– Что?! – воскликнула Эллен.
– Насколько я понимаю, это предложение работы.
– Правда? Куда? Анжелика! Нет, милая, нет!
В комнате резко запахло калом.
Анжелика, пяти лет от роду, но ростом с двухлетнего ребенка, извивалась на пластиковом пеленальном столике в углу обшарпанной гостиной Эллен. Она размахивала тонкими ручками и ножками, маленькое личико покраснело от ярости. Она не могла ни говорить, ни ходить и выражала неудовольствие единственным доступным ей способом: размашистыми беспорядочными движениями неуправляемых конечностей. Эллен умела крепко держать ее, но сейчас, услышав слова Каро, резко вскинула голову. Анжелика дернулась, и трубка, через которую Эллен откачивала кал из прямой кишки ребенка, выскользнула, пролив желто-коричневую жижу на стол, ноги Анжелики, рубашку и руки Эллен.
Каро тут же прижала тельце Анжелики своими сильными руками.
– Иди, приведи себя в порядок, я все доделаю. Тише, Анжи, успокойся, все хорошо.
Анжелика не желала успокаиваться. Хорошего ничего не было и не могло быть. Анжелика родилась с тяжелыми муковисцидозом и гипоксически-ишемическим повреждением мозга. Эллен ежедневно, по много раз, откачивала неестественно густую слизь из носа, горла и легких ребенка и каловые массы из прямой кишки. Каждый день к ней приходила медсестра из «Медикэйд»[5], но она не могла оставаться надолго. Эллен была полностью занята уходом за Анжеликой, и об устройстве на работу не могло быть и речи. Социальной поддержки не хватало, и денег у нее всегда было в обрез.
Каро нежными движениями очистила Анжелику. Крохотное тельце расслабилось. Глаза Анжелики, такие же светло-карие, как и у Эллен, смотрели на тетю, с которой ей никогда не доведется поговорить, к которой она не подбежит, не обнимет. И все же Каро чувствовала, что Анжелика узнаёт ее. Девочка была способна ощущать ласковое поглаживание, тепло солнечных лучей на коже, удовольствие от сытости и комфорт мягкой пеленки. В этом непоправимо изувеченном мозгу присутствовала личность, и, возможно, эта личность понимала, хоть и смутно, что ее любят.
Эллен вскоре вернулась, переодела дочку, взяла на руки и принялась расхаживать с нею по запущенной комнатушке. Через некоторое время тяжелая голова, которую девочка не в состоянии была поднимать, расслабленно прильнула к плечу матери, и глаза закрылись.
– Ну вот! – полушепотом воскликнула Эллен со своей обычной сияющей улыбкой. – Теперь мы опять можем слышать собственные мысли, так что давай быстренько рассказывай, что тебе предлагают. Хорошее место?
– Не знаю, – честно ответила Каро.
– То есть как это не знаешь? Кто хоть его прислал-то?
Каро вынула письмо из кармана. Не желая дополнительно обременять сестру, у которой более чем хватало собственных проблем, да и (что греха таить) просто от стыда, она не рассказывала сестре об отказах, которые неизменно получала на протяжении последних двух месяцев. Демонстрация против нее была не настолько многолюдной, как ее показывали на фотографиях новостных агентств, но все же протестующие заблокировали главный вход в больницу, и полиции далеко не сразу удалось уговорить их расступиться. Нападки на Каро в «Твиттере», «Фейсбуке» и «Инстаграме» продолжались; судя по всему, враждебный настрой поддерживала какая-то группа, наслаждавшаяся издевательствами над доктором. Каро не делала абсолютно ничего из того, в чем ее сладострастно обвиняли клеветники, не была она и богатой привилегированной гарпией-мужененавистницей, какой ее представили в интернете. Она попыталась объяснить это в интернете, но тем самым лишь подлила масла в огонь. В больницах, конечно, знали, что эти обвинения ложны, но там возобладало мнение, что она попыталась оклеветать одного из самых выдающихся медиков страны. «С сожалением вынуждены поставить Вас в известность…»
– Каро, так откуда это предложение?
– Не «откуда». От кого. От нашего двоюродного деда.
Элен остановилась.
– Ты что? От нобелевского лауреата?
– Его самого.
– И все же откуда он взялся? И где пропадал последние пятнадцать лет? Ты же рассказывала, что он изобрел какое-то лекарство, после чего завязал с исследованиями и вроде как исчез!
– Так оно и было. Но, оказывается, он то ли управляет какой-то частной больницей на Кайманах, то ли еще как-то связан с нею и сейчас хочет, чтобы я летела туда к нему на собеседование по поводу работы нейрохирургом.
– Каро, и ты поедешь?
– Не знаю. И откуда я могу знать? Я прогуглила все, что могла, порылась на сайте АМА, но в «Гугле» об этом заведении нет ни слова, и в АМА тоже о нем не знают, и, судя по всему, оно не штатовское. С Хаггерти, поверенным, я поговорила, но обо всем, кроме зарплаты, он говорил очень уклончиво. Так что я не имею понятия, что к чему, а бросаться очертя голову в неизвестность не очень разумно, верно? – Анжелика беззвучно захныкала, и Эллен снова зашагала по комнате. – У тебя очень усталый вид. Дай Анжелику мне.
Она взяла у матери девочку, и та тяжело обвисла у нее на руках.
– А сколько обещают платить? – спросила Эллен.
Каро ответила.
– Ах ты ж черт! Правда? И ты еще раздумываешь, ехать ли тебе смотреть, что это за больница? Да просто… А это нормальный стартовый заработок для нейрохирурга?
– Нет. Это астрономические цифры. На такие деньги он мог бы нанять человека гораздо опытнее, чем я. А это значит, что есть какой-то подвох. Да он и сам об этом написал.
Эллен задумалась.
– Нет, не может быть, чтобы нобелевский лауреат такую свинью подложил. Он же не станет портить себе репутацию какими-нибудь незаконными делами!
– Не знаю. С другой стороны, за рубежом законным считается многое из того, что запрещено в США. Особенно если есть деньги. Каймановы острова как раз славятся этим. Нет, я не хочу сказать, что не думала об этом предложении. Как раз наоборот, я только о нем и думаю, с тех пор как получила письмо, но…
Входная дверь распахнулась, и в комнату ворвалась заплаканная Кайла.
– Ненавижу! Я их всех ненавижу! – Она, не останавливаясь, бросила школьный рюкзачок на диван, промахнулась и побежала в свою крохотную спальню.
Эллен обняла ее и остановила.
– Деточка, что случилось?
– Пусти!
Каро остановилась с Анжеликой на руках. Обычно восьмилетняя Кайла была спокойной и покладистой девочкой, что очень много значило в жизни семьи, сосредоточенной на Анжелике. Сейчас из ее глаз катились слезы, и она отчаянно дергалась, пытаясь вырваться из материнских объятий. Это ей, естественно, не удалось.
– Кайла, я должна знать, что случилось. Расскажи, что тебя расстроило. Кого ты ненавидишь?
– Их всех! Джесси, и Аву, и Лили! Они говорят… они говорят…
– Что они говорят?
– Они говорят, что не придут ко мне на день рождения и играть ко мне никогда не придут, потому что у нас в доме всегда воняет говном и лекарствами!
Лицо Эллен на мгновение жалко сморщилось, и она крепче прижала к себе плачущую дочку. Каро видела сейчас у сестры то выражение, какое рано или поздно появляется у всех хороших родителей, когда они оказываются не в состоянии оградить детей от несправедливости мироустройства.
Кайла родилась вскоре после того, как Каро поступила в медицинский институт, через несколько месяцев после того, как Эллен, стремясь к самостоятельности, вышла замуж за Эрика. Когда у Эллен начались родовые схватки, Эрик, по своему обыкновению, отправился на гулянку с дружками, и Каро не только отвезла сестру в больницу, но и участвовала в приеме родов, которые прошли необыкновенно быстро и легко для первого раза. Как только Кайла выскользнула в этот мир, Эллен воскликнула: «О, дайте мне! Кто это?»
«Девочка, – ответила Каро, опередив акушерку. – Изумительная девочка».
«Дайте ее мне!»
«Только на минуточку», – строго сказала акушерка, вкладывая младенца ей в руки. А Каро смотрела на мать и дитя и готова была расплакаться. Ее младшая сестра совершила совершенно банальный, но тем не менее чудесный и чрезвычайно радостный поступок, и вот, пожалуйста: появился совершенно новый человек, который только что добавил совершенно новое качество в жизнь не только Эллен, но и Каро. Она теперь не только сестра, будущий врач, но тетя. Тетя Каро.
«Я назову ее Кэролайн».
«Нет, – возразила Каро, не успев даже понять, что вообще говорит. – Не называй ее моим именем. Она… это она! Эллен, ты посмотри, нет, ты только посмотри на нее!»
«В таком случае пусть будет что-то похожее на твое имя. Я так хочу! Кристина. Кэтлин. Нет… Кайла!»
«Кайла, – повторила Каро, прикоснувшись к щечке младенца, покрытой первородной смазкой. – Ну, здравствуй, Кайла».
«Почему мы обе плачем?» – спросила Эллен.
«Не знаю», – ответила Каро, вытирая слезы (да разве можно ей плакать, она же доктор!), а медсестра тем временем забрала Кайлу у матери и унесла купать, взвешивать и оформлять документы.
Каро медленно обвела взглядом маленький съемный домик. Потертый ковер, покрытый пятнами от многочисленных загрязнений, неизбежных при уходе за Анжеликой. Древняя ванная, втиснутая между дверями спален, в одной из которых жила Кайла, а во второй стояли узкая кровать Эллен и кроватка Анжелики.
Эллен что-то тихонько ворковала Кайле, и та понемногу успокоилась.
Так зачем, на самом деле, Каро пришла сегодня к Эллен? Показать письмо от двоюродного деда? Конечно. Или еще и затем, чтобы еще раз увидеть… все это?
Денег никогда нет.
Как и возможности обеспечить уход за Анжеликой.
Страдания и слезы Кайлы.
И астрономическая зарплата.
– Эллен, – сказала Каро. – Я передумала. Ты права. Когда речь идет о такой зарплате, просто глупо было бы не выяснить, что и как. Я лечу на Кайманы.