Обратно в военную часть Кирилл вернулся тем же путем, что и добирался до лесного домика. Теперь эти километры по лесу дались ему легко, и джип сослуживца, с которым заранее договорился об обратной дороге, ему пришлось дожидаться сидя под старой толстой елью.
Преодолевая бурелом, он бодро перескакивал старые сухие поросшие мхом стволы. По опушке шел чуть ли не вприпрыжку, а в гуще ему не мешали ни цепкие лапы сухих кустов, ни перекатывающиеся под подошвой шишки, ни болотистая грязь. Нога не давала о себе знать совсем, словно и сама забыла о том, что десять дней назад изнывала от боли и отказывалась работать. И лишь сидя в ожидании сослуживца, Кирилл вдруг заметил свою ногу: она согнутая в колене, лежала на хвойной подушке. Когда он выходил из машины на этом самом месте, чуть больше недели назад, согнуть, и уж тем более вывернуть ее, было адски больно. Мужчина задумчиво нахмурился и попытался вспомнить о том, когда в последний раз его беспокоила рана. Это было ровно до того момента, когда Елена оказалась в его объятиях и поцеловала. Остальные дни прошли в томном и сладком тумане. Когда ему было вспоминать про ранение или боль, если под утренними лучами, их тела сплетались в наслаждении друг другом, еще до того, как их разум успевал проснуться. Если холодными ночами они горели в плену страсти, а от его потного разгоряченного тела поднимался еле заметный пар. Если днем он то и дело ловил ее поцелуи, прикосновения теплый взгляд и улыбку.
Это были прекрасные дни, но именно это делало их кошмарными, если подумать о том, в какую глубокую и топкую яму он закапывал их обоих. Елена была права. Любить друг друга было ужасным решением. И если бы это была только одна ночь… Но они позволили себе провалиться в эти чувства, раствориться в них, подчиниться. Он позволил. Хотя не должен был. Но не сдержался, не смог, не был достаточно силен.
Захрустела лесная дорога и вместе с оглушающим в тишине леса ревом двигателя, среди деревьев замелькал серо-зеленый кузов машины. Он чуть не проехал мимо сидевшего Кирилла, но резко затормозил, проскользив покрышками на еловых иголках.
– Чего недовольный? – Из-за опущенного стекла показалось круглое, почти детское лицо парнишки. – После отпуска же.
– Довольный, – пробурчал Кирилл, обошел машину и устроился на пассажирском сиденье.
– Нога как? – Уперев руку в спинку пассажирского сидения и развернувшись назад, водитель выруливал для разворота.
– Свежий воздух и отдых творят чудеса, – Кирилл постарался сделать голос спокойным. Те мысли, которые им овладели за время ожидания словно вернули его в реальность – в ту, где он солдат-предатель Земли, перебежчик, конвоир и палач. Но досаду выдавать не желал.
– В твоем случае, думаю, отсутствие людей принесло больше пользы. – Водитель заметил боковым зрением вопрошающий взгляд Кирилла и пояснил: – Ну ты типа… интроверт, вроде. Ни с кем не дружишь, в клуб не ходишь. – Он пожал плечами. – Не любишь людей. Да?
Вникнув в смысл этих слов, мужчина угрюмо ухмыльнулся одной стороной губ.
– А кто из нас любит людей то? Забыл, чем мы занимаемся?
– Стараюсь не думать, – совершенно другим голосом, потухшим и низким отозвался парнишка и больше не поворачивал головы к собеседнику, делая вид, что внимательно следит за дорогой.
Машина со свистом выскочила на асфальтированную дорогу и понеслась через арки развесистых крон деревьев, которым теперь никто не мешал расти, ветвиться, опутывать небо над дорогой.
Добравшись до части и пройдя стандартный осмотр у врача, Кирилл сразу отправился в казарму, где провел ночь, позволив себе насладиться воспоминаниями. Он снова ощущал губы, ладони, гладкость кожи и запах Елены. Отгоняя мысли о том, что теперь его чувства смогут стать угрозой для ее безопасности, разрешил себе побыть с ней еще немного. Но под утро истома рассыпалась в блестящие колючие капельки росы под утренним туманом, и отпустила его на волю.
– По вашему приказанию прибыл, – отчеканил Кирилл, войдя в кабинет майора Крыльщикова, командира его батальона.
Тучный, с вечно красным отекшим лицом мужчина, издал выдох с привычным для него свистом и кряхтя поднялся с кресла.
– Андреев. Прибыл значит. К службе готов? – его сиплый голос, противно скрежетал, как ржавая пружина.
– Так точно, – Кирилл выпрямился по стойке смирно, не отводя резкого взгляда от командира. Не мог он на него смотреть без презрения, но очень старался.
– Вольно, солдат. – Крыльщиков по-царски махнул своей заплывшей жиром ладонью, с толстыми короткими пальцами. – Через неделю везем бабский груз на протыкание. Возглавить колонну готов? Как раз успеешь влиться в службу.
Кирилла передернуло от того, как пренебрежительно, надменно и властно этот человек говорил об этом задании. «Бабский груз» – так называли перевозку женщин. «Протыкание» – процедура постановки прививок тем, кто раньше – во времена цивилизации – по разным причинам их не сделали. Теперь Им не нужно скрывать истинную цель инъекций.
Медленно, стараясь сделать это незаметно для майора, Кирилл глубоко вздохнул и выдохнул, в попытке успокоить гнев. И в былые времена, он никогда не называл женщин бабами. Попав на службу, когда мир перевернулся с ног на голову, его слух продолжали колоть подобные высказывания, хотя со временем мужчина привык. Но в этот момент, после проведенного времени с Еленой, которую спас от такого вот «протыкания», в нем разгорелось адское пламя ненависти и гнева. Не только к этому выслужившемуся ублюдку, а ко всей новой системе, рабом которой стал сам. Он машинально прошелся внутренним сканером по всему телу. Все было под контролем. Такие резкие эмоциональные всплески, который испытал в этот момент, были самым опасными для него. Защита на мгновение ослабевала, и демон живущий внутри, мог вырваться наружу. Хотя, и Кирилл часто себе напоминал об этом, у него ни разу не получалось. Возможно, тот давно уснул, ослаб и состарился, атрофировался как мышца, которой давно не пользовались. А он – Кирилл – не пользовался демоном уже очень, очень давно.
– Потянешь? После ранения то? – продолжал майор, покачиваясь в кресле. Его второй и третий подбородок, не имеющие четкой границы с шеей, расплывались в такт движениям.
– Так точно. Репин допустил к службе. – Ответил Кирилл, ссылаясь на заключение полкового врача.
Словно заметив что-то в выражении лица или взгляда Кирилла, Крыльщиков подался к столу, пытаясь перегнуться через него. Но деревяшка столешницы впилась в огромный живот, не позволяя закончить маневр. Он с минуту вглядывался в мужчину, а затем заговорил уже совсем не командным тоном.
– Капитан Андреев, ты прямо образчик послушания, – майор прищурился. – Молча и всегда четко выполняешь приказы. Нареканий на тебя нет. Никаких жалоб или нарушений. – Он откинулся, наконец, на спинку кресла и сложил руки на животе, с трудом дотянувшись пальцами одной руки до другой. – За что ж тебя Степанов так не любит?
– Не могу знать, – спокойно и ровно ответил Кирилл.
– А я знаю: конкурента в тебе видит, – майор повернулся к окну, делая вид, что разговор этот просто болтовня. Но Кирилл знал, что за этими рассуждениями было что-то другое. – Ладно. Дам ему повышение, может успокоится и перестанет доносы на тебя клепать. – Выдохнул майор, все еще всматриваясь в окно.
– Доносы?
– Все ему покоя не дает твоя эта фазенда лесная, – задумчиво и отрешенно продолжал мужчина. – Завидует что ли? Не знает к чему еще придраться. – Крыльщиков повернулся обратно к своему офицеру. – Что ему дался этот домик, я не знаю. Не устроил же ты там повстанческую базу, в самом деле. Хех. – Майор хрипло, со свистом коротко рассмеялся. – Все, свободен. – Он снова сделал барский жест ладонью, отмахиваясь от Кирилла. Тот развернулся на каблуках и быстро покинул кабинет командира, чувствуя дрожь в ногах. Внутри что-то похолодело, сердце бешено забилось.
Следующие пару недель ему предстояло патрулировать зоны инкубаторов – внутренний периметр. Это считалось самым простым заданием, а среди состава воспринималось чуть ли не как отпуск. Сотни женщин парализованы, заперты внутри своих тел. Проходя пост контроля производственного корпуса, у него в голове всплыл термин «синдром запертого», о котором слышал в какой-то передаче, про людей с неврологическими нарушениями, потерявших когнитивные функции, но воспринимающих реальность. Они чувствовали, видели и слышали то, что происходит вокруг, но не имели возможность никак взаимодействовать с внешним миром. Кирилл не знал наверняка, могли ли те женщины…
«Боже, там девочки, совсем дети», – подумал мужчина. Могли ли они все осознавать? Чувствовать, как в их чреве растет инопланетный урод, бояться, страдать, изнывать от безумия?
Задавая себе эти вопросы, Кирилл знал на них ответы. Да, они все чувствовали, все осознавали, слышали и видели. Таковыми были условия успешного вынашивания и рождения гибридов. Мозг женщин стимулировался, как и мышцы, нервы, органы, чтобы воссоздать ощущения полноценного функционирования организма.
– Андреев, – только Кирилл занес ногу, чтобы перешагнуть порог КПП медкорпуса, за спиной послышался хриплый ядовитый голос Степанова. – Слышал, тебя опять на колонну поставили. Так и будешь отбивать зад в дрянных развалюхах? – вразвалочку и шаркающей походкой, Степанов подошел, пожевывая в уголке рта самокрутку. – Тебя б давно повысили, дружище, если хоть мизинцем пошевелишь.
На вытянутом, заячьем лице проступила довольная ухмылка. Кирилл знал, зачем тот завел этот разговор, и знал, как нужно ответить, чтобы его закончить.
– Рыло сказал, что на повышение идешь ты. – Так за глаза называли Крыльщикова за его фамилию и грузность. Кирилл развернулся к собеседнику полностью, и расположил ладони в карманах форменных брюк, стараясь поддержать иллюзию дружеской беседы. – Жек, тебе дали назначение или пока тайна куда ты.
– Тут я, тут, не переживай, – улыбнулся он с оскалом. – Жопу свою и позвоночник будет проще сохранить в здравии. Больше никаких перевозок и конвоя. Буду снова начальником тюрьмы, как в былые.
Для Кирилла это означало сразу две вещи: первое – пересекаться по службе они продолжат, но только в случаях, когда потребуется перемещение заключенных женщин. Второе – он будет выше по званию Кирилла и может, наконец, успокоится на его счет. Последний раз они были с Евгением Степановым в конвое вместе, когда Кирилл спас Елену. И если сначала считал, что Жека мог что-то заподозрить, то потом счел это удачей. Ведь этот человек был гнилым до мозга костей, выслуживался и стучал, не единожды насиловал и убивал женщин. Для него было нормой вытащить женщину в лес, жестко отыметь и застрелить, даже не проверив дышит ли она еще. Он мог оставить ее умирать в лесу, в грязи на корм диким зверям, и забывал об этом через минуту. Поэтому, уж в чем в чем, а в спасении Елены, Кирилла он точно не подозревал: в его картине мира, такого исхода попросту не существовало.
– Проставляешься когда? – бесстрастно поинтересовался Кирилл и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, насильно расправив брови, которые так и норовили сойтись на переносице в одну строгую линию.
– Как только, так сразу… Позову тебя, Андреев, не ссы.
Степанов крепко стукнул Кирилла ладонью по плечу, и с видом победителя, гордо – даже слишком сильно вскинув подбородок – прошествовал мимо.
Однажды, в один из тех редких вечеров в офицерском клубе, когда Кирилл напивался, служивый пищеблока, игравший роль бармена, нашептал историю Степанова. Мол, до всего этого он был начальником колонии общего режима. Имел семью, сына, хоть и не гнушался ходить налево сразу с несколькими женщинами сослуживцами. Жена знала, терпела, делала вид, что ничего не замечает. Но однажды просто не выдержала и повесилась на балконе. Он с трехлетним сыном один остался. Сдал его своим родителям на воспитание и от прав родительских отказался. С тех пор считает всех женщин существами второго сорта, которые не способны уважать мужчин, и могут бросить их с ребенком.
Вот уж, кто точно в этой военной части – да и на всей Земле – был на своем месте, так это Степанов.
Но вот за что Степанов так не любил Андреева, оставалось для последнего загадкой. Хотя, пожалуй, для них обоих. Вряд ли новый начальник тюрьмы задумывался об этом. Как не задумывался о том, почему жена предпочла уйти из жизни, чем жить с ним. Почему его не уважают в части. Почему кровь и смрад гнилой подлости, никогда не смоется с его рук и его души.