День набирал свою силу. Все больше бойцов просыпалось, осматривалось по сторонам, ища знакомых и своих командиров. Они собирались в небольшие группы, вели неспешный разговор, ели. Все чаще раздавался тихий смех. Люди, несмотря на усталость прошедшей ночи, наслаждались погожим днем и относительной тишиной.
А меня вот грызли мысли.
Во-первых, вода. У большинства бойцов она подошла к концу. Несмотря на режим экономии, многие фляжки на ремнях были уже пусты. Последний раз мы набирали в них воду еще в цитадели до выхода на Северный остров. Там пополнить ее запасы было негде, да и некогда. У бойцов моего взвода и части пограничников имелись трофейные термосы, но на то количество, что здесь собралось, это капля в море. А сколько тут сидеть, неизвестно.
Во-вторых, путь отсюда. Еще утром разведка ушла его искать, но пока не вернулась. В том, что они его найдут, я уверен. Ведь пошли не абы кто, а мои егеря.
В-третьих, питание личного состава. Парни все молодые, крепкие, банку «тушняка» за один раз молотят, вот и считай: только на здесь присутствующих вместе с ушедшими в разведку надо шестьдесят одну банку. А еще раненые и мобгруппа. Пока есть небольшой запас консервов, захваченных на складе, а дальше придется перейти на подножный корм (это если склад и схрон в лесу погиб или растащен). Тут выход один: потрошить немецкие склады, гарнизоны и колонны. Ну и у местного населения что-то покупать, благо деньгами запаслись.
В-четвертых, раненые. Те, кто уехал на машинах, и те, кто здесь. Машины увезли двенадцать человек, в том числе трех тяжелых. С ними уехал и военфельдшер из 125-го полка, присоединившийся к нам на Кобринском укреплении. Здесь в группе остались раненые, кто может сам передвигаться, а таких практически половина отряда. У многих раны старые, еще с боев в цитадели, но хватает и тех, кто получил раны в ночной схватке. Вот сейчас Самойлов и обрабатывает их.
В-пятых, мучил вопрос о тех, кто остался прикрывать наш отход из Северных ворот. Во многом отсутствие погони за нами обусловлено их действиями.
Были и другие вопросы – разобрать собранные документы врага, составить донесения и заполнить журналы боевых действий. Да, именно журналы, а не один. Почему так получилось? Да потому, что, кроме моего взвода, были бойцы и других частей. Тех же конвойников, а я как-никак принял над ними командование. Правда, мало их осталось. Всего пять человек из шести десятков, что я возглавил 22 июня. Остальные пали в цитадели и на Кобринском. Главное – Боевое знамя цело, а раз оно живо – то цела и воинская часть. Кроме него, у меня сохранились печать и штампы батальона. Выйдем к своим, сдадим все, батальон пойдет на переформирование и снова будет в бою. Так что самописку в руки и – заполнять бумаги. Видя, что я проснулся и занялся бумагомарательством, ко мне подтянулись командиры групп, вскоре массовая эпидемия бюрократии охватила все командные вершины отряда.
Разведчики вернулись к обеду, когда все «жданки» давно прошли и я собирался отправить очередную группу на поиски выхода. По их сообщению, овраг – это оплывшие и заросшие кустарником старые позиции. Он тянется около километра, затем поворачивает в с. Речица. Прямого выхода из оврага к лесу нет. Вокруг открытое пространство, которое просматривается немецкими наблюдателями с пограничных вышек, укреплений и автомашин. Подходы к лесу контролируются вражескими постами и мобильными патрулями. На глазах разведчиков немцами была обнаружена и пленена группа красноармейцев, пытавшихся через поле прорваться в лес. Несмотря на это, парням удалось найти место, где можно было незаметно просочиться между постами, – русло практически полностью пересохшего ручья. Немецкие посты расположены в нескольких десятках метров от ручья и до пятидесяти метров друг от друга. Локтевой связи между собой они не имеют. На постах задействовано по пять стрелков во главе с унтер-офицером или ефрейтором. Из средств усиления у них ручные пулеметы. Наблюдение ведут только за полем. Поэтому небольшим группам по два-три человека прорыв в лес по руслу ручья вполне возможен. В лесу, накопив силы, можно ударить по засаде с тыла, обеспечив прорыв остальных. Предложение правильное и очень своевременное. Торчать в овраге для нас смерти подобно. Нахождение здесь шестидесяти человек долго скрывать нереально. Об этом расскажут банки от тушенки, куски индивидуальных пакетов (пользовались в основном трофейными, наши еще 22 июня закончились) и следы жизнедеятельности – все же живые люди есть, пить, отлить и т. д. хотят. Хоть и оборудовали в стороне отхожее место и по исходу его замаскируем, но все равно на земле следов оставили кучу. Тут и лежки и тропинки, а по ним рассчитать, сколько нас, вполне возможно. Так что ноги в руки – и отсюда поскорее. Нам бы лишь до леса добраться, а он укроет и защитит.
Нищему собираться – только подпоясаться. Вот и нам тоже хватило всего пары минут, чтобы свернуть лагерь, скрыть следы своего пребывания, проверить оружие и следовать за разведкой, которая, показывая дорогу, как всегда, двигалась впереди. За ними основная группа с ранеными. Сзади прикрывал все это арьергард во главе со мной любимым. На всякий случай мои парни по пути поставили несколько «сигналок» и растяжек для преследователей. Глядишь, кто на них и нарвется, если наше пребывание в овраге обнаружат. Об отступлении обратно даже не думал. У нас только одна дорога – все время вперед, в пущу. Пусть даже с боем придется туда пробиваться, но я все же надеялся на лучшее. Нет у немцев столько сил, чтобы блокировать весь лес. Им для этого надо минимум пару свободных полков иметь, а их у них точно нет, все к линии фронта идут. Они там им ой как потребны. Одними танками территорию не удержишь, а взорванные мосты ускорить продвижение войск не позволяют. Потому нам и удалось из крепости выйти без большого боя, что не было у немцев сил для полноценной блокады крепости. Это подтвердили и дозорные, за все время нашей стоянки насчитавшие всего пару машин с пехотой, двигавшихся по дороге на Каменец. Так что шансы у нас есть, и не маленькие. Если разведка нашла один путь, значит, есть еще. Ну а нет, так будет бой, из которого мы постараемся выйти победителями. Что нам десяток человек с парой пулеметов? Так, на один зубок!
Маршрут пролегал по дну оврага среди зарослей кустарника и незаметно для наблюдателей врага. Помогло то, что почти все бойцы были одеты в «лохматки» и на фоне зарослей их было не различить. К месту сбора и очередного прорыва вышли быстро. Тут нас ждал сюрприз. В бинокль было видно, как немецкие подразделения выходили и грузились в подъехавшие грузовики. К чему бы это? Что произошло? Неужели немецкое командование решило, что оно выполнило свою задачу удержания гарнизона в крепости и выловило всех вырвавшихся из нее? Все эти мысли роились в моей голове с быстротой молнии, ища ответ и не находя его. Что бы ни произошло у немцев – нам только на руку. У меня вообще сложилось впечатление, что немцы с нами в поддавки играют. Как еще можно объяснить их действия? Как таковое преследование организовано не было. Войска не прочесывали местность. Для выявления мест дислокации прорвавшихся не использовалась авиация. Она вообще не работала по крепости все эти дни, хотя пролетала над ней постоянно. Странно все это! Ну да для нас же лучше. Где ползком, где на карачках, где короткими перебежками, но мы прорвались через поле, и кусты надежно укрыли нас в подлеске. Дальше был марш к нашему старому и доброму лагерю у реки Лесной.
По пути заодно проверили сохранность склада. Он был цел, хоть и значительно уменьшился в размере. Тот, кто здесь похозяйничал, взял в основном боеприпасы. Интересно, кто это тут без меня мои «захоронки» трогал? Неизвестные действовали аккуратно, стараясь не оставить следов и не раскрыть местонахождение склада. Продовольствие и часть снаряжения остались на месте. Все, кто знал о месте расположения склада, были со мной в цитадели, остальные в схроне за хутором. Тогда кто? Наши ротные? О закладке знали всего несколько человек из моего взвода, и они были строго предупреждены о неразглашении. До сих пор на ребят можно было положиться, не было заметно любителей особо поговорить. Хотя кто его знает, что у людей на уме! Немцы? Не думаю. Они бы забрали все и заодно засаду бы на нас оставили. Неужто евреи? Отследили наше передвижение и решили воспользоваться? Мне, конечно, не жалко для доброго дела, но я на них как-то не рассчитывал. Жить становится все интереснее и интереснее. Оставив здесь несколько человек в качестве охраны, мы продолжили свой путь и вскоре были на месте.
Охранение лагеря заметило нас лишь только тогда, когда мы к нему приблизились на десяток шагов. Проспали все на свете. Встретившему нас Ерофееву пришлось выслушать от меня пару ласковых слов за такую организацию охраны. Прощало его только то, что часовые были из числа раненых, что могли передвигаться. Пришлось их менять на бойцов, что прибыли со мной. Заодно пересматривать систему обороны лагеря, распределяя сектора и участки обороны. Хорошо, что, пока мы тут стояли, многое успели приготовить заранее. Как бы ни было тяжело людям после марша и ночных боев, а о безопасности думать стоило в первую очередь. Бойцы это понимали и все приказания выполняли беспрекословно. Я надеялся на то, что здесь мы сможем пробыть несколько дней. Надо провести разведку, отдохнуть, переформироваться, дать возможность отлежаться раненым и определиться с будущими планами. Для этого егеря и разведчики были сразу же направлены в сторону хутора, бывшей польской базы и к перекрестку дорог.
Территория лагеря представляла собой лунный пейзаж. Горелые остатки палаток, сломанные повозки, разрушенная кухня и коновязь дополняли картину разрушения. Как пояснил Петр, то же самое было и с семейным лагерем. По ним отработал бомбами как минимум штафель. На краю лагеря, ближе к дороге, была оборудована братская могила с десятком фамилий на деревянном памятнике. Рядом была отрыта еще одна, в нее укладывали тех, кто погиб по дороге в лагерь. Петр доложил, что, двигаясь по дороге, на подъезде к лесу мобгруппа попала под обстрел каких-то ухарей, пытавшихся остановить грузовики огнем из кустов. Что интересно, самоходки они пропустили, а вот грузовикам досталось. Обстрел велся из винтовок и пулеметов с обеих сторон дороги. Отбились. Из пулеметов зенитки расстреляли нападавших, но беды избежать не удалось, погибло несколько раненых и фельдшер. Уже здесь, в лагере, от ран и отсутствия квалифицированной помощи умерло еще несколько человек.
Вся наличная техника была замаскирована масксетями и ветками. Сержант Козлов, командовавший нашими бронесилами, рассредоточил ее под деревьями. Обе самоходки своими орудиями смотрели на дорогу и выход из леса. Трофейное противотанковое орудие было развернуто метрах в ста от позиций самоходчиков, а зенитка прикрывала тылы.
Озадачив личный состав работами по дооборудованию лагеря, я собрал командный состав на военный совет. Надо было решить, что делать дальше. В принципе у меня уже было решение, но я хотел услышать мнение остальных. Слишком большая солянка собралась в отряде: от пограничников и танкистов до ездовых и саперов. Я был уверен в своих бойцах – егерях, снайперах, «панцерниках», но остальные во многом оставались для меня загадкой. Слишком мало времени они были у меня на глазах, и я не успел их изучить. Да, мы вместе сражались в крепости, отбивали атаки врага, пережидали артобстрелы, но мне хотелось знать, что у них творится в голове. Ведь у каждого из них было свое мнение на окружающий мир. Пока оборонялись и прорывались из крепости, мы были единым целым. Мне подчинялись как старшему по воинскому званию, а что будет потом? Например, когда встретим кого с большим количеством геометрических фигур в петлицах или когда пойдем по лесам? Останутся ли бойцы верными присяге или постараются раствориться в лесах Беларуси? На кого я могу рассчитывать в нашем рейде по тылам врага? Вот маленький перечень вопросов, что меня волновали.
Рассевшись на сохранившемся основании моей бывшей палатки, народ приготовился слушать указания. Я же обрисовал наше положение и предложил всем высказаться, что делать дальше. Мое предположение о различии взглядов у сержантов оправдалось. У каждого был свой взгляд и ответ. От – переждать здесь, в лесу, нанося удары немцам, до – двигаться на соединение с нашими войсками, на восток. Предложений отказаться от борьбы и разойтись по домам или сдаться врагу не поступило. Я был этому очень рад.
Выслушав всех, я огласил решение:
– Мы пойдем на соединение с нашими войсками. Не просто пойдем, скрываясь от глаз противника в лесах и болотах, а стараясь нанести ему максимальный вред. С имеющимися силами нам прописана тактика «партизанско-диверсионных действий». Поскольку в лобовом столкновении на поле боя с немцами наши шансы победить малы, будем исходить из следующего. Объектами наших атак будут тылы врага, его колонны снабжения, маршевые пополнения, мосты, штабы и аэродромы! Наша тактика будет простой – неожиданно ударить, собрать трофеи и убежать. Считаю, что она наиболее оправданная. Так мы нанесем немцам максимальные потери, стараясь при этом не терять своих бойцов.
Мое решение было всеми одобрено.
Кроме того, на совещании рассматривался вопрос переформирования отряда. В наличии было сто пять человек, больше половины из которых в той или иной степени ранены. По большому счету в моем распоряжении было два стрелковых взвода и мобгруппа, то есть неполная рота со средствами усиления. Наиболее укомплектованным и подготовленным был мой бывший взвод, с численностью сорок два человека. 21 июня в Брест мы выезжали двумя отделениями, остальные оставались в лагере и на базе. Надеюсь, что бойцы поступили, как я им указывал, – осели на базе и ждут меня. Завтра в «почтовом ящике» проверю, насколько меня послушались. По договоренности Егоров в любом случае должен был оставить мне сообщение.
22 июня в казарме полка из остатков роты я добрал себе бойцов до штатной численности взвода, и с ними мы вступили в бой. В ходе боев в крепости из них потеряли пять человек убитыми и восемь ранеными. На место выбывших пришли парни из разведбата и инженерного полка. Пока была возможность, в минуты затишья, Виктор Малышев и Петр Ерофеев натаскивали их на действиях штурмовыми группами и в качестве пулеметных расчетов. Благо трофейных пулеметов хватало. Только во взводе их сейчас десять, в том числе два станковых. Более или менее штатными оставались лишь два отделения – снайперов и егерей. Им пока везло. Не было ни погибших, ни тяжелораненых, отделывались легкими царапинами. Снайперы так даже росли в численности. Просто так взять и набрать к ним еще людей в осажденной крепости не было возможностей. Хороших стрелков хватало, но командиры групп и участков обороны неохотно расставались с ними, а настаивать у меня не было права. Стоит признать, нескольких парней мне все же удалось урвать себе в отряд. Большие надежды у меня были на «конвойцев». Среди них были штатные снайперы с еще довоенной подготовкой, но гибель в казарме батальона сразу двух групп бойцов похоронила мои надежды на корню. Тем не менее все восемь моих снайперов имели неплохие вторые номера. Надеюсь, со временем удастся создать в отряде штатный снайперский взвод.
В мое отсутствие взводом командовал Ерофеев. Чтобы не изменять традиции, я назначил его своим заместителем и в отряде.
Вторым по численности и подготовке был сводный взвод пограничников сержанта Петрищева, общей численностью двадцать один человек. В него входили те, кто сражался на Западном острове, и остатки группы Кижеватова. Мне очень хотелось, чтобы их было больше, но каждый сам выбрал свою судьбу. Часть пошла на прорыв с полковым комиссаром (в его охране), другие отказались покидать границу и отступать в тыл. Третьи, неспособные самостоятельно передвигаться, остались прикрывать наш отход из цитадели. Сейчас их неотправленные письма лежат у меня в ранце.
Во взвод Сергея я направил всех оставшихся целыми «конвойников». Все же из одного ведомства. Пограничников я планировал использовать как разведвзвод, комендантский взвод и Особый отдел одновременно. Других проверенных людей у меня нет, а особисты мне как воздух нужны. За людьми нужен глаз да глаз, да и по пути народ приставать будет. Я, что ли, их проверку проводить буду? У них во взводе пара сержантов третьего года службы присутствует, вот они и возьмут на себя функции особистов. Надеюсь, за время службы опыта поднабрались, вот пусть с людьми поговорят, на них посмотрят и мне доложат. Кроме того, их же я собирался использовать в качестве резерва командного состава, уровень образования и подготовки это позволял. Почему это задумал? Потому что пока будем по лесам бродить, народа «бесхозного» себе наберем, вот и потребуются командиры для сборной солянки.
Мобгруппу сержанта Козлова трогать не стал. Парни там собрались стоящие. Одни водилы чего стоят. К нам они пришли из разбитых казарм автобата. После разговора о необходимости восстановления автомашин для нужд гарнизона они из кучи рваного железа за несколько дней смогли собрать две нормально работающие полуторки. Узнав о работах в автомастерской, туда с разных участков обороны пробралось еще несколько водил и слесарей, помогавших в работе над машинами и самоходками. Именно они собрали еще несколько машин для группы Фомина и натаскали запчастей для автомобилей, уходящих в прорыв. Трое водителей и два механика вошли в мой отряд, остальные пошли с отрядом полкового комиссара. Или взять сформированные из остатков бронероты 75-го разведбата экипажи самоходок. Те, чьи танки мы не смогли завести или починить, сами напросились в эти экипажи. Парни не жалели своих сил, чинили и изучали самоходки. В качестве наводчиков к ним влились артиллеристы Петлицкого, потерявшие в бою свои орудия. Изучать трофеи было бы сложно, но помог Его Величество Случай. В первой из подбитых в цитадели самоходке среди трупов экипажа нашелся один живой. На наше счастье, мехвод. Он, получив ранение в ноги, не смог вылезти, вот и попал к нам в плен. Как они его разговорили, не знаю, но тот все эти дни добровольно помогал в изучении и овладении «штугом». Причем когда танкисты что-то делали не так, немец на парней кричал и размахивал кулаками. В качестве переводчика выступал Дорохов – сержант из саперов, знавший немецкий язык.
С расчетом единственной зенитной установки вообще была история. Они ее таскали по этажам казармы 44-го полка и отстреливали наступающих вдоль берега Мухавца немцев. Дважды установку повреждало осколками, но парни ее чинили, доставая запчасти из-под завалов. В качестве охлаждающей жидкости использовали мочу. Связаться с ними удалось лишь вечером 23 июня. Разведчики, прочесывая Кольцевые казармы в поисках групп сопротивления, натолкнулись на них, полуоглохших от очередного разрыва «чемодана», замотанных грязными и кровавыми бинтами, в каземате второго этажа размышляющих о поднятии зенитки на крышу здания для обстрела пролетающих над крепостью немецких самолетов. Почти сутки они вшестером без продовольствия, воды и связи с командованием держали оборону казармы. Надо было видеть их радостные лица, когда им дали напиться воды из фляги, а затем принесли несколько ведер воды для зенитки. Парни, несмотря на молодость, были боевые, лихие и набравшиеся за дни обороны опыта в борьбе с пехотой противника. Командовал ими младший сержант Петров. Григорий практически перед самой войной прибыл в полк с курсов под Минском. И как после этого оставлять таких людей на произвол судьбы?!
С самоходчиками зенитчики сошлись быстро. Так же быстро они, не подпуская к установке никого постороннего, установили свою пушку на грузовик, затарились водой и боеприпасами. Единственным, кого допустили, был пожилой оружейный мастер из гражданских, починивший водяной насос на установке. Они же присматривали и за трофейной «колотушкой» – противотанковой пушкой.
Медицинское отделение возглавил Самойлов. А кому, как не ему? Других медиков в отряде не было. Девять тяжелораненых пока держались на его знаниях и умениях. В помощь ему в качестве санитаров выделили двух бойцов из числа хоть что-то знающих о медицине. Во всяком случае умеющих делать перевязки и доказавших это в бою, перебинтовывая раненых. Григорий сразу взял быка за рога, потребовав с меня разрешение на срочное купание личного состава в реке. Четыре дня, проведенные среди грязи, вони, копоти, разлагающихся на жаре трупов людей и лошадей, недостатка воды, плохо сказались на гигиеническом состоянии бойцов. Люди пообносились, форма грязная – так и до вшей не далеко. Бани не предвиделось, а река – вот она, рядом, всего в нескольких метрах, иди и купайся. Мыло у личного состава есть (почти по десятку кусков на каждого, случайно на складе разжились), чистое белье тоже. Еще в крепости на складе удалось разжиться несколькими комплектами нижнего белья и запасным комплектом формы на каждого. Я был не против, но только после завершения всех оборонительных работ и у берега в кустах, не заплывая далеко. Хрен его знает, где немец своих наблюдателей поставил, не дай бог, выследят, а нам позарез пару дней надо спокойных выгадать.
Сложнее всего было со старшиной. Лучше всех на эту должность подходил Козлов. Особенно наглядно это было видно, когда он загружал свои машины. И чего там только не было! И шанцевый инструмент, и масксети, и запчасти, и патроны, и продукты, и бензин в канистрах. Он две двухсотлитровые бочки в полуторку самый первый засунул. Но увы. У сержанта на шее вся мобгруппа висит. Других таких я не видел, а когда к нам присоединится Егоров, неизвестно. По предложению Петрищева временно старшиной отряда назначили сержанта Ермакова из пограничников. Тот на курсах неплохо исполнял обязанности старшины, так что работу знает и, надеюсь, с ней справится.
Нужен был бы в отряде еще политрук, но, увы, среди нас такого не было. Назначать кого-то неизвестного не хотелось. Членов партии тоже не было. Так что подождем до лучших времен. А вот секретаря комсомольской организации отряда предложить удалось. В моем взводе секретарем комсомольской ячейки был ефрейтор Усольцев. Из снайперов. У него, кстати, был самый большой счет убитых им в крепости врагов – тридцать один, в том числе три офицера, снайперская пара, двенадцать унтер-офицеров, шесть пулеметных и один артиллерийский расчет. Это не считая тех, кого он «успокоил» в ходе прорыва и до войны. Об организации соревнования среди снайперов мне рассказал полковой комиссар, случайно услышавший спор нескольких бойцов о том, кто из снайперов больше набил врага. Спор чуть до драки не дошел, и ладно если бы спорили сами снайперы, так ведь спорили бойцы из групп прикрытия. Вот Фомин и предложил организовать соревнование среди снайперских пар. Учитывались лишь те удачные выстрелы, которые подтверждались несколькими независимыми свидетелями и самим снайпером. В конце каждого дня подводился итог, и только после этого в снайперскую книжку вносились результаты. В одном из классов полковой школы на грифельной доске велась специальная таблица по каждому из бойцов. Вроде бы и глупо этим заниматься в осажденной крепости, а вели и радовались успехам товарищей и старались равняться на лидеров. Николай был признанным лидером соревнования. Поэтому я и предложил его в качестве общеотрядного комсомольского вожака. Обещали подумать и выдать решение на комсомольском собрании. Не думал, что все будет так серьезно. В мое время «развитого социализма» такого не было. Все было до невозможности заформализированно. Комсомольские вожаки назначались сверху, и никто против этих кандидатур не возражал. Всем было по большому счету все равно, кто и кого куда ведет. Тут же все по-другому: и обсудить, и изучить, и высказать претензии в случае чего, а если не устроит, то погнать поганой метлой.
После совещания народ разошелся по своим местам, руководить личным составом. Я же снова занялся бюрократией, сожалея о том, что Сарычев погиб. Вместо него я так никого и не подобрал. Жалел и о том, что мне по должности начштаба не положено и все приходится делать самому.
Ближе к вечеру работы были закончены, со склада все перенесли в лагерь, завершились и перемещения личного состава внутри подразделений. Сержанты повели народ купаться и приводить себя в порядок. Вскоре среди кустов появились стираные предметы военной одежды, а купаный и чистый народ принялся с усердием скоблить свою щетину, смотрясь в зеркала с автомашин. За маленьким осколком зеркала, найденным в самоходке, выстроилась целая очередь. Зенитчикам пришлось усилить наблюдение за воздухом и окружающим миром.
Ермаков для всех организовал перекус тушенкой с горячим чаем и сахаром вприкуску. Он с тоской смотрел на меня и все горевал, что нет полевой кухни, котлов и иного инвентаря. Словно я волшебник и сейчас возьму и достану их из воздуха. Возможно, у него сложилось такое впечатление после увиденного на складе. Пришлось его успокоить и пообещать в скором времени все необходимое найти. От дальнейших обещаний меня спас Никитин, сообщивший о прибытии разведки.
Они вернулись с далеко не самыми лучшими новостями. Почему, судите сами.
Хутор занят немцами. Там стоят несколько автомашин и несколько бэтээров. Одна из автомашин – радиостанция, у нее растянуты антенны. На хуторе расположилось до пятидесяти солдат и несколько офицеров. Офицеры живут в доме, а солдаты в хозяйственных постройках. На подступах к хутору выставлены посты и дозоры, кроме того, в лесу размещено несколько «секретов». Живность, что раньше там содержалась командой Егорова, отсутствует. В течение дня на хутор несколько раз приезжали мотоциклисты. Один из грузовиков, груженный солдатами, куда-то выезжал в сопровождении мотоциклистов. Следов боя за хутор и бомбардировки не видно. Могила с погибшими поляками вскрыта. На ее месте стоит большой католический крест. Иных захоронений не видно.
С одной стороны, вот она первая и жирная цель для отряда. С другой стороны, отсутствует группа Егорова – то ли отошла с нашими войсками, то ли погибла под ударами немцев. Егеря, что ходили к польской базе, вернулись ни с чем. Они не смогли туда пройти. Немцы недалеко от нее руками наших военнопленных заготавливают лес. На лесоразработках задействовано порядка ста человек. Их кормежка и отдых организованы там же, на поляне. Охрану пленных осуществляют десяток пожилых немцев, которые к своим обязанностям относятся кое-как. Половина прохлаждается в палатке, двое стоят на часах (оба у шлагбаума на въезде), оставшиеся трое без оружия ходят по лесоразработкам, измеряют длину стволов и руководят работами. На вооружении у немцев винтовки. Работы идут достаточно активно, случаев саботажа или волынки незаметно. Как и незаметно попыток побега. Вот и еще одна неприятная новость. По идее наши вроде должны были бы разоружить конвоиров и податься в леса. Так нет, вкалывают на рейх и в ус не дуют.
Практически следом за разведкой в лагерь вернулись наблюдатели с развилки дорог. Сравнение журнала наблюдений и доклада разведки показало, что грузовик с солдатами из хутора проследовал в сторону Бреста, обратно он не вернулся. Что ж, наши шансы на успешный захват хутора растут, но спешить пока не будем. Посмотрим, изучим, время на это есть и терпит. Надо дать людям отдохнуть, подлечиться, да и самому стоит осмотреться по сторонам, определиться с планами и маршрутами движения отряда. Да и вообще понять, что вокруг происходит, где проходит линия фронта, есть ли изменения от той истории, что я помню. Но хутор в любом случае надо брать, сил для этого должно хватить. Почему нельзя пройти мимо? Насколько помню в этот период времени, передвижная рация – это уровень полка, в батальоне переносная либо на броне. Штабу полка или чего повыше тут делать нечего, от расположения подразделений слишком далеко, да и офицерского состава маловато для штабного узла радиосвязи. Кроме того, от расположенных рядом подразделений полка не протолкнуться было бы, а уж о прорыве сюда и купании в реке говорить даже не стоит. Больше всего это похоже на станцию радиоперехвата и слежения функабвера или что-то аналогичное. У объекта люфтваффе охранники были бы из частей Геринга. Здесь же «выпушка» пехотная, значит, объект армейский. Народа не много, только необходимый минимум для охраны и обеспечения деятельности. Вроде бы все на виду, да только есть пара нюансов. Пулеметов для такого объекта у охраны слишком много. Да и броня присутствует. Насколько помню, с броней у немцев сейчас не очень – по роте в моторизованных дивизиях, а тут аж несколько. Значит, объект важный, любящий тишину и хорошую защиту. А кто у нас все это любит? Правильно – разведка! Так что будем исходить из того, что перед нами именно команда абвера. Конечно, святой Грааль попаданцев – шифровальную машинку «Энигма» там можно найти, но толку от нее мало. Меня лично другое интересует. Например, шифры, кодировочные таблицы и т. д. Да и мощной радиостанцией обзавестись не помешает. Так что удар по хутору для нас первоочередная задача. Причём потери при этом особо не рассматриваются.
Охраны там взвод, со средствами усиления, и экипаж радиостанции. На первый взгляд вроде немного, но, как всегда, есть дьявол в мелочах. Если там в охране волкодавы абверкоманды, то будет весело. У меня для борьбы с ними слишком мало подготовленных ребят. Хотя попробовать все равно стоит. Бронетранспортеры по описанию егерей – это двенадцатиместный SdKfz 251. Хорошие и надежные машины, конечно, броня слабенькая, но в наших условиях выбирать не приходится. Фронт ушел далеко, пешедралом по лесным тропинкам его догонять не айс, а тут такая возможность часть пути преодолеть на колесах. Даже если удастся проехать на восток по тылам врага километров сто – уже дело. В броневиках есть штатная радиостанция UKF FuG Spr Ger a-f со штыревой двухметровой антенной, обеспечивающей связь на расстоянии до трех километров, для действия в колонне самое оно. Кроме того, на броневике из штатного оружия имеются два пулемета МГ-34 с запасом патронов. А ведь есть модификации с 80-мм минометом или с противотанковой пушкой. Хотя, на мой взгляд, вряд ли абвергруппы будут таскать 80-мм минометы или пушки, потому что пользовались преимущественно 50-мм переносным минометом. Ладно, когда возьмем объект, разберемся, что к чему.
Так что решено. Завтра вместе с разведчиками и егерями схожу к хутору, все сам посмотрю. Оставлю наблюдателей и егерей. Пусть все кругом еще раз облазают и посмотрят, а поближе к ночи посещу с бойцами данное заведение и разнесу его, к чертям собачьим. Надо будет только предупредить бойцов, чтобы особо технику не портили, а то дальше пешком пойдут. С этими мыслями я отправился на берег реки приводить себя в порядок и заодно сменить форму, в очередной раз пришедшую в негодность. Хорошо, что со склада формы с собой набрали, есть на что менять, а то стыд и позор с моим внешним видом. Вот что интересно: после рукопашной в ночном бою хэбэ пострадало, а «кикиморе» хоть бы хны, так, парой дополнительных дырок обзавелся.
Было уже темно, когда я, раздевшись догола, зашел в воду. Маленький заливчик, окруженный кустами, надежно укрывал меня от посторонних взглядов на берегу. Звездное небо с редким вкраплением облаков отражалось в чистых и теплых водах неспешно текущей реки. Пение птиц настраивало на мирный лад. Вот только комары, вечные бойцы с излишками крови в теле, пищали вокруг, ожидая возможности напиться ее. Хрен вам, а не командирского тела. Нырнув и некоторое время пробыв под водой, я выплыл на середину реки. Ничто не нарушало покой леса…
На песчаном берегу аккуратной кучкой были сложены мои вещи и оружие. Около них возникло существо по фамилии Никитин, державший в руках уже подшитую и оборудованную гимнастерку и бриджи. Он одним из первых искупался и успел переодеться и постираться. Вон какая морда веселая и довольная. Чистый, выспавшийся, опрятный, сытый (банку тушенки в одну харю смолотил, остальные банку на двоих экономили), ничем не озадаченный, что еще человеку надо для счастья. Не то что командир, весь в делах и заботах. Вот и пришлось его напрячь помочь мне в бытовых мелочах. Как ни хотелось, но пришлось покидать приятные и теплые воды реки.
– Товарищ лейтенант! Я тут все хотел спросить. Мы дальше как – к своим пойдем или тут партизанить останемся?
– Ты как будто и не слышал, о чем мы с сержантами говорили? Рядом же крутился. К фронту пойдем.
– Да я не прислушивался, а насчет фронта правильно. Всем колхозом проще врага бить. Белье у вас, нижнее, такое чудное. Я такого никогда и не видал. Богатое, легкое и красивое. Вы вон сколько в нем ходили, а оно даже потом не пропиталось. Трофейное, наверное? У нас такого точно нет, – рассматривая лежащие на рюкзаке вещи, спросил верный оруженосец.
– Да, трофейное. Шелковое, – поддержал я порученца.
– Я так и думал. Отец о таком рассказывал, у них офицеры такое носили – от вшей. Солдаты такое доставали у немцев в качестве трофеев. Отец, правда, с войны с собой не привез, у него попроще было. Но служило долго, а где вы его взяли?
– На выезде среди трофеев нашлось.
– Это, наверное, на хуторе, что здесь рядом?! Тогда парни себе еще трофеев насобирали.
– Да. Тебе вроде тоже перепало?
– Так, немного, родным на подарки. Мне бы себе тоже такое белье найти. Сносу ему точно нет, вон как играет материал. В Бресте я такого и не видел.
– А ты что, по всему Бресту ходил?
– Так, несколько раз на рынок да по городу ходил. Всякого насмотрелся. На рынке красивых вещей много было, а такого не видел!
– Ну, теперь видел. Попадется еще – подарю.
– Спасибо. А вы его стирать будете? Может быть, давайте я это сделаю? Я аккуратно и очень чисто. Меня мать знаете как научила. У меня и мыло хорошее есть. Я его у поляков на банку тушенки обменял. С любыми пятнами справлюсь.
– Буду. Спасибо за заботу, но я уж как-нибудь сам справлюсь, – поблагодарил я бойца. Форму Виктор подшил как следует, придраться было не к чему. Уходить с берега и от реки не хотелось, и я снова пошел в воду. Вода не отпускала, ласкала и баюкала. Вечно так лежал бы…
Кайф обломал тот же персонаж, продолжавший маячить на берегу. Пришлось бросить такие приятные процедуры и выбраться на грешную землю. Растираясь поданным полотенцем, я чувствовал себя на верху блаженства. Даже комары не мешали.
– Товарищ лейтенант! Я вот что спросить еще хотел. Вы вон ночью немцу по шее рукой двинули, так тому сразу каюк пришел, а еще когда штыковой удар левой рукой отбивали, словно отмахивались от назойливой мухи. Винтовку из рук у немца выбили, а тот так и не понял, что к чему. Ловко у вас это получилось, я такого не видел. Я уж, грешным делом, думал, что штык вам всю руку пропорол, а у вас даже царапины нет. Может, научите, как так отбиваться?
– Ты многого еще не видел, друг Горацио! Конечно, научу. Организуй чайку, а потом сходим посты проверим, – остановил я расспросы порученца.
– Сейчас все сделаю. Товарищ лейтенант! Только вы не забудьте насчет белья, если найдете, мне отдайте! Ладно?
– Договорились. Беги уж давай.
– Все, побежал, – сказал Никитин и скрылся в зарослях кустарника.
Вот ведь привязался. Быстро одевшись, я пошел следом за порученцем. Мне еще сегодня предстояло многое сделать.