Если нельзя развлечься за пределами дома, время тянется медленно. Даже когда в октябре дни становятся короче, а воздух приятнее, я по-прежнему натираю уже сверкающие поверхности, успокаиваю тревожность с помощью приготовления пирогов и расхаживаю взад-вперед. Преподаватель актерского мастерства в колледже говорила, что не следует бесцельно ходить по сцене, потому что в реальной жизни люди так себя не ведут. У человека должна быть причина идти в ту или иную сторону. Это клише, сказала она. Но я именно так себя и веду.
Я наблюдаю за дремлющей Эйвери. Она наконец-то спит всю ночь, а днем ее сон становится короче. Мне больше нравится, когда она бодрствует, но я стараюсь не сильно ее тревожить, когда выношу на веранду и укладываю в установленный там манеж. Я сижу на качелях на веранде и смотрю, как Пейдж Моретти из дома чуть дальше по улице сгребает кучи мокрых листьев. Она отправляет свою таксу погадить на лужайке Карлсонов и дает ей печенье из кармана, когда та подчиняется. Я мысленно улыбаюсь. Я сочувствую Пейдж из-за ее утраты, и мне хотелось бы как-то помочь или что-то сказать. Официально мы даже не знакомы. Ведь все в квартале знают, что со мной что-то не так. Только та блондинка, которая однажды принесла мне кекс, постоянно заглядывает к нам, но думаю, моя замкнутость и ее уже оттолкнула.
Так было не всегда. Всего три года назад летом я работала на роскошном курорте юга Франции. Подавала напитки в баре у бассейна с видом на Средиземное море. Я была загорелой и стройной и неплохо зарабатывала, наливая «Розе рояль» загорелым и подвыпившим клиентам. А по вечерам плавала в бассейне с соленой водой, ела бёф бургиньон и гужеры [3] под мерцающими гирляндами на пляже и знакомилась с очаровательными людьми со всего света, приехавшими на отдых.
Лукас был одним из тех очаровательных людей. Американец, работающий в известной крупной компании. Ну, во всяком случае, меня он очаровал. Он навещал родителей, которые переехали во Францию, когда вышли на пенсию, и устроил им неделю массажа и посиделок в баре отеля. Тогда я была совершенно нормальной. Даже более того. Полной энергии. У меня были сверкающие волосы, платья, блеск для губ и оптимистичное отношение к жизни. Тогда, в двадцать шесть, я планировала вернуться в аспирантуру в Лондоне, проработав еще год на курорте и накопив денег. Лукас увидел меня таким человеком – каким я тогда и была.
Однажды вечером, когда уже стемнело и все клиенты давно покинули пляж, я сидела в длинном свитере на шезлонге. Там стояло много пустых шезлонгов, я придвинула один из них прямо к черным волнам и смотрела на воду. Появление Лукаса застало меня врасплох. Чуть раньше я видела, как он болтал с несколькими парочками у бассейна. Лукас явно меня заметил, но не подошел и ничего не заказал, поэтому, хотя он показался мне опасно привлекательным, я не придала этому значения.
– Добрый вечер, – поздоровался Лукас, и я машинально огляделась, удостоверившись, что успею сбежать в безопасное место, если он окажется маньяком. Это инстинкт, которым точно обладают все женщины на земле. К Лукасу это не имело отношения, просто автоматическая реакция, как от удара молоточка по коленке, но он заметил.
– Прости. Я не хотел тебя напугать. Я просто… – Он показал на берег, и тут я заметила шорты для бега и наушники. – И увидел тебя. Ты же работаешь в баре у бассейна, верно?
После этого мы проговорили целый час. Потом я принесла бутылку красного и два пластиковых стаканчика, а он прихватил пару полотенец с пляжной стойки, в которые мы укутались как в пледы, и я влюбилась по уши. Лукас оказался старше меня на тринадцать лет, и если б родители были еще живы, то наверняка задумались бы. Мои друзья сначала посчитали такую разницу в возрасте необычной, но решили, что это так сексуально – богатый и пылкий американец. Однако меня в нем привлекло не это. Конечно, поначалу это сыграло свою роль, но каким-то непостижимым образом в его присутствии я чувствовала себя как за каменной стеной.
Полгода спустя Лукас сделал мне предложение, и даже не в виде вопроса. Он снова приехал в Марсель, а пока его не было, мы много ночей разговаривали по видеосвязи. Он был таким уравновешенным и приземленным – в отличие от меня. После колледжа я несколько лет путешествовала по миру, работая, к примеру, в баре у огромного бассейна. Я хотела путешествовать и быть свободной, все мое имущество умещалось в один чемодан и ручную кладь, я никогда не задерживалась нигде надолго, чтобы создать настоящие связи с людьми, и это становилось утомительным. Лукас был полной противоположностью: занимался хедж-фондами, инвестициями в недвижимость, ходил на званые ужины, и я была готова изменить свою жизнь.
Лукас взял отпуск на несколько недель, отчасти для того, чтобы провести время с родителями, купить им кондоминиум и отремонтировать дом. Он так и сделал, а я в это время расторгла свой контракт на курорте. Мы устроили скромную свадьбу на пляже с его семьей и несколькими моими друзьями с работы. Это было слишком хорошо, чтобы являться правдой. Мне следовало догадаться, что все происходящее чересчур похоже на сказку, так не бывает и обязательно случится беда.
Но вскоре после переезда в его страну, где мне нечем было заняться, одним вечером случилось нечто ужасное, и все изменилось. Я изменилась.
Я смотрю на улицу, и взгляд останавливается на воротах у въезда в квартал, где громоздятся друг на друга почтовые ящики, и гадаю, как докатилась до такой жизни. Кажется совершенно невероятным, что еще совсем недавно я могла просто выйти за дверь, завести машину, зайти в ресторан или магазин, сесть на самолет и в одиночестве улететь в другую страну, что я была свободна как ветер, а теперь не представляю себя в мире за пределами района.
– О господи!
Появившаяся откуда ни возьмись гостья возвращает меня к настоящему.
– Ой, прости, я не хотела тебя напугать!
Это та женщина из дома напротив. Не помню, как ее зовут, но, похоже, она постоянно приносит тарелки с выпечкой.
– Э-э-э… Ничего, я просто… Все в порядке, – запинаюсь я, машинально попятившись и озираясь через плечо, как будто мы занимаемся чем-то противозаконным.
Вот какой я стала. Дерганой. Напуганной.
– Прости, я не видела, как ты подошла, – говорю я, и это правда, хотя и трудно поверить.
Она вся такая сияющая, всегда в топах с блестками и гладкими волосами со стрижкой каре. Когда она болтает с другими соседями или выходит из машины, то вечно напевает что-то себе под нос или смеется. Наверное, она самый счастливый человек, которого я видела в жизни. Пытаюсь вспомнить ее имя. Вроде бы Кэролайн.
– Брауни Бетти, – улыбается она, протягивая мне тарелку.
– Бетти Брау… Мне казалось, тебя зовут К…
Я смущенно запинаюсь. Она так громко смеется, что я смотрю на манеж Эйвери – не проснулась ли дочь.
– Кора, да. Нет, я говорила о яблочном брауни «Бетти».
– Ой.
Я краснею и беру протянутую тарелку.
– Там коричневый сахар и сливочное масло, но ты такая худышка. Тебе не страшно, – хихикает она.
– Это так мило. Спасибо.
Кора не уходит, и от ее присутствия мне становится не по себе. Надо постараться выглядеть нормальной. Как бы поступила прежняя, нормальная я? Наверное, пригласила бы ее войти. Но я не могу.
– Я бы пригласила тебя, но… – указываю на Эйвери.
Увидев ее, соседка радостно взвизгивает и подходит поближе, чтобы лучше рассмотреть.
– Конечно, конечно. Какой ангелочек.
– Спасибо.
Я улыбаюсь и гадаю, получилось ли у меня поставить точку в разговоре. Кора не смотрит на меня, а продолжает ворковать над Эйвери.
– Ох, меня так умиляют младенцы. Моей семнадцать, и я тоскую по малышам с тех пор, как она начала ходить. Сколько лет этой милашке?
– Почти семь месяцев, – отвечаю я.
Я никуда не хожу с дочерью и не привыкла, что бы ей кто-то восхищался. И это приятно, хотя бы ненадолго.
Кора оборачивается:
– Она… просто совершенство. Если тебе понадобится помощь с малышкой, ты знаешь, к кому обратиться. Бесплатно, мне просто хочется зацеловать ее маленькое личико, – воркует она над спящей Эйвери тоненьким голоском и снова поворачивается ко мне. – Может, нарежешь кекс и мы посидим здесь?
Она пытается взять у меня тарелку, словно собирается немедленно пройти через дверь, как у себя дома, и поискать на кухне вилки и тарелки. Я на автопилоте отбираю тарелку.
– Ой, прошу тебя, сядь, – прошу я, потому что выбора у меня нет.
С трясущимися руками вхожу через сетчатую дверь и босиком иду на кухню. Пока я неуклюже копаюсь в ящике в поисках вилок, мне в голову лезут безумные мысли. А вдруг она из тех женщин, которые крадут младенцев из-за… как это называется, когда страстно хотят детей? Я заставляю себя не бежать стремглав обратно, чтобы проверить. Это же бред. Кора буквально излучает сияние. Но погодите-ка, а разве социопаты не такие – выглядят нормальными, даже слишком милыми? Стоп. Соберись. Вот дерьмо. Ладно.
Я приношу приборы и тарелки и сажусь на край плетеного шезлонга напротив Коры, поскольку она заняла мой стул. Она быстро берет все на себя. Как будто не может не играть роль хозяюшки, хотя она у меня дома. Кора отрезает щедрые порции… как там называется этот кекс? И раскладывает по тарелкам, слизывая излишки с большого пальца, когда протягивает мне тарелку. Мне хочется, чтобы Эйвери проснулась и захныкала, чтобы появился повод унести ее в дом и прекратить этот визит, но малышка спокойно лежит, с прилипшими к голове идеальными влажными завитками волос, розовый ротик постоянно сморщивается и распрямляется – видимо, ей что-то снится. Интересно, какие сны могут быть у младенца?
Мы сидим напротив друг друга. Я понимаю, что надо похвалить брауни, но, на мой вкус, американские десерты слишком сладкие и мне не хочется глотать еще один кусок.
– Замечательно, – лгу я.
– Спасибо. Старинный семейный рецепт.
– Как мило, – отзываюсь я, и мы молча едим.
– Белый сахар, – хихикает Кора, и ее круглые щеки краснеют.
– В смысле?
– Секрет в белом сахаре. Вместо коричневого. Так что надо бы назвать кекс Белой Бетти. Ах да, и капелька апельсинового сока.
– Понятно, – улыбаюсь я.
– Наверное, никакого секрета здесь нет. Могу дать тебе рецепт, если хочешь.
– Ой вообще-то я не люблю печь, но так мило с твоей стороны предложить, – отзываюсь я, и она машет рукой – мол, ничего страшного.
Мы снова молчим. А потом…
– Знаешь, наши мужья несколько раз тусовались вместе, а мы с тобой вроде бы впервые, – замечает Кора.
Я и не догадывалась, что мы «тусуемся». Больше похоже, что я пытаюсь выбраться из западни. Но я согласно киваю – ответить все равно нечего.
– Просто… Я видела, как ты целыми днями ездишь туда-сюда, и решила, что у тебя куча дел, – выдавливаю я, как сказал бы нормальный человек, чтобы поддержать разговор.
– Ох, боже мой! Просто Мия занимается буквально всем. Волейбол, игра на скрипке, танцы. А еще родительский комитет, сбор продуктов и игрушек для бедных, и это круглый год, между прочим. Длиннющий список, но ты права, у тебя голова может пойти кругом, если все время смотреть, как я мотаюсь туда-сюда целый день. – Кора смеется, и ее щеки снова краснеют. Похоже, она нервничает. – Но для соседей у меня, конечно, всегда найдется время, – добавляет она.
– Это все звучит так интересно, – тяну я, и тут выражение ее лица меняется.
– О нет. Нет. Вообще-то… это ужасно скучно.
Кора опускает взгляд на тарелку и вилкой возит по ней крошки. Вот черт. Она знает. Наверное, Лукас рассказал ее мужу или еще кому-то, что я не выхожу из дома. Она пришла из жалости и считает меня чокнутой.
– Ну, одна птичка нашептала, что твой Лукас через пару недель собирается поиграть в гольф с моим Финном. И я решила: приглашу-ка я тебя и сладкую малышку Эйвери на пирог и вино. Конечно, ты можешь назвать это и вечерним чаем. – Эту фразу Кора произносит с дрянным британским акцентом и смеется над собственной шуткой. – Ой, погоди, вы же называете обед ужином, а ужин – чаем, – со смехом говорит она.
Я не знаю, что на это ответить. Если Лукас рассказал ей обо мне, тогда почему Кора считает, будто я могу к ней прийти? Вероятно, он объяснил, что я могу погулять в маленьком сквере за нашим домом, но только когда там никого нет, а иногда способна дойти до почтового ящика, не испытав панической атаки, и Кора думает, что всё между этими двумя точками – вроде как дом, а значит, ничего страшного не случится. Я много об этом размышляла. Как Лукас будет объяснять знакомым. И что они подумают.
Кора ведет себя очень любезно, хотя и слегка назойливо, и я до сих пор не понимаю, как справиться с этим разговором. Она ставит тарелку на пол у своего кресла и стряхивает крошки с длинной юбки. А потом выжидающе смотрит на меня. Я не могу соврать, что должна проверить свое расписание – нет ли у меня других дел. Лукас отобрал у меня эту отговорку, рассказав все ей.
Кора замечает, что я слишком долго не отвечаю. Чувствую, как в груди разливается жар, и вдруг Эйвери начинает плакать с визгливым воем. Я подбегаю к ней и беру на руки, покачивая на своем бедре и воркуя.
– Ладно. – Кора встает, воспринимая это как намек, что пора уходить. – Просто дай мне знать, дорогая, – мягко произносит она, касаясь моей руки, но выглядит разочарованной, и я не могу не задуматься: какое ей вообще дело?
Я ведь просто странная незнакомка, живущая напротив. Ради чего столько усилий? Кора берет маленький кулачок Эйвери большим и указательным пальцем и целует.
– Ну какая же сладкая, – умиляется она и неожиданно добавляет: – Оставь себе брауни, а тарелку я заберу как-нибудь в другой раз.
И уходит.
Глядя, как Кора идет к себе, я стараюсь не думать о том, что она получила повод вернуться. Она машет Пейдж и гладит соседскую кошку, нежащуюся на солнышке у крыльца, а потом из ее дома выбегает девочка-подросток, сует Коре сумочку и кричит, что они опаздывают. Видимо, это Мия. Они садятся в «Лексус» и уезжают.
Я наблюдаю, как задние габаритные огни сворачивают к почтовым ящикам у ворот и дальше на шоссе. Целую Эйвери в головку и закрываю глаза. И даю молчаливое обещание, что мы с ней тоже будем похожи на них: мать и дочь, беззаботно едущие на футбольную тренировку. Я найду способ выбраться из личного ада, в который каким-то образом себя втянула, и Эйвери, возможно, даже никогда не узнает, что я была такой.