Над условной чертой горизонта - читать онлайн

Ещё раз подумай:

зачем я

тебе

нужна?

Я буду плохая мать, плохая жена,

Целованная не одним десятком губ,

Не любящая – рубящая: не люб.

Подумай: привычная клятвам моя рука

Трофеи брала – слёзы лётчика, моряка

Затем, чтобы лучшие души нести в горсти

И чувствами этими лучшими мир спасти.

Но если однажды без ног приползу, без рук,

Без рта, что был нежен, без стана, что был упруг,

Без локонов этих, без совести, без крыла

К тебе – ты один не скажешь:

зачем

пришла?

Ни с чем не сравнимое чувство начала влюблённости:

Ты в мыслях рисуешь все чёрточки, мелочи, тонкости,

Всё хочешь представить его поцелуи, объятия,

Не помнишь, о чём только что сообщили по радио,

Примеришь то платье, то кофту, не глядя, а впору ли,

С улыбкой бредёшь, чуть ли не попадая под «скорую»,

Желаешь здоровья всегда хамоватой уборщице,

Кладёшь ложку соли в свой чай, залпом пьёшь

и не морщишься,

И, главное, не замечаешь ни в чём монотонности.

Любви грандиозней порою начало влюблённости.

Пока ты вернёшься, я выучу три языка,

Плутарха дочту, философией нос запылю,

Я Грига всего разыграю и весь ХТК,

Я стану умнее тебя – и тогда разлюблю.

Пока ты вернёшься, я восемь десятков подряд

Отжаться от пола на пальцах однажды смогу,

Бежать марафонскую так, словно чёрт мне не брат,

Я буду сильней – и от этой любви убегу.

Пока ты вернёшься, я стану добрей и мудрей,

Я нищенкой сделаюсь в наинищайшей стране —

Пока ты придёшь из-за трижды проклятых морей.

Я стану пророком, пока ты вернёшься ко мне.

Пока ты вернёшься, я даже, пожалуй, умру.

Когда же вернёшься, в наш Зеленогорск загляни,

Ты незачем мне, но постой пять минут на ветру —

Кудрявую ель на могиле плечом заслони.

Нет смысла ждать, и догонять – нет смысла.

Я больше не готовлюсь к февралю.

С другими провожу

семнадцатые числа.

Целую всех: пусть думают – люблю.

По-холостяцки запросто милуюсь,

Беснуюсь без ветрил и без руля,

Шлю к бесу профиль твой

и лица наших улиц,

Семнадцатое – к бесу – февраля.

Не жду, не догоняю, не надеюсь,

Не бьюсь в божбе, не верю ворожбе.

Я думала послать

всё к чёрту, а на деле —

Ты дьявол сам. Пошли меня к себе.

Тебе под силу жизни их ломать —

Тех, что в сердцах оружием бряцали.

Но ты, как бессердечный дипломат,

Жонглируешь сражёнными сердцами.

И каждый ходит лёгок и лучист

И празднует своё единовластье.

А ты, жестокий логик и логист,

Для всякого найдёшь и час, и счастье.

Как бабочек, прокалываешь, жжёшь

И сушишь. Без возможности реванша

Играешь с ними в длительную ложь,

Азартная скупая донжуанша.

А бабочки слетелись на ловца

И сохнут на игле в лучах светила.

Зачем тебе их мёртвые тельца,

Когда ты и живых-то не любила?

Поссорились так глупо – из-за быта.

И будь неладна – раз неладно сшита —

Моя с тобою жизнь! Гнездо не свито —

Течёт, как сито,

Сырым осенним днём. А что – в метели?

В другую жизнь из птичьей мы влетели,

Где вместе нам не выжить в чёрном теле.

Скажи, не все ли

Я способы создания уюта

Перебрала, но стынет почему-то

Очаг наш, и сквозит ночами люто.

И я бегу.

С седьмого неба – до седьмого пота.

Не спеться птицам разного полёта:

Тебе бы лебединого кого-то,

А мне – ку-ку.

Хочешь, буду тебе сестрой

В том краю на краю земли.

Лишь бы мы с тобой – так устрой —

Целоваться бы не могли.

Хочешь, буду тебе чужой

В той стране, где и враг – родня.

Но, смотри, не криви душой:

Не люби, не ревнуй меня.

Только песня как мир стара

И заношена, как мошна.

Миленький! Я ничья сестра

И кому не нужна – жена.

Прозрачен наш осенний Петергоф.

Английской речи, сутолоки, плеска,

Шутих не слышно, шороха шагов.

А мы шумим безудержно и дерзко.

Что осень нам? Прищурившись слегка,

Играя и любуясь этим светом,

Жить так светло и весело поэтам!

И вместе нам не больше сорока,

Когда бы мы задумались об этом.

Июньская девочка, что весела и нежна, —

Надежда июньская. Из-под отцовского крова

Была по наследству, бесценная, передана

Из рук одного Александра ты в руки другого.

Надёжные руки, которым поддержка одна

Потребна: твой взгляд, твой кивок,

одобрительный возглас.

Ты только люби их, ты будь весела и нежна,

Храни эти души, куда ты нечаянно вторглась.

И два Александра сияют десятками лет,

Могучи, что скалы, и ты – лучезарная – между,

И строят, и жертвуют, веря в твой нежный привет,

Надеясь: хотя бы твою оправдают надежду.

Ты был так нескладно высок и не в меру смешлив.

Не верю, что даже и смех этот канул в залив.

Не верю, что властен над Борей балтийский борей,

Схватившийся вдруг с капитаном командных морей.

Из той черноты чёрным глазом мигни, не молчи:

Какие там в моде – всё те же ли? – нынче мячи,

Всё так же ль боятся подачи твоей, как огня?

И кто там пасует на «взлёт» тебе вместо меня?

А пятеро нас по-сиротски остались играть,

А в зал на пылинках спускается солнце опять,

В беззвучной безмерной улыбке спускается вниз —

На то, на пустое, блестящее место, Борис.

Едва оттолкнувшись от пола, возносится ввысь.

Уже улетаешь? За нас, за земных, помолись.

И скоро ты снова сумеешь команду собрать:

Полвека – не больше – и будем все вместе опять.

Поздно. Порознь. Проще – брось же

Притворяться: мы не любим.

За мои романсы больше

Не бросай монеты в бубен.

Будет. Будущие будни

Без тебя уже маячат.

Из своих паучьих пут не

Отпускаешь – жаден, значит?

Сжалься. Новым следуй устьем,

Словно ялик – независим.

Только всё же вечер грустен

Без твоих обидных писем.

В детстве снега было много, много.

В декабре мы вылепили крепость.

Рассудили: на крутой горе пусть

Высится – огромна, круглобока.

Каждый день мы думали с тревогой:

Как там крепость? Каждый день мы шли к ней.

И она от новогодних ливней

Весь апрель не делалась пологой.

Всё никак не выбраться в тот лес нам,

Всё не выбрать день, погоду, повод.

– И зачем? – подсказывает опыт.

Каждый занят нужным и полезным.

Главное, что снега стало мало,

Кажется, почти совсем не стало.