такой жвачки лучше щётку зубную сжевать. А убирать с утра будем. У всех голова разболелась. Иди, иди, мойся. Потом придёшь.
– Не, я наверно сразу спать, тоже головка бо-бо.
Танька показала тётке длинный язык с мятым шариком жвачки и отправилась к бабушке. Та и впрямь лежала на кровати с белой тряпкой на голове, освещаемая только голубым светом фонаря за оградой. На тихое Танькино: -«Ба..», не откликнулась.
Значит, в ванной мама. Танька вернулась к ванной, в мутно-белой полоске стекла на двери отражалось темное пятно у зеркала. Значит, скоро выйдет.
Танька сходила к себе за бельём и столкнулась с матерью в коридоре.
– Пришла?
– Да я час уж как пришла. Жду, когда ванна освободится. Давно пора вторую поставить, как у всех нормальных людей.
– Не графиня. И подождать можешь. Стой, чем это от тебя так воняет? Ты что пила что ли?
Но Танька уже проскочила в спасительную ванную где были и щётки и пасты и ополаскиватели. И заперла за собой дверь. А ещё под бельём у неё был завёрнут в салфетку бутерброд с копчёной колбасой. Так, что от запаха и следа не останется. Впервой, что ли?
А среди ночи у неё невыносимо заболела голова. Так, что пришлось вставать за таблеткой. Таблетки лежали в верхнем шкафчике на кухне от глупенькой ещё Леськи подальше, и на каждой упаковке чёрным маркером и печатными буквами для папы и бабушки было написано «от поноса», «от запора», «от горла» и т.д.
Танька нашла ту, на которой была надпись «от головы» и, морщась от горечи, проглотила. Выпив с таблеткой целый стакан ледяного компота, почувствовала до кучи озноб и бегом понеслась в тёплую постель под одеяло.
Голова так и не прошла. До таблетки она пыталась применять особую технику изгнания боли, которой с детства учила её баба Ваня, но в этот раз не помогло. Чтоб я ещё хоть раз пила это палёное дерьмо! В следующий раз лучше самогонку. Девчонки не дуры, все пили самогонку, и только одну Таньку отвращал её запах.
Так и морщась от боли, не заметила, как уснула. Утром встала поздно. Дома снова было тихо. Только с кухни доносились звуки присутствия там человека. Странно, сегодня воскресенье, никто никуда не собирался вроде. Но дома были только бабушка и тётя.
Маша вынимала и ставила на стол последнюю посуду из посудомойки. Бабушка раскладывала её по шкафам.
– Что будешь? Яичницу или сосиски сварить? – бабуля, проходя мимо, чмокнула Таньку в макушку, и погладила плечо.
– Хочу чего-нибудь такого… – Танька положила подбородок на ладошки и мечтательно воздела глаза к потолку.
– Ясно. Будешь со мной салат с перцем? – Маша прикрыла дверцу машины и подрулила к холодильнику.
– А то! Машка, ты настоящий друг. Помидоры порезать?
– Не надо, вчерашних много осталось. На вот, делай всё сама. А я чайник поставлю. Тебе чай, кофе или сразу к танцам? Торт надо доедать срочно…
– А родители где?
– Нам не докладали.
– Ма-а-ш, а сервелатик есть?
– Вроде есть. Будешь? Тут и рыбка хорошая есть ещё.
Троица уже почти закончила послеполуденный завтрак, когда вернулись родители с Леськой. Мама не поворачивая головы в сторону кухни быстро раздела девочку, скинула с себя тонкую дублёночку и быстрым шагом ушла в спальню. Папа ещё долго не заходил с улицы.
Только к вечеру, когда Танька почти закончила с уроками к ней в комнату пришли сразу оба родителя. Первой начала разговор мать, а отец молча стоял, подпирая закрытую дверь и старательно рассматривал узор на ковре под ногами.
Танька ушам своим не верила. Сидела на стуле прямая как готовая порваться донельзя натянутая струна. Вот. И до неё дошло. Что они все, с ума посходили, что ли? Что это за мода такая разводиться? В классе через одного родители или в разводе или как кошка с собакой живут. И только дурочка Танька думала, что у них-то в семье всё хорошо.
Чему она там тогда кивала она и не помнила даже. Или не хотела вспоминать, даже по прошествии некоторого времени, когда, наконец, всё утряслось. А пока утрясалось они занимались переездом. Почему они, а не мама с Леськой, она не задумывалась. Пусть взрослые сами разбираются во взрослых проблемах. У неё и своих хватает.
И начались они сразу же по прибытии в Н-ск. Первый шок она испытала от расстояния, на которое они удалялись от родного дома. Второй от одного вида той местности, где ей предстояло теперь жить. И третий от родного дома бабы Вани. Так они, стоя перед ним, и рыдали. Баба Ваня от счастья, а Танька от отчаяния.
Потом подъехал на машине папа, выгрузил коляску, усадил в неё сияющую Машу и, прямо по глубокому снегу, буксуя и хохоча, как ненормальный, сразу покатил с ней к огромному деревянному монстру с заколоченными окнами. Они с Машкой очень любили этот дом, куда их детьми отправляли на каникулы к деду с бабкой.
Танька их глупых восторгов не разделяла. И дом видела всего пару раз на старых фотографиях.
Мрачный серый ноябрьский полдень тоже не располагал к веселью. Внутренности этого дома после их просторного светлого городского особнячка тем более не вдохновляли.
Папа и бабушка таскали из машин вещи, Маша, как угорелая носилась по пыльным пустым комнатам на своей коляске, и только Танька, как прибитая, сидела на широкой лавке возле ледяной белой печи, тупо взирая на этот кошмар, и всё ещё надеясь проснуться.
В эту ночь они спали, кто где упал. Прямо в одежде. Потому, что обе печи, хоть и затопили сразу, но настывший за годы дом, толком не прогрелся даже к утру. Перекусили дорожными запасами и снова принялись отмывать комнаты и раскладывать вещи. Папа где-то всё время пропадал, налаживая то воду, то газ, то ещё что-то. С газом ничего не получалось, поэтому вызвали газовиков а еду варили и грели на срочно купленной плитке и в новой микроволновке.
К вечеру следующего дня более или менее обустроились, и впервые за четыре дня Танька нормально помылась в старой баньке из тазика и улеглась в нормальную постель в своей новой комнате. Слово нормально следовало бы взять в ковычки, но Танька понимала, что так, как было раньше, не будет уже никогда. Придётся привыкать к тому, что есть.
А потом она пошла в новую школу. Документы туда заранее относил отец, а сегодня Танька, в сопровождении самого директора и завуча предстала перед классом.
При знакомстве с классом директор представил её настоящим именем Танаис. Раздались смешки и откуда-то с задней парты пробасило:
– Короче, теперь Танькой будешь.
Танька не смогла удержаться от улыбки и тоже прыснула в кулак. Не сморщилась, не состроила недовольную мину, а засмеялась. Контакт был установлен.
Но что и раньше для всех она была Танькой, решила не говорить. Дома её звали Тана. И ей самой это имя очень нравилось. Не как у всех. Но прочее окружение вопреки её желанию и на прежнем месте жительства переиначило в Таньку. Типа, не фиг выделяться.
Оглядевшись, она с облегчением отметила сплошь брюнетистые, как и у неё самой, шевелюры и разной степени раскосости глаза новых одноклассников. Почти все столы были заняты, но кое-где сидели по одному.
– Иванов, Танаис сядет с тобой.
– На фиг!? Мне и одному неплохо! Пусть к Зябкиной вон садится. У ней тоже свободно. – Басок с задней парты выдал пару высоких нот.
– Нет уж, у неё всё в порядке с оценками. А вот тебя Тана, может быть, немного подтянет. И в смысле дисциплины тоже.
– Это вряд ли, Тамара Михайловна. Я неисправим.
– Ну, вот и посмотрим, правда? А теперь, детка, ступай за последнюю парту к Коле Иванову, и продолжим урок.
Танька, немного сморщившись от нового приступа головной боли, прошла между рядами и поставила рюкзак у последнего стола, на котором на сцепленных в замок руках покоилась кудлатая голова худенького подростка.