Роману Валерьевичу Сенчину
– Сколько стоит, говоришь? Смотря кого и смотря у кого ты спрашиваешь. Мы однажды забухали с ребятами в Ломоносове, там у Арнольда дом. Арнольд – не кликуха. Его на самом деле так зовут, хоть он и армянин. Остальные русские. В тот год ему стукнуло пятьдесят четыре. Курим, общаемся. Я в жопу пьяный. Очнулся после накури и спрашиваю: «Пацаны, а где Братан?» «Как где? – отвечают мне ребята. – Он же вчера присел». Я в ахуе. «Когда успел?» – спрашиваю, отказываясь понимать услышанное. Мы с Братаном знаем друг друга с шестнадцати лет. А однажды его чуть не замокрил ножом торчок. Забегает ко мне домой, а рука в крови. Заперся в ванной. Я выхожу в подъезд, бычу на наркомана: – «Ты че, еп?» А тот и на меня с ножом. Отпрыгиваю, мол, в чем дело? Оказывается, Братан его развел на три сотни рублей. Ну я подумал: «Раз у типа в руках нож, лучше отслюнявлю ему триста». Достаю ему бабло, а он говорит: «Не верю. Положи на ступеньку». Я положил, а он забрал и выскочил на улицу, убежал.
И вот теперь мне неловко, что все уже в курсе, а я только узнал. Чувствую себя лохом, потому что с Братаном виделись на той неделе, а сегодня он уже в СИЗО – странно, что быстро закрыли. Меня подташнивает. Когда сходил проблевался, друганы рассказали подробности.
Узнаю, что его сдал ментам местный стукач, который задолжал им крупную сумму, но надеялся, что они простят, если сольет инфу. Еще неизвестно, что страшнее: смерть или надежда, понимаешь? Прикинь, что ты покупаешь у мента траву и колеса. Есть у тебя, допустим, такая привилегия. Ты думаешь: «Раз мне продают, значит, я свой». На самом же деле все хорошее когда-нибудь заканчивается. Мент привыкает левачить, а ты привыкаешь брать у него дурь. Остановиться уже не можешь, но надеешься, что все и дальше будет хорошо. До тех пор, пока у тебя есть деньги.
– А когда лавэха кончается, тебя закрывают за хранение и употребление…
– Угу. Его похоронили бы в любом случае, я вот к чему. Не проходит, наверное, и часа, как мы вваливаемся к стукачу домой. Замер, воняет мочой от страха, но заявление отзывать отказывается. Извиняться тоже не хочет. Сопли текут, слезы. Зубы стучат, скулит, как собака, но упирается. В общем, тряпка. Знаешь, есть вещи, которым нет обратного хода. Секс, например. Если трахаешься, то надо дойти до конца, и в какой-то момент уже не можешь остановиться. Карточная игра, когда азарт захватывает. Драка… Вот и стукач тогда подвис – ни живой уже, ни мертвый. Оставить в живых – смысл тогда было ехать? Гасить на квартире скучно, да и просто – палево.
– Нон-стоп получается.
– Избивали его методично и долго – часа четыре мутузили, вот тебе и нон-стоп. Ровно в двенадцать ночи отнесли в багажник, чисто как дрова. Я запомнил время – кореш пошутил, что если его тут оставить, то он превратится в тыкву. Превратился, только попозже…
– И чего, куда вы его повезли?
– Далеко-глубоко в лес, под Сосновым Бором… Когда прибыли на место, зассанец оживился.
– Жить захотел, вот второе дыхание и открылось.
– Не знаю, что там у него открылось. Толик вытащил из-под седушки дробовик, а я достал ствол – это я знаю твердо. Вышли мы из машины, а живая мишень уже снаружи – Арнольд выпустил. Остальные двое выкапывают яму, рассказывая друг другу анекдоты. «Ты в школе быстро бегал?» – спрашиваю я стукача, толкая вбок. Для меня он уже не человек и даже не тряпка.
– А кто?
– Одушевленная кукла, вот кто… Первым стреляет Толян. Попадает ему в колено.
«Хрящи в хлам, как для холодца», – смеется, и я замечаю, что простреленная нога болтается, как на соплях. Спотыкается и падает, но буквально сразу же подрывается, стонет и рычит – рвется бежать дальше. Сечешь?
– Ага.
– Вот тебе и «ага». Никогда больше я такого не видел.
– И что потом?
– Далеко он не убежал. Я подошел и выстрелил ему в затылок. Потом мы его закопали и засыпали все вокруг хлоркой – чтоб собаки не нашли, если что пойдет не так. В лесу прохладно, но свежо. Небо такого цвета, будто ты черничных ягод раздавил в кружке с молоком – я смотрю на эту красоту и понимаю: скоро в Питере белые ночи – ништяк! А ты спрашиваешь, сколько стоит убийство. Сам же видишь, иногда триста рублей, а порой и вовсе нихуя. Просто мы напились, а Братана не хватало рядом. Его, кстати, отмазали.
– В чем же его тогда подозревали?
– Вот ты смешной! Просто так, что ли, говорят: «Нет тела – нет дела»?