Когда я хочу работать, мне все мешают. Но когда я сажусь работать, а мне никто не мешает, я немедленно все бросаю и бегу узнавать, почему мне никто не мешает, и искать тех, кто будет мне мешать.
– Тут муха летает. В холоде таком! – пожаловалась Лара.
– Она живая? – спросила Фреда.
– Не знаю. Наверно.
Лара даже не поняла тупости вопроса. Ее можно было спрашивать о чем угодно, например какого цвета зеленые огурцы, и она всегда серьезно отвечала.
– Так еще страшнее, если неживая муха летает, – влезла Рина.
Фреда засмеялась. Мерин Бинт чего-то испугался, шарахнулся и едва не размазал Кузепыча по стене.
– Якорный пень! Кто бросил здесь эту синюю тряпку? – завопил Кузепыч.
– Это не синяя тряпка! Это моя голубая кофта! – вознегодовала Алиса.
– Во! Кофта! – Кузепыч назидательно поднял палец. – Раз я не понимаю – с мерина чего взять? Это ж лошадь! Она что непонятное видит и психует!
– Но вы же кофты, надеюсь, не боитесь? – мстительно щурясь, спросила Алиса.
– Откуда ты знаешь, что не боюсь? Чего ты повод под ноги бросила? Не терпится новый покупать? У тебя кто папа – арабский шейх?
Алиса еще в школе выяснила, что, когда называешь папину работу, люди удивленно замолкают. И это не было ложью. Древнегреческие босоногие горшечники, изготавливающие свои вазы весело и на глаз, многому могли бы научиться у ее папы в плане строгого соблюдения технологий, но почему-то не они подделывали папины вазы, а он их. Кроме того, ее спокойный, внешне не приспособленный к жизни папа умел удачно продавать вазы в Интернете.
Кузепыч удивляться не стал, хотя слышал об этом впервые. К информации отнесся по-деловому.
– Что ж ты раньше молчала? Пусть сделает мне двадцать горшков по полтора литра и одну здоровенную чашу, я потом скажу насколько. А мы ему за это лопату выдадим и позволим накопать у нас в овраге сколько угодны отличной глины, – с энтузиазмом пообещал он.
Овраг был за территорией ШНыра, у ручья. Считалось, что глина там хорошая, хотя папе в этом плане угодить было вообще невозможно. Он выписывал ее чуть ли не из Египта и долго еще с чем-то смешивал, разбивая комки миксером. Алиса понадеялась, что папа ее не убьет. Хотя он мирный. Максимум пожалуется маме, а та выведет на принтере правила пользования папами и развесит повсюду, куда сможет дотянуться.
– А если бы мой папа был пулеметчик? Вы бы его тоже запрягли? – поинтересовалась она.
– А то как же! Послали бы на съезд ведьмарей. Нет такой профессии, какая не сгодилась бы в ШНыре! – обнадежил ее Кузепыч и удалился крабьей походкой, по дороге подбирая валявшиеся в проходе веревочки и пряча их в карман. С каждой веревочкой настроение у него улучшалось.
Когда Алиса убрала кофту, Бинт перестал пугаться и позволил вывести себя из пегасни.
– Дебил! Чтобы тебя на консервы забрали! – напутствовала его Алиса.
– Спокуха, чудо былиин! Слезами деду не поможешь, – подмигнув, сказал Ул.
Алиса громко фыркнула, да так, что ей отозвались сразу три пега и одна Фреда. Это было так неожиданно, что многие расхохотались.
– Прикольно, – сказал Сашка.
Алису бросило в краску. Как многие обидчивые люди, она плохо отличала, когда смеются над ней, а когда над смешной ситуацией, в которую она вовлечена.
– Ах так! Ну и прекрасно! Всем весело, и это замечательно. Замечательно, когда всем весело! – сказала она стершимся от негодования голосом.
Улыбки тех, кто окружал Алису, разом выцвели. Алиса была мастером истерик всех видов – тихих и громких. Ну с громкими понятно, а суть тихой истерики состояла в том, что она говорила спокойным ровным голосом и говорила будто бы правильные вещи, но почему-то через тридцать секунд всем хотелось разорвать ее в клочья.
– Я, пожалуй, пойду вынесу мусор, – Сашка наклонился, чтобы взять ведро, но в его ручку уже вцепился Кирюша.
– Нет, я вынесу! Я! – крикнул он.
Ул, почесывая нос, наблюдал, как два юных шныра с сопением выдирают друг у друга ведро.
– Чистоплотность – это, чудо былиин, великая вещь! Самыми богатыми людьми через шестьдесят лет будут те, кому принадлежат помойки. Куча ресурсов. Радуйся – не хочу, – сказал он одобрительно.
– Придурки! – сказала Алиса.
Ей стало так себя жалко, что ее чуть не стошнило. Она швырнула лопату и, на бегу наматывая на шею шарф, выскочила из пегасни.
– Пошла травиться фосфорными спичками, – сказала Фреда.
– Обиды в тактически верный момент обидами не считаются. Ей конюшню неохота убирать. Вот увидишь: к ужину всех великодушно простит, – отозвался Кирюша. Во всем, что касалось психологических форм отлынивания, он был исключительный спец.
В отвратительном настроении Алиса шла в корпус, как вдруг ей пришло в голову, что в корпусе она обязательно натолкнется на Суповну. А для Суповны любой незанятый шныр шатается без дела, и его надо немедленно припрячь.
Не доходя до корпуса, Алиса резко развернулась и отправилась в Зеленый Лабиринт. Лабиринт был одним из двух мест, которые она любила. Второе – Копытовский морг, он же паталого-анатомическое отделение при местной больнице. У морга была интересная система вентиляции – две блестящие жестяные трубы, а над ними круглые вертушечки, похожие на высверленный земной шар, сложенный из многих лопастей. Когда ветер дул, вертушка вращалась и во все стороны разбрызгивалось солнце.
В Зеленый Лабиринт Алиса далеко не забредала, ей хватало окраин, откуда еще видна была четкая линия снега, разграничивающая зиму и лето. Тут она сворачивалась, как кошка, подтягивала к груди колени и лежала на боку, ни о чем не думая. Просто лежала, вдыхая запах самшита и сдувая с носа мелких мошек.
Вот и сегодня, попетляв в лабиринте, Алиса отыскала уютный закуток, легла на теплую землю и, подложив под голову кофту, стала мысленно составлять список сволочей, которые ее окружают. Добавляя в него кого-нибудь новенького, она всякий раз испытывала особое удовольствие. Чем больше вокруг негодяев, тем больше поводов для страданий. Чем больше поводов для страданий, тем ты несчастнее. Чем ты несчастнее, тем больше в этом виноватых, опять же идиотов и негодяев. А дальше по кругу. См. пункт 1.
В груди Алисы стучало малосильное «Оставьте все меня в покое!», парализующее всю волю, интересы и желания, кроме одного – забиться в угол. Она лежала, разглядывая узловатые стволы самшита, а вокруг цветными билетами на поезд счастья порхали бабочки. Некоторые садились на лицо. Она морщилась и сдувала их. Бабочки мешали ощутить себя несчастной в той мере, как ей того хотелось. Алиса отвернулась, пытаясь придавить щекой очередную, запутавшуюся в волосах бабочку, и чудом не вскрикнула – в полутора метрах появились серые ботинки, медленно направлявшиеся в ее сторону. Двигались они зизгагом, то срастаясь в букву Л, то размыкаясь. На голову Алисе сыпались листья и побеги. Она сообразила, что Кавалерия подстригает самшит, шиповник и акацию с другой стороны лабиринтовой стенки. Выползать сейчас было опасно, – могла услышать. И Алиса сделала самое мудрое, что могла в этой ситуации, а именно не сделала ровным счетом ничего. Она лежала и, затаив дыхание, с легким превосходством – и, разумеется, с презрением – созерцала ботинки Кавалерии. Внезапно совсем близко кто-то кашлянул так гулко, словно крикнул в бочку. Алиса подскочила от ужаса и ударилась лопатками о землю.
Секатор перестал щелкать.
– Меркурий? – окликнула Кавалерия.
Рядом с серыми ботинками возникли желтоватые, огромные, как корабли, валенки Меркурия Сергеича, полосками подшитые кожей, что придавало им тигриный окрас. Эти валенки были известны всему ШНыру. Витяра распускал слухи, что в них прорастают пшеница и овес. И они, кстати, действительно прорастали. Тепло, влага, а пшеницу и овес часто просыпали у кормушек.
Секатор несколько раз щелкнул. На нос Алисе упал отстриженный желтый цветок. Мелким дождем посыпались листья. Кавалерия и Меркурий стояли и молчали. Серые ботинки и тигровые валенки были повернуты носками в одну сторону – как раз в ту, где лежала Алиса. В них было некое загадочное единство.
Секатор прекратил свои сухие выстрелы. Алиса начинала нервничать. Лучше пусть скажут, что ее заметили. Или говорят о чем-то. Или хоть что-то.
– Ну и бородища у тебя, – внезапно весело сказала Кавалерия. – Хочется просто ее секатором подстричь!
– А вот этого не надо! – отозвался Меркурий. – Я огорчусь.
Кавалерия засмеялась, но очень коротко. Ее что-то заботило.
– Боюсь: он решился, – внезапно сказала она.
– За вторую? Гряду? – отозвался Меркурий. Алису удивило, что он даже не спросил, кто решился. Похоже, разговор начат был давно. Откуда ты. Знаешь.
Кавалерия дернула плечами. Алиса угадала это движение по ее длинной тени, пробивавшейся сквозь самшит.
– Есть какое-то общее течение личности… Я много думаю о Гае, ставлю себя на его место, и потому порой кажется, что я и есть Гай. Или глобально мало чем от него отличаюсь. Во всяком случае, его мне понять чаще проще, чем двушку, – объяснила Кавалерия.
Алиса едва узнавала ее голос. Он был мягкий, даже где-то неуверенный, без директорских интонаций. Хороший домашний голос.
– Чушь. Ты усложняешь. Женщинам надо. Упрощать себя, а не усложнять. Только тогда. Они будут. Довольны жизнью. Гай безумец, – ворчливо ответил Меркурий.
– Гай – первошныр. Никто из нас теперешних не в силах даже понять, что такое первошныр.
– Ну и чем они. Отличались от нас? – неприязненно спросил Меркурий.
– Они больше отдавали. А кто больше отдаст…
– …больше получит. Знаю. Но разве мы мало. Отдавали, – в его голосе Алисе почудилась обида.
– Это неважно. Но у каждого из нас были еще СВОИ надежды. Кто-то мечтал быть любимым, кто-то хотел иметь детей. Кто-то любил полеты больше двушки. Кто-то считал себя сначала художником, а потом уже шныром – и так до бесконечности. Первошныры же отдавали действительно все. Им важна была только двушка. Я сейчас скажу крамольную вещь: даже пеги и закладки были для первошныров вторичны. Про прочее даже не упоминаю.
– Первошныры не были. Идеальны, – упрямо повторил Меркурий.
– Какая разница? Они отдавали все, и двушка пускала их гораздо дальше, чем пускает любого из теперешних шныров. И Гай отдавал все.
– Гаю. Не нырнуть. Он продался эльбам.
– Да. Вдруг за второй грядой все так трепетно и тонко, что нет никакой защиты? Центр мира как орех в скорлупе? Пробил скорлупу, преодолел крепостную стену – и делай все, что хочешь. Грызи, терзай, кромсай!
Они помолчали. Алиса слушала, затаив дыхание. Потом Меркурий сказал отрывисто и недовольно.
– Когда-то давно я был. У второй гряды. В маленькой долине между скалами. Я бредил. Казалось, глаза потрескались. Меня донес пег. Я свалился с седла. Касался скал. Руками. Пил воду, которая текла. По скале. Там не жарко. Совсем. Вторая гряда уходит в небо. Вершины я не видел. Сомневаюсь, что даже пег. Может перелететь.
Секатор в руках у Кавалерии щелкнул вхолостую.
– Да! Если не жарко уже с этой стороны, то вдруг с той… Хотя мы же не знаем этого наверняка! Никто из нас там не был.
– А Митяй? – спросил Меркурий.
– Легенда.
Носок серого ботинка упрямо дрогнул. Алиса была убеждена, что дрогнула и косичка.
– И потом. Как Гай. Нырнет? Двушка его. Никогда не пропустит! – сказал Меркурий.
– Нырнуть он сможет. Как угодно далеко, но один раз, – глухо отозвалась Кавалерия.
– КАК?
– Расколов главную закладку!
Долгая пауза. Потом Меркурий глухо сказал, уже не обрубая речь, а словно ломая ее об колено.
– Гай этого не сделает. Это был бы конец. ШНыра.
– А если?
Меркурий укусил себя за бороду, сунув в рот ее скрученный край. Была у него такая привычка. Если приглядеться, видно было, что волосы у него с одной стороны бороды длиннее и свиты точно в африканскую косичку. Это там, где он непрерывно вертел их пальцами.
– Глупость! Он сварится еще в Лабиринте! Закладка его не подпустит к себе. И защита ШНыра. Никогда.
Кавалерия не спорила. Она просто молчала, но серые ботинки были решительны. Валенки Меркурия взволованно топтались вокруг.
– Хорошо. Вероятность есть. Согласен. Что. Будем. Делать, – отрубил Меркурий, и непонятно было: спрашивает он или утверждает, будто делать надо таинственное «что».
– Утром я была в библиотеке. Листала летопись ШНыра. Никаких внятных указаний, как поступают в таком случае, я не нашла. За исключением случая 1787 года!
– А что было в 1787-м? Ах да! Шныры съели. Гиелу, – насмешливо сказал Меркурий.
Кавалерия уронила секатор. Когда она наклонялась за ним, Алиса увидела ее исцарапанную шиповником руку.
– Нет. Гиелу съели раньше, во время сильного голода. Тогда же съели и половину седел. Срезали с них кожу, вымачивали, растягивали между камнями. Не тронули только пегов.
– А это напрасно. Начнись сейчас голод, я лично съел бы. Аскольда. Позор природы. Пегас-тяжеловоз. Так что про 1787-й?
– Внешний периметр защиты был поврежден. Гай узнал об этом и стал группами переправлять берсерков в Зеленый Лабиринт, надеясь захватить главную закладку. Он защитил берсерков таким образом, что они могли находиться у закладки несколько минут, а в Лабиринте около получаса. Гай надеялся, что этого хватит, чтобы расколоть закладку и вывезти ее части.
– Первая группа берсерков. Полегла. В Лабиринте.
– Да. Они не нашли прохода к закладке. Время истекло, и берсерки погибли. Но уже вторая группа привела с собой перебежчика-шныра, отлично знавшего Лабиринт. Они пробились к закладке, и отстоять ее удалось лишь ценой огромных потерь. Берсерков было всего семеро, но все же это были берсерки. Полегло большинство старших шныров, немало средних и почти половина младших. И тогда солнечный луч отразился от каменного фонтана и указал на одного из средних шныров! Он стал строителем закладки. Зеленый Лабиринт не просто изменился, он менялся каждый миг! Там где раньше был проход, возникла сплошная стена колючего кустарника. Берсерки вырубали его, жгли, устраивали подкопы, пытались пробиться по воздуху на гиелах – все бесполезно. Гиелы ломали крылья, подкопы затягивались корнями. Гай был в бешенстве. За какой-то час он лишился половины форта. Пытался посылать боевых магов, но они перетрусили после гибели первой же четверки. Мозг у них вскипел, а глаза оказались сваренными вкрутую еще за триста метров до Лабиринта.
– Лабиринт. Замкнулся. Сам в себе!
– Да. Можно было блуждать всю жизнь и никогда не найти выхода! И только один человек знал, как пройти его! Страж Закладки! У него было особое чувство изменяющегося Лабиринта! – голос Кавалерии, постепенно повышаясь, звучал громко, возбужденно. И тем спокойнее прозвучал ответ Меркурия.
– Предлагаешь избрать. Стража.
– Если опасность реальна. Главная закладка сделает это сама! Мы никого избрать не можем, – сказала Кавалерия, пожалуй, с чуть большим пафосом, чем было необходимо.
Меркурий не любил показного смирения. Особенно женского, из которого почти всегда торчат рожки.
– И как. Она его. Изберет. Выстроим учеников вокруг закладки. И будем прыгать. Зайчиком, – спросил Меркурий.
Кавалерия вскинула подбородок.
– Меркурий Сергеич! Я попросила бы!
– Я не смеюсь. Пытаюсь понять. Принцип.
Ножницы вновь сердито щелкнули. В этом споре они явно сражались на стороне Кавалерии.
– Принцип мне не известен! В летописях ничего нет! Ты же знаешь первошныров! Им хоть солнце на голову упади – они сделают только запись: «Светило свалишеся, и попалише овсы». Вот что их волнует! Овес!
Меркурий ухмыльнулся в бороду.
– А что делать. Пеги брюквы. Не уважают.
Он за то и ценил первошныров, что они были еще немногословнее его. Недаром шныровские новички, вдохновленные чтением летописей, нередко бегали по коридору с воплями: «Враг прииде! Враг отъиде! Всех ловиша, убиваша, ну и мы им в глаз даваша!»
– Подход, конечно, замечательный! Но меня больше бы волновало, как засунуть солнце обратно на небо! Совет! Рекомендация потомкам! – ответила Кавалерия с досадой.
– Потому мы с тобой. И не первошныры. Если человек будет заморачиваться. Плотностью воды. Он по воде. Не пойдет.
И, точно спеша найти где-нибудь воду и пойти по ней, громадные валенки Меркурия пришли в движение и уверенно развернулись носками к центру Лабиринта.
– Идем глянем. Закладку, – сказал он уже на ходу.
Алиса перевернулась на живот и, оперевшись на локти, следила, как Кавалерия и Меркурий уходят. Первым намерением было дождаться, пока они удалятся, и безопасно выскользнуть из Лабиринта, но потом она передумала и стала красться следом. Ей было приятно представлять, что таким образом она досаждает им. И еще приятнее было, что, увлеченные беседой и разгоряченные быстрой ходьбой, они совсем ее не замечают. Потом Лабиринт запетлял, и у Алисы исчезло время злорадствовать. Десять шагов – это, может, и близко, но только не в Лабиринте, где и два шага – это очень много, особенно если вас разделяет зеленая стена.
Алиса, хотя и бывала регулярно в Лабиринте, в центральной его части почти не ориентировалась и понимала, что, если заблудится, застрянет надолго. И она старалась не отстать. Неслась, тыкалась в тупики, издавала пугливый птичий крик, поворачивала и снова неслась куда-то. Колючки вцеплялись ей в волосы. Холодные пальцы паники уже трогали ее за шею. Потерялась! Она уже представляла, как умрет от голода и жажды где-нибудь в непосещаемом закутке и со временем кто-нибудь обнаружит ее скелет. По слухам, так однажды случилось с одним шныром-новичком. Когда его нашли полгода спустя, весь рот у него был забит листвой. Бедняга пытался питаться кустарником, но не слишком преуспел.
Внезапно сплетение акации, лавра, можжевельника и самшита расступилось, и Алиса, сгоряча не осознавшая этого, провалилась в залитое светом буйство цветущих хризантем. Кавалерия и Меркурий разом обернулись. Алиса попыталась сделать вид, что оказалась здесь случайно, но не успела натянуть на лицо нужную маску и только тяжело дышала.
– Так-так-так! И что, позволь спросить, ты тут… – строго начала Кавалерия.
Алиса всегда считала, что лучшее оружие – это нападение. Вот и сейчас она приготовилась к красивой вежливой истерике с морганием глаз, дрожанием щек и монотонным упрямым бормотанием – истерике, которая раз и навсегда покажет Кавалерии и Меркурию, кто кого облагодетельствовал, когда Алиса согласилась остаться в ШНыре. Истерика уже кипела внутри, постепенно обретая мимические формы, но, увы, так не и успела раскочегариться.
Серые зимние тучи неохотно расступились, точно кто-то изнутри дал им пинка. Внезапный луч солнца, прорвавшийся сквозь них, ударил в каменный фонтан и, необъяснимым образом отразившись, вспрыгнул на лоб Алисы. Она замахала руками, отгоняя его, отшатнулась и спиной врезалась в стену самшита. Самшит оттолкнул ее, и она малохудожественно сползла в хризантемы. Луч сместился и указывал теперь точно в грудь Алисе – прямо напротив сердца. Алиса вскочила, пытаясь стряхнуть его с себя, точно он был чем-то живым. Рванулась вправо, влево. Бесполезно. Луч не отпускал. Казалось, он прирос к ее одежде. Кавалерия подошла к Алисе и протянула ей руку.
– Вставай! – сказала она.
Алиса неуклюже поднялась.
– Пять баллов! И как ты это все устроила? – подозрительно спросила Кавалерия.
– Да никак!.. Брысь! Фу! Кыш с меня! – крикнула Алиса, отмахиваясь от луча как от привязчивой мухи.
Кавалерия неподвижно стояла и смотрела на нее с выражением, которое невозможно было определить. Алису это не волновало. Как всех актрис погорелого театра, ее волновали только свои роли. Взгляды всякие! Идите вы все со своими рожами! У нее было дело поважнее. Она сражалась с лучом. Ей чудилось: он прожигает ее насквозь, что-то будит, чего-то требует. Точно в пыльную кладовку прорвался снаружи яркий свет и сразу стали видны грязь и паутина. И спокойная жизнь в кладовке, под завязку забитой вкусными обидками и теплым расползающимся саможалением, сразу стала невозможной.
– Погоди. Не мельтеши. И не. Ори.
Меркурий поймал мешавшую ему руку Алисы и осторожно провел ладонью сверху вниз, а затем снизу вверх. Странным образом луч не погас, хотя громадная ладонь Меркурия дважды пересекла его линию. Казалось, к куртке Алисы приклеился крошечный островок света.
– Смотри. Луч только на ней. На моей руке. Его нет, – сказал Меркурий.
Обращался он к Кавалерии, воспринимая Алису как нечто не совсем понимающее слова.
– А-а-а! Уберите его с меня! – снова закричала Алиса.
Вырвавшись у Меркурия, она повернулась к закладке спиной. По идее, луч должен был бы переместиться на спину, но так и остался на груди. Законы оптики его не волновали.
Кавалерия больше не смотрела на Алису. Она медленно приблизилась к проходу в зеленой стене – единственному, выводящему к каменному фонтану. Точнее к тому, что было проходом – поскольку его больше не существовало. Он густо зарос колючим кустарником. Недоверчиво щурясь, Кавалерия щелкнула секатором, но обрубленный побег мгновенно дал два боковых ответвления. Щелкнула снова – и на месте двух побегов оказалось четыре.
Все же Кавалерия довела число побегов до восьми, а затем до шестнадцати, прежде чем признала поражение.
– Не хочу навязывать свой взгляд на вещи, но, кажется, Лабиринт выбрал себе стража, – произнесла она, озабоченно разглядывая глубоко уколотый шипом палец. Потом сунула палец в рот и попробовала свою кровь на вкус.
– Надо пить железо! Говорят, хорошо помогают ржавые гайки, замоченные на ночь в красном вине, – сказала она сама себе.
Меркурий повернул к Кавалерии бородатое лицо. Потом присел на корточки и поднял с земли побег шиповника. Только что обрубленный секатором, он стремительно пускал корни.
– Занятно, – сказал Меркурий.
– Чего уж занятнее! Мы замурованы тут как джинн в бутылке! – заметила Кавалерия.
Меркурий оглянулся. Его разбойничья борода провела по воздуху горизонтальную черту и остановилась на Алисе.
– Но выход. Есть, – сказал он, как всегда помещая вопрос куда угодно, но только не в голос.
– Разумеется. Выход с нами. Все же надеюсь, что Гай любит эмоции больше, чем я, – отозвалась Кавалерия.
Меркурий аккуратно взял Алису за плечи и развернул ее лицом к лабиринту.
– Веди. Чего уж. Мне сегодня еще. В нырок. А самим нам. Дороги не найти.
– Куда вести? – испуганно спросила она.
– Да все туда. К ШНыру. Можешь к пегасне. Оттуда я уж сам как-нибудь. Добреду.
Алиса хмыкнула.
– Можно подумать, я знаю дорогу! – с вызовом сказала она.
– Не. Знаешь, – удивился Меркурий.
– Конечно, нет!!!
– А может, все же?
– Не хочу морщить мозг!
Алиса шагнула к зеленой стене, по-хозяйски провела по ней ладонью, точно оглаживая пега перед тем, как седлать его, а потом вдруг – неожиданно и для себя – шагнула в самое сплетение кустарника, и тот внезапно расступился, хотя в первую секунду казалось, что он утыкает Алису колючками.
Меркурий и Кавалерия бросились следом, оказавшись в следующем витке Лабиринта.
– Как ты поняла, что проход здесь? – воскликнула Кавалерия, оглядываясь на сплошную стену, которую они каким-то чудом миновали. Стена уже сомкнулась за ними. Теперь тут и муха бы не пролетела.
– Ну как! Шиповник здесь в сочетании с самшитом, – осторожно сказала Алиса, без доверия нашаривая всплывающее в ней знание.
Это была система. Просто система. Немного чокнутая, но все же логичная! На миг Алиса даже испытала уважение перед ее красотой.
– И что?
– Как что? А у самшита вот эти вот листики у ствола желтые!
– Так они всегда желтые.
– Не всегда. Иногда сероватые. А чаще вообще листьев нет, – сказала Алиса назидательно.
– И чего? Где листья самшита желтые – там можно проходить?
– Нет. Проходить можно там, где рядом лавр!
– Значит, надо искать лавр?
– Молодой лавр с раздвоенным стволом. И чтобы рядом на шиповнике были ягоды, но четное количество. Но если их больше десяти, тогда засчитывается только, если одна из ягод наполовину подгнила.
– Погоди, – торопливо сказала Кавалерия. – Не так быстро! Значит, я ищу шиповник с ягодами, проверяю, есть ли поблизости лавр, и…
– Да не, лавр это так, декорация. Главное, чтобы по стволу шел вьюн. От земли такой, с бледными цветами!
– Значит, вьюн?
– Ага! Но только чтобы рядом не оказалось самшита с желтыми у ствола листьями. Он все перечеркивает, – честно объяснила Алиса. Она самым искренним образом не могла понять, что же тут сложного.
– Не оказалось? Стоп!!! Но ты же только что говорила.
– Что?
Кавалерия закрыла глаза и положила себе на лоб ладонь.
– Все, Меркурий! Держи этого стража за плечи и идем, пока не сбежала! Тебе в нырок, а мне сегодня еще в дурдом сдаваться. Я явно не справляюсь с должностью главы школы, – сказала она вполголоса.
– Еще бы! – сказала Алиса и, чтобы избежать взгляда Кавалерии, шагнула вперед.
Она шла решительно, прямо на зеленую стену, и та расступалась перед ней. Изредка Алиса останавливалась, делала несколько шагов в сторону, возвращалась, меняла ряд и снова шагала – уверенно и даже где-то зло.
«Подумаешь! Облагодетельствовали! Сделали меня хранительницей бабушкиной дачки на шести сотках! Плевать! Да подавитесь!» – мысленно фыркала она.
Все же в глубине души было приятно. Алисе нравилось, что она легко находит проход. С одного взгляда. Просто находила и все – по трем, четырем, пяти взаимоисключающим признакам. Такое бывает, когда долго играешь в компьютерную игру, скажем, в древнего «сапера», которого засовывают по привычке во все «Окна» без исключения. Под конец уже не задумываешься, где бомбы. Достаточно взгляда на монитор – и сразу их чувствуешь. Вот здесь, и здесь, и здесь! А почему? А потому что! Начинаешь объяснять – непривычный народ просто дико тупит.
Еще Алисе нравилось, что в Лабиринте, как в «Сапере» – ошибаться нельзя. Ошибешься – сразу отбросит на самое начало, и давай, умница, думай дальше! Участки для прохода очень узкие – местами громоздкий Меркурий протискивался боком. Сам виноват! Нечего было в молодости плечи такие раскачивать. Лучше взял бы и вырос! И прямая логика в прохождении отсутствовала. Курила в туалете через трубку для сливания воды из аквариума. Чтобы попасть вперед – часто надо было шагнуть куда-то совсем в сторону. Алиса это прекрасно понимала, как-то сердцем, не разумом. Хочешь вперед – иди назад! Понял? Не понял! Ну и гуляй! Посвистывая, она шагала вперед, небрежно отмахиваясь от колючих веток.
Кавалерия и Меркурий прошмыгивали за ней как робкие школьники, хотя и пытались сохранить какое-то осколочное величие. Под конец Алиса почти начала их презирать. Ничтожества какие-то! Угораздило ее засунуться в эту помойку! Да она только потому тут торчит, что мать проедает плешь куда больше, а отец вообще – предмет мебели. Куда она ему пальцем ткнет – туда он и бежит. Тютя! Взял бы тумбочку да и огрел ее по лбу! Не до смерти, а так… профилактически! Потом бы вышел из тюрьмы, а тут всюду бумажки висят: правила пользования женами и семейный кодекс Российской Федерации.
– Первая стадия: узнать о себе правду. Только когда ты ее узнал, можно двигаться дальше. До этого всегда находишься в плену иллюзий. Но когда узнаешь о себе правду, всегда вначале вспышка усталости, потом ненависти, – внезапно сказала Кавалерия. Негромко, но очень отчетливо. Алиса оглянулась.
Лицо у Кавалерии было рассеянное, на Алису она не смотрела, разглядывая ручки своего секатора. Тоже мне, шедевр дизайнерской мысли! Вообще непонятно кому это сказала. Может, Меркурию. Он-то небось не хочет знать о себе правду, скотина такая!
«Вот уроды! – подумала Алиса. – Конкретные! Добреньких из себя корчат! Чем больше человек притворяется, что он не урод, тем больший он урод! Устроили тут гетто, таскают камни с двушки и мнят себя спасителями человечества! Ну не уроды ли? Всем можно, себе нельзя! Ути-пути, философия! Да сдохнете вы со своим Лабиринтом! Тоже мне – развели тут рассаду, мух напустили, стрекоз всяких!»
Точно отзываясь на ее мысль, на изгиб локтя ей села большая стрекоза. Алиса хлопнула по ней ладонью. Она не была уверена, что попадет, стрекозы обычно быстрые, но почему-то попала. В насекомом что-то хрустнуло. Оно упало на землю. Алиса испуганно наклонилась. Ожидала, что стрекоза сейчас взлетит – они же довольно крепкие, фиг два убьешь, – но та не взлетала, только ползала. Переднее крыло было задрано куда-то к голове. Оно-то и мешало.
– А, доверчивая! Типа я хранительница Лабиринта и плохого не сделаю, – пробормотала Алиса. – Ну и дура, что поверила! Я тоже была доверчивая! А мне вот как!
Она подняла ногу и, пяткой наступив на стрекозу, повернулась на месте.
– Ты что? – спросила Кавалерия, пытаясь заглянуть ей через плечо.
– Ничего! Споткнулась! Ну, овцы, топаем! – с вызовом сказала Алиса и решительно шагнула вперед.
Про овец она, впрочем, сказала совсем тихо, можно сказать, про себя.