Они вышли из здания конторы лесхоза: директор с начальником экспедиции впереди, следом высокий мужчина, просидевший всё время аудиенции у директора в углу и не проронивший ни одного слова. Практиканты сразу же промеж себя прозвали молчуна Длинным. За Длинным шли Витька с Генкой, а следом еле волочил ноги Василий Тараканов. Тараканову было плохо: он часто охал и что-то бубнил себе под нос, но старался далеко не отставать. Шли минут десять. На другой конец города. Одну улицу прошли почти до конца, свернули в переулок, потом ещё одна улица, два поворота и подошли к городской окраине. К крайней избе, за которой начинался широкий луг. Через луг к лесу тянулась черная, как запёкшаяся кровь на ране, разбитая гусеницами тракторов дорога. У дороги стоял большой полуразваленный стог серой прошлогодней соломы. Пахло луговыми цветами, сосновой смолой и соляркой. Возле избы стоял первый венец сруба, а два молодых мужика чистили от коры брёвна. Тут же жилистый старик лет семидесяти неторопливо рубил топором на уже очищенном бревне жёлоб. К этому старцу директор и направился.
– Здорово, Игнат Семёныч, – крикнул директор, подойдя поближе. – Как жизнь молодая?
Старик выпрямился, положил топор возле бревна, утёр рукавом мокрый лоб и пожал плечами.
– Живой пока…
– А чего это как долго ты сруб делаешь? – Анатолий Иванович кивнул в сторону очищенных от коры брёвен. – Ещё в начале мая я тебе лес выписал…
– Дык, – старик махнул рукой, – ребятам всё некогда. Трактористы они, а сам знаешь – сколько у трактористов летом работы. Вот они и работают с утра до ночи, с меня же какая польза. А ты чего пришёл?
– Дело для тебя есть.
– Какое ещё дело?
– Хорошее. Вот товарищей до Гнилой Пади надо проводить.
– Куда? – Игнат Семёнович нахмурился и засопел. – Так это ж два дня туда, два обратно. Неделя, почитай. Не пойду…
– Мы заплатим, – решил поучаствовать в уговорах и начальник экспедиции.
– Никаких денег не надо, – замотал головой старик. – Покос начинается, а я уйду на неделю. Чего корова зимой есть будет? Вы ей сена наготовите? Вы в своём уме? Сейчас для заготовки сена каждый день на вес золота. Придумают же… На неделю… И не молодой я уже по лесу бегать. Не пойду!
– Вы нас только до Барсучьей горы доведите, – неожиданно подал голос Длинный. – А дальше мы сами попробуем дорогу найти.
– Куда? – Игнат Семёнович удивлённо глянул на Длинного. – До Барсучьей горы? Ты местный что ли?
– Нет, – покачал головой Длинный, – я воевал в этих лесах в партизанском отряде. Меня в отряд как инструктора по взрывному делу прислали. На Барсучьей горе у нас основной лагерь был, а в Гнилой Пади мы ещё один устроили. Для подстраховки. Так что там я места немного знаю, а вот в городе вашем ни разу не бывал. Всё в лесу да в лесу. И дороги от города до Барсучьей горы совсем не знаю…
– Ишь, умник, – усмехнулся Игнат Семёнович. – Через Барсучью гору в Гнилую Падь собрался идти. Совсем с головой не ладишь?
– Вы это, того, – перебил старика начальник экспедиции, – повежливей, пожалуйста. Антон Борисович Зотов мой заместитель, учёный лесовод и без пяти минут доктор наук…
– Подождите, Александр Ильич, – остановил начальника без пяти минут доктор и обратился к старику. – Так есть ближе дорога в Гнилую Падь?
– Конечно, есть! – старик тряхнул седой головой. – Через Барсучью гору решили они идти! Так это, почитай, лишний день по лесу плутать. Ладно! Уговорили. Завтра утром и пойдём. Через Барсучью гору решили они пойти. Вот, недотёпы. Одно слово – столица…
Сговорившись с проводником, экспедиция пошла на автовокзал – встречать своих товарищей, а директор в контору – работать.
На вокзале встретили ещё двух человек: очкарика лет тридцати, который сразу же представился Иваном, и Анну – молодую, но не очень красивую женщину с широким лицом, с глазами похожими на оловянные пуговки и маленьким курносым носом. Пошли в гостиницу, где для участников экспедиции были забронированы номера. Потом все вместе пообедали в столовой лесхоза, после обеда Александр Ильич устроил подробный инструктаж, проверил экипировку, в которую обрядили новых членов его команды, тяжело вздохнул и велел всем отдыхать. Выход назначили на четыре утра.
– Собираемся у крыльца конторы, – сказал Александр Ильич. – Не опаздывать. Время дорого!
Спать было ещё рано. Практиканты пошли погулять по городу. Увидев около дома культуры афишу фильма «Единственная дорога», ребята решили сходить в кино. Билетов на шесть вечера уже не было, а потому взяли билеты на восемь. Время до начала фильма было вдоволь, а потому Витька с Генкой купили в ларьке по «эскимо» и уселись в парке на лавочке. Всё было хорошо: в тени не жарко, мороженное вкусное, птицы весело поют… Но благодать оказалась хрупкой. Из кустов на аллею вышли с десяток пацанов довольно хулиганистого вида. Они быстро глянули по сторонам и окружили скамейку, где наслаждались жизнью практиканты.
– Кто такие? – поинтересовался вожак гоп-компании, длиннорукий и рыжий парень лет семнадцать с заживающим синяком под глазом. – Кто разрешил на нашу лавочку садиться? Гоните по рублю!
– Чего? – попробовал встать Витька, но его сразу в четыре руки усадили обратно.
– Борзые что ли? – вожак приготовился «съездить» Генке по носу, но грозный рык прогремел в тишине вечернего парка.
– Пошли отсюда, шелупонь! Кто студентов тронет, башку отшибу! Гопники! Так вашу не так!
Пацанва разбежалась от громкого крика, как воробьи от пущенной из рогатки гайки. А к лавочке подошёл Вася Тараканов. В руке Тараканов держал нож. На ногах Вася держался еле-еле, а потому сразу же бухнулся на лавочку, больно ударив костистым плечом Генку, но тот даже не поморщился. Подумаешь, по плечу ударил добрый человек. Минуту назад они и не такого натерпеться могли.
– Вот так вот, щеглы, – чуть помолчав, вздохнул Вася и сунул нож за голенище сапога. – Третью неделю квашу и никак остановиться не могу. Хорошо, что завтра в лес уходим, там водяры не продают, а хотя… сказывали, что Степан Бобров хорошую самогонку гонит. А мы ж наверняка через его сторожку пойдём. Вот, зараза. Нигде от неё не скроешься…
– А нам в музее сказали, – решил поговорить и Генка, – что какой-то Степан Бобров был здесь геройским подпольщиком. Это не он?
– Он самый, – почесал обросшую сивой щетиной скулу Вася. – Он сейчас безвылазно в лесу с бабой своей, с Тонькой Подстилкой проживает. Как медведь в берлоге…
– Почему с «подстилкой»? – надумал побеседовать и Витька.
– Так, Тонька в комендатуре у немцев работала, – теперь Тараканов поскрёб пальцами макушку. – Она, говорят, немецкий хорошо знала, потому её туда и взяли. Мне, когда немцы пришли, двенадцать было, а им со Степкой лет по восемнадцать, поди. Они десять классов в сороковом закончили. Помню я их. Я тогда в пятый пошёл. А они на трибуне стояли за ручку… Счастливые… Отличники… Мать их… Вот ведь как жизнь повернуться может… Поехали они в Москву. Поступать. В университет, стало быть. Тонька поступила, а Стёпка нет. В армию его не взяли, он хромой с детства. Ногу ему телега переехала, а потом чего-то там срослось не так. Короче, остался он в Зуйске. В кочегарке работал. Все удивлялись: чего это он в кочегары пошёл? Его и в школу пионервожатым звали, и в клуб – заведующим. А он… Впрочем, это его дело…. А как война началась, так и Тонька вернулась. Как уж у них всё развивалось – не знаю, не до них тогда было. А в сорок третьем Стёпку арестовали, мол, подпольщик. Потом он сбежал… Сказывают, что Тонька всё через своего полюбовника немца побег устроила. Малость погодя Стёпку ранили и как-то отправили на большую землю. Вот. А Тоньку ещё в сорок пятом судили. Дали десять лет. Стёпка потом приехал, кричать везде стал, что Тонька в комендатуре по заданию подпольщиков работала. Оговорили, дескать, её злые люди. Ему не верили, мол, выгораживает зазнобу свою. Куда он только не совался: и в область ездил, и в Москву, только всё попусту. Как тут докажешь, если из подполья у нас в городе никого кроме Стёпки и не осталось, а как Тонька с немцами якшалась, так это любой видел. Короче, озлился Стёпка на всех, поехал в Сибирь и поселился там возле лагеря, где Тонька срок мотала. А как ей освобождение вышло, Стёпка с Тонькой вернулись сюда. Стёпка лесником устроился, и уж который год живут они в лесу. В самую глушь забрались. Там болото рядом нехорошее, поэтому из наших туда редко кто ходит. Старики говорили, что нечисти там полно. В том болоте кулаки здешние красноармейцев из продотряда утопили и теперь по ночам выходят красноармейцы в одних кальсонах и ищут – кому бы отомстить. Сам я их не видел, но мне всё это знающие мужики рассказывали. Те врать не приучены… А Стёпке всё по барабану… Раз в месяц он придёт в город, зарплату получит, прикупит чего надо и опять в берлогу свою. Тонька в городе совсем не показывается…
Вася замолчал и посмотрел на ехавший по улице грузовик. В кузове грузовика сидели солдаты с красными погонами. За грузовиком ехал милицейский «уазик».
– На той неделе в соседнем районе «зеки» дёру дали, – потёр кулаком глаз Вася. – Ищут теперь их по всей округе… Пойду-ка я домой, а то загребут под горячую руку да в «кутузку» определят. Неудобно тогда перед Анатолием Ивановичем получится, он мне уж раз пятый последний шанс даёт, а у меня всё не славу богу. Да и условка только через полгода закончится. Пойду… Короче, пацаны, кто начнёт рыпаться, сразу по скверу бегите, а там за оградой направо моя изба. В окно стукните, а я уж тогда их всех разгоняю. Возьму дубину и… Вот так-то, щеглы…
Вася вытащил на свет божий старинные карманные часы с двуглавым орлом на крышке, откинул крышку, посмотрел на циферблат, зажмурился, ещё раз посмотрел, потом махнул рукой и побрёл к своему дому, а Витька с Генкой двинулись к дому культуры. Когда практиканты перешли дорогу, перед ними остановился новенький автомобиль «Жигули» третьей модели.
– Ребята, – высунулся из окна автомобиля загорелый мужчина в модных солнцезащитных очках, – где у вас тут срубами торгуют?
– Чем? – переспросил Генка.
– Срубами, – модник глянул на ребят поверх очков. – Дом хочу матери новый поставить…
– А мы не знаем, – развёл руками Витька. – Мы не местные.
– Эх, вы, – буркнул мужчина и погнал машину дальше по улице.
Кино было про югославских партизан и ребятам понравилось. Они долго ещё в своей каморке, лёжа на раскладушках, рассуждали – как ловко партизаны уничтожили вражескую колонну, потом решили на первом же привале поговорить с Длинным, то есть – с Антоном Борисовичем о его службе в партизанском отряде. Это как раз и будет первый материал для доклада. На том и уснули…