Поутру все страхи развеялись.
Солнце светило ярко, утренняя прохлада постепенно сменялась дневным зноем, а Джаннер представлял, что он умеет летать. Он смотрел, как над пастбищем порхают стрекозы, и воображал себя стрекозой, пытаясь понять, что она видит и чувствует. Вот лёгкий порыв ветра отбрасывает стрекозу через весь луг, швыряет её направо и налево, то поднимает выше верхушек деревьев, то заставляет круто спускаться к самому морю… Джаннер думал: будь он стрекозой, он бы смеялся от радости (если стрекозы, конечно, умеют смеяться) – ведь тот, кто летает, не боится споткнуться. Джаннеру казалось, что в последние несколько месяцев он совсем разучился владеть руками и ногами. Кисти стали длиннее, ступни больше, и мать недавно пожаловалась, что он очень неуклюж.
Джаннер полез в карман и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, достал сложенный листок. В животе у него что-то вздрогнуло – совсем как в ту минуту, когда он нашёл эту бумажку неделю назад, подметая мамину комнату. Джаннер развернул листок и посмотрел на нарисованного мальчика, стоящего на носу небольшой парусной лодки. Мальчик был худощав и темноволос, он очень походил на Джаннера. В небе висели пышные белые облака, а волны осыпали лодку брызгами, которые были нарисованы так натурально, что, казалось, стоило их коснуться – и рисунок расплывётся от влаги. Внизу стояла подпись: «Мне двенадцать лет. Я провёл два часа в одиночку в открытом море. Лучший день в моей жизни».
Кто этот мальчик, написано не было, но Джаннер знал, что на рисунке изображён его отец.
Никто не говорил ему об отце – ни мать, ни дедушка. Джаннер мало что о нём знал. Но найти этот рисунок было всё равно что распахнуть окно в тёмной комнате. Джаннер окончательно убедился, что в мире есть нечто большее, чем перспектива до самой смерти жить в городке Глибвуд. Он раньше никогда не видел вблизи лодку. Он наблюдал за ними с утёсов – за точками, которые, оставляя за собой пенный след, похожий на белую ленту, устремлялись навстречу приключениям. Джаннер представлял себя на собственном корабле, он чувствовал на лице ветер и солёные брызги – точь-в-точь как мальчик на рисунке…
Джаннер вздрогнул и обнаружил, что стоит опершись на вилы по колени в колючем сене. Вместо морского бриза ему в лицо ударило облако мякины и пыли, в нетерпении поднятое конём по кличке Данни, запряжённым в повозку с сеном, которое нужно было отвезти в амбар. Джаннер трудился с самого рассвета и уже съездил туда-обратно три раза, желая поскорее закончить со своими обязанностями.
Городок праздновал День Дракона. Для Джаннера это был единственный повод порадоваться, что он живёт в захолустном Глибвуде.
Горожане целый год ждали Дня Дракона. Как будто все жители Скри съезжались в Глибвуд на праздник. Джаннер с восторгом думал про состязания и лакомства, странных людей из далёких краёв и драконов, поднимающихся из Тёмного моря тьмы…
Джаннер, насколько он помнил, ни разу за двенадцать лет не выезжал за пределы Глибвуда. День Дракона был для него редкой возможностью повидать свет – и отличным поводом быстро перевезти сено. Мальчик вытер пот со лба и с тоской посмотрел на стрекозу, которая зигзагами уносилась прочь. Он налёг на вилы и, охнув от натуги, забросил кипу сена в повозку. В то же мгновение Джаннер наступил на камень, засыпанный разбросанным на земле сеном, споткнулся и упал прямо в свежий конский навоз.
Мальчик вскочил, отплёвываясь и вытирая лицо. Данни, взглянув на него, фыркнул и принялся жевать траву – а Джаннер побежал умываться.
По ту сторону поля брат Джаннера Тинк (его настоящее имя было Кальмар) сидел верхом на коньке крыши, держа в зубах два гвоздя, а в руке молоток. Тинк пытался прибить отставшую доску, но так дрожал, что ему никак это не удавалось. В раннем детстве он пугался, даже когда дедушка сажал его на плечи; Тинк натужно хохотал, но глаза у него выпучивались от страха, пока он вновь не оказывался на земле.
Дедушка Подо всегда поручал латать крышу Тинку, поскольку считал, что мальчику нужно побороть страх. Но одиннадцатилетний Тинк никак не мог совладать с собой. Дрожа как лист, он вынул из зубов гвоздь и робко стукнул молотком, а потом посмотрел через поле и увидел, как Джаннер, споткнувшись, рухнул с головой в водопойную колоду. Тинку очень хотелось поскорей закончить и поиграть со старшим братом в зибзи[1] в честь Дня Дракона.
На крыше от Тинка не было никакого проку, зато по земле он бегал не хуже оленя.
От первого же удара деревянным молотком гвоздь выскользнул из пальцев. Тинк тщетно попытался подхватить его, покачнулся и в страхе лёг на живот, уцепившись за горячую от солнца крышу. Гвоздь и молоток поехали в разные стороны и упали на землю. Тинк застонал: теперь предстояло аккуратно добраться до лестницы и спуститься. А значит, праздничные развлечения откладывались на неопределённый срок.
– Ты ничего не потерял?
– Бросай сюда, – буркнул Тинк.
Послышался смех. Молоток, вращаясь, взлетел в воздух и упал на крышу рядом с ним. Мальчик набрался храбрости и дрожащей рукой схватил инструмент, прежде чем тот успел съехать обратно.
– Спасибо, Лили, – сказал он, стараясь говорить спокойно.
Лили снова села на крылечко у задней двери и принялась чистить картупель, что-то напевая под нос. Малыш лежал у её ног, в теньке, виляя хвостом и тяжело дыша.
Затем Лили поднялась, опираясь на маленький деревянный костыль, и смахнула с подола очистки. Подхватив ведро, она заковыляла к дому. Малыш бежал за ней.
Правая нога ниже колена у девочки была изогнута внутрь под странным углом – так, что ступня боком волоклась по полу. Но Лили давным-давно научилась ходить с опорой, и каждый год дедушка делал ей костыль побольше, попрочнее и покрасивее. Нынешний костыль Лили был вырезан из тиса и украшен по всей длине фиолетовыми цветочками.
Лили поставила ведёрко с чищеным картупелем на стол, рядом с мамой, которая возилась над огромным котлом похлёбки.
– Спасибо, детка, – сказала Ния, вытерла руки о передник и заправила выбившиеся пряди волос за ухо.
Она была высока и изящна, и Лили подумала: мама так красива, что простое платье кажется на ней королевским нарядом. Руки у Нии загрубели от многолетнего тяжёлого труда, но тем не менее они ловко заплетали Лили косы и нежно гладили сыновей по щеке, когда она целовала мальчиков на ночь.
– Позови-ка дедушку, – попросила Ния. – Он уже целый час торчит в саду, а это может значить лишь одно…
Лили рассмеялась:
– Швапы вернулись?
– Боюсь, что так.
Едва Ния повернулась к котлу, над головой что-то снова загремело. Она провела взглядом по потолку, следуя за звуком. За окном мелькнул молоток, а с крыши донёсся сдавленный стон.
– Сейчас подберу! – крикнула Лили, захромала к двери и бросила молоток Тинку.
Джаннер между тем вприпрыжку подбежал к дому, мокрый до пояса. Пахло от него ужасно, и следом летел целый рой зелёных мух.
Отправившись в сад, на поиски дедушки, Лили услышала, как мама, возмущённо ахнув, погнала Джаннера из кухни. И тут же его стукнул по голове упавший в очередной раз деревянный молоток.