– Стой, кто плывет, не притворяйтесь рыбой.
Здесь даже рыбе плыть запрещено.
Здесь вода запретная, для вас она закрыта.
И движенье всякое в ней прекращено! – приветствует нас стоящий на пристани Павел Александрович, пожилой сотрудник Артиллерийского музея.
– Пароль: Рыба-меч! Отзыв? – подхватывает стоящий тут же широко улыбающийся омоновец со странным прозвищем Мак-Лауд. Его здоровенный двуручный меч, аккуратно завернутый в какое-то покрывало, тут же – я вижу рукоять и часть гарды. Понятно, теперь этим фанатикам холодного оружия проще встречаться – навигация идет полным ходом. Всяких лодок, катеришек и не пойми чего, плавающего под парусами или с мотором, теперь на открытой воде много – прямо сбылась мечта Петра Первого. Омоновцы так и сидят в своем «Бастионе», оттуда сюда на моторке приплыть – минута делов.
– Отзыв: Рыба-доктор! – дурашливо отвечает Енот.
Павел Александрович ловит веревку. Помогает нам пришвартоваться. Жмем руки, здороваемся. Оказывается, парочка и впрямь отрабатывала различные приемы со смертоубийственным железом. Они пытаются тут же поделиться своими восторгами; тем более, опробуя мечи на практике, они сделали несколько научных открытий, как они считают. Но мне, кроме скальпеля и хозяйственного ножа, как-то больше ничего по руке не пришлось. Нет, я честно постарался в свое время попробовать, чуть не отрубил алебардой Павлу Александровичу ноги и вывихнул себе руку, когда лезвие как-то ухитрилось воткнуться в землю. Ну, не мое это. Потому стараюсь свернуть разговор к чему-либо более понятному мне. Но кроме того, что здесь развернули летний кинотеатр на 100 мест, причем с попкорном, больше особых новостей нет. Все идет в штатном режиме.
– И что за кино кажут? – спрашиваю у Дункана Мак-Лауда.
– В основном, всякие американские ленты, мы их тут добыли чертову прорву.
– Ограбили кинотеатр?
– Ну, в общем, да. На мультики детей собираем, а так, в основном, всякие приключения и боевики, для воспитания бесстрашности и отмороженности. Девочкам особенно нравится. Тут много про всяких красоток-суперсолдат, так что вполне. Пожалуй, кроме александроневских, все остальные сюда ездят кино смотреть.
– А ты как?
– Что как? Я как все, кино смотришь – об окружающем забываешь. Вот сегодня крутили «Запрещенный прием», весьма себе кино. Опять же про бравых американских девчонок, как они всяких монстров направо-налево кромсают из всех видов оружия. И даже мечом вполне себе грамотно работала героиня, так что отдохнул.
– Грустно, – говорит, понурившись, Павел Александрович.
– Что именно?
– Наши дети смотрят американские фильмы про героических американок, а на деле таких у американцев в реальности и не было. Одни мифы. У нас героических девчонок и женщин были тысячи, а фильмы про них не снимали.
– Бросьте, снимали. Например, «А зори здесь тихие…», или вот еще помню «Дом на семи ветрах». Про кавалерист-девицу Дурову – «Гусарская баллада».
– Ну, а за последние лет тридцать что? – плющит меня вопросом музейный работник.
– А вы бы, будучи сценаристом, что написали бы? Чтоб кино снимали?
– Да уж всяко не «Обитель зла – 1, 2, 3, 4» и так далее! – медленно начинает закипать тишайший обычно музейщик.
– Фантазии не хватило бы? – с сочувствием подначивает Енот.
– Тут моей фантазии вовсе не надо! У нас такое бывало, что и никакой писака не придумает! Да я даже не могу так сразу сказать, за кого браться! Я же говорю – тысячи героинь были.
– А давайте хотя бы троих. И чтоб зрелищные эпизоды.
– Раз плюнуть. Загибайте пальцы!
– Загибаем!
– Нина Павловна Петрова. Полный кавалер ордена Славы. Ленинградка, спортсменка…
– Комсомолка, красавица, – подхватывает омоновец.
– Да вы что! Ей было 48 лет, когда она пришла в Куйбышевский военкомат. Естественно, ее завернули, тем более что она хотела быть снайпером. Сказала военкоматовским:
– Я спортсменка, стреляю лучше любого солдата.
– Вам 48 лет, мы не имеем права призывать женщину в таком возрасте, – отшили ее военкоматовские.
– Право защищать Родину имеет каждый! – написала Нина Павловна главному военному комиссару и добилась своего. Но на фронт ее не пустили, как стрелок-тренер воспитывала снайперов, учила их всяким премудростям. Всего за время войны 512 снайперов подготовила, да сотни три бойцов натаскала до «ворошиловских стрелков». До фронта добилась только в 1943-м и очень быстро отличилась: в уличном бою под Тарту увидела пару немцев с канистрами, которые осторожно куда-то перли, аккуратно последовала за ними и так же аккуратно пристрелила, когда стало ясно, что за дом они хотят поджигать.
Оказалось, брошенный в панике штабниками штаб егерского полка со всеми картами, документами и пишущими машинками. Это вам не катаной махать – переиграть в уличном бою двух егерей; не дети, между прочим, не простая пехота.
В Польше получила второй солдатский орден Славы. Надо было сбить немцев с высотки, а на высотке три пулемета, грамотные расчеты при них: подпустили поближе и положили на землю, так что гранатой не достать еще, а артиллерия своя не помощница – и по своим влепят тоже.
Из всей артиллерии у залегших наших оказалась пожилая женщина с винтовкой. Нина Павловна хладнокровно с нескольких сот метров выбивала мозги каждому, кто вставал за машиненгевер. Таких бравых, что хватались за забрызганные кровью камарадов пулеметы, набралась дюжина, и каждый получил от Петровой пулю – в глаз, лоб, рот. Когда она расстреляла расчеты пулеметов, наши гансов сбросили с позиций. Как такая дуэль? Одной женщины – с дюжиной пулеметчиков при трех станкачах? Внушает? Да и в Германии довела личный счет до 122 врагов. И это не мифические цифры, каждый случай документально подтвержден – не то, что у германских и финских героев, которые работали без учета, а цифры бешеные ничем не подтверждаются.
– Вполне зачетно, даже для компьютерной игры, а не то что кино. Погибла она?
– Погибла, – Павел Александрович грустнеет. – 2 мая 1945 года ее подвозили минометчики, и дурак-водитель – спьяну, скорее всего – улетел в овраг. Людей кузовом и накрыло.
– Я ненавижу пьяных водителей, – довольно злобно высказывается громила-омоновец.
– Продолжаем! Мария Карповна Байда, санинструктор. Герой Советского Союза. Вот она – комсомолка и красавица, медсестричка. Оборона Севастополя. Помимо того, что вытянула с поля боя около сотни раненых (причем с оружием, на что внимание обращаю особо; и не просто вытянула, но еще и перевязала и подбодрила, что в условиях, когда смерти сотнями рядом летают и взрываются, а неподалеку орут на чужом языке, даже для мужика – задачка непростая), так она еще в ходе выполнения этой своей тяжеленной работы набила никак не меньше двадцати гитлеровцев. Девчонка, двадцатилетняя. Четверых фрицев – врукопашную. И без соплей, заламывания рук и размышлений о сущности всего сущего. Потому как после того, что видела в ходе обстрелов и бомбежек города, за людей нацистов уже не держала. Эту нелюдь надо было остановить. Вот она и старалась.
– Что-то как-то уж очень густо, – сомневается омоновец.
– Да ничего особо густого – у нее автомат был немецкий, поэтому немцы не раз ошибались, ориентируясь по звуку и считая, что стреляет рядом свой. А это была Маша, никак им не своя. Еще и ухитрялась трофейное оружие приволакивать и боеприпасы с немцев снимать не забывала – тоже задокументировано, между прочим. И нескольких наших пленных освободила, когда их немцы в плен гнали. Она конвоиров примогилила, а они и понять не успели, откуда по ним прилетело.
Потом попала в плен, когда город пал – тяжело раненая, со сломанной ногой. Выжила в концлагерях, и когда угодила на работы к бауэру, чуть его вилами не приколола за хамство. Строптивая была рабыня. Чудом уцелела – может, и потому, что с Сопротивлением была связана тогда. Правда, из-за этого же и в гестапо угодила, а начальник земляком оказался, родился на Украине и потому знакомство начал с того, что выбил молодой женщине половину зубов. Держали ее в подвале, где пол был залит ледяной водой, а допрашивали, ставя у камина, так чтоб обжигало – ну надо же подсушить после подвала-то…
– Погибла?
– Нет, выжила. И замуж вышла, и детей родила, и депутатом стала, и почетным гражданином города-героя Севастополя. Годится? Особенно в плане постановки сцен перестрелок и тактических уловок?
– Да, годится. А третья?
– Совсем не проблема. Александра Авраамовна Деревская.
– ГСС или кавалер Славы?
– Ни то ни другое. Но любой Миле Йовович или там Анджелине Джоли остается только по стойке смирно стоять. Когда в Ставрополь привезли эшелон эвакуированных из Ленинграда детей-сирот, малыши стоять уже не могли – дистрофики. Горожане разобрали детей по домам, и осталось семнадцать самых слабых, их брать не хотели – чего там брать, все равно не выходишь, только хоронить… Всех их взяла себе Александра Авраамовна Деревская. И потом продолжила. Забрала братьев и сестер тех, кто были у нее. Ее дети вспоминали потом: «Однажды утром мы увидели, что за калиткой стоят четыре мальчика, меньшему – не больше двух… “Вы Деревские… мы, тетенька, слышали, что вы детей собираете… у нас никого нет… папка погиб, мамка умерла…” Ну, и принимали новых в семью. А семья наша все росла – таким уж человеком была наша мама: если узнавала, что где-то есть одинокий больной ребенок, то не успокаивалась, пока не принесет домой. В конце 1944-го узнала она, что в больнице лежит истощенный мальчик шестимесячный, вряд ли выживет. Отец погиб на фронте, мать умерла от разрыва сердца, получив похоронку. Мама принесла малыша – синего, худого, сморщенного… Дома его сразу положили в теплую печку, чтоб отогреть… Со временем Витя превратился в толстого карапуза, который не отпускал мамину юбку ни на минуту. Мы прозвали его Хвостиком…»
К концу войны у Александры Авраамовны было 26 сыновей и 16 дочерей. После войны семью переселили в украинский город Ромны, где для них был выделен большой дом и несколько гектаров сада и огорода. На могильной плите матери-героини Александры Авраамовны Деревской – простая надпись: «Ты наша совесть, мама»… И сорок две подписи… Впечатляет?
– Да, сильно, – помолчав, соглашаемся мы.
– А я бы мог и продолжить, между прочим. Например, про тех, кто против наполеоновских мародеров партизанил. Хоть Василису Кожину взять. Отряд-то у нее был тоже из баб и подростков, мужиков в деревне не осталось. И про девчонок из батальонов смерти, и про медсестричек первой мировой. И про дев-воительниц гражданской войны – с обеих сторон, причем. И про Финскую. Ну, а про Великую Отечественную – одних снайперш вспоминать – года не хватит. В каждой армии была «девичья рота». Можно бы рассказать об Алие Молдагуловой, Татьяне Костыриной, Наташе Ковшовой, Маше Поливановой, Татьяне Барамзиной, Людмиле Павличенко или Розе Шаниной. А еще девчонки-летчицы. Те же «ночные ведьмы» за время войны со своих «кукурузников» по сто тонн бомб сбросить ухитрились.
А полк Гризодубовой! А танкистки? Маша Логунова, с которой то же, что с Маресьевым, произошло. Или Октябрьская, сдавшая деньги на свой танк «Боевая подруга» и воевавшая на собственном танке? А связистки? Саперы? Подпольщицы? Не говорю о тех, кто работал – это отдельная песня. Но и потом, к слову, даже в Афгане наши девчонки себя проявили. Например, когда наши заклятые друзья смогли устроить биологическую диверсию, и была холера в Джелалабаде, поразившая ДШБ. В Таджикистане тоже нашим девчонкам пришлось хлебнуть.
– Тоже биологическая диверсия была? – удивляюсь я.
– Там много чего было разного. И грузовичок с арбузами от добрых таджиков для наиболее боеспособной части тоже был. По результатам расследования – шприцом в каждый арбуз было введено немного постороннего продукта. Ваши братья медики и разбирались.
Тут мне приходится покинуть теплую компанию – прибежал мальчишка-посыльный: узнали, что врач приехал, надо в медпункт поспешить. Пока иду, по ассоциации вспоминаю, как незадолго до Беды пришел в музей обороны Ленинграда – отснять выставку погон и пару новых стендов. Немного увлекся. Одна из сотрудниц, видимо, от скуки (или, может, закрываться было пора, а я там торчал) стала как бы помогать: то свет включит где надо, то посоветует что полезное. Разговорились. И тут она начинает говорить уже много раз мною слышанное: типа, на войне все были одинаковы и так далее… Я, признаться, удивился, спрашиваю: «Как же так – мы вот стоим у стенда, где немецкие воины привычно вешают нашу женщину или девушку. И я таких фото в течение пятнадцати минут в инете наберу два десятка, что говорит о широкой распространенности такого действа со стороны немцев. А вот фото, на котором наши бойцы вешали бы немку, я за свою длинную жизнь ни разу не видал».
Музейница мне в ответ: ну как же – у нас в Ленинграде на Калининской площади немцев вешали! Я ей мысленно поаплодировал: даже не каждый мужик это знает, однако виду не подал и осведомился: не видит ли она разницы между тем, что наши вешали МУЖЧИН, уничтоживших ввосьмером минимум 1600 мирных жителей, то есть стариков, женщин и детей в первую очередь, а немцы вешали ЖЕНЩИН, за которыми таких подвигов всяко не было. Вон, Космодемьянскую и ее напарницу повесили за куда более жалкие потуги.
Бабонька тут же съехала с темы. Ну, а я подумал, что не женское это дело – спорить. Вон, был оппонент – изящно увернулся от такого вопроса, сообщив, что просто у совков не было фотоаппаратов, а у цивилизованных немцев фотоаппараты были у каждого. И токо это помешало нашим (ну, и техническая бездарность, и руки из жопы) заснять многотысячные повешения немецких мэдхен унд фрауэн.
Однако фамилии повешенных немок и места казни при этом сообщить отказался. В инете на эту тему – тоже нуль. Вот про то, например, как свободолюбивые чехи, свергнув немецкое иго, повесили за ноги на площади в Праге полтора десятка немецких подростков, в том числе и девчонок, облили их бензином и заживо сожгли – почему-то информация есть. А вот насчет тысяч советских виселиц с немками – нет, и все…
Из чего я и делаю простой вывод: ни хрена на войне все не одинаковы. В том числе и потому, что просвещенные европейцы вешали сотнями наших женщин и девушек. И оставили кучу свидетельств и фото. И снимались с радостью на фоне виселиц. А вот наши не вешали немок. И именно по этой примитивной причине нет ни фото, ни документов, ни свидетелей.
Работы оказывается неожиданно много. Не отрываюсь, пока намекающе не появляется Енот. Нам пора. Поток удалось разгрести, и убываю как бы в штаб, а на самом деле той же лодочкой отваливаем и чухаем вверх по Неве аж за Смольный монастырь.
Присоединяемся к паре катеров – один из них аквабус из тех забавных кургузых водных маршрутных такси, которые до Беды гоняли от Исаакиевской площади до Свердловской набережной. Мне еще раз объясняют мои обязанности, проверяют снаряжение, лейтенантик вручает пару пультов для битья током наших морфов, и я, вооруженный таким образом, пересаживаюсь в крытый катерок поменьше. В нос шибает запахом разложения, ацетона и каких-то густых тяжелых духов… Теперь наши корытца доберутся до того места, где стоят заправленные ничьи машины. И вперед, исполнять акцию…