Мужи благородные, не заботятся о похищенных женах, ведь если бы они захотели, то не были б похищены
Геродот
Начиналась новая жизнь. Горыныч только что заверил матушку свою, что больше не станет красить никаких девиц. Она молча на него смотрела, в глаза заглянуть старалась, но глаз у него было на трех головах шесть, потому все увидеть не могла даже Яга.
– Да и где они, эти девицы, – говорил Яге Змей.
Он оглядывался в разные стороны. Там вроде бы и на самом деле девиц не было пока. И Змей самодовольно улыбнулся, оскалив все три пасти.
Ему было очень обидно, оттого, что он выбился из доверия. Но у Яги на то были свои причины. Сколько раз говорил он ей, что это последняя девица, и не нужна она ему вовсе. Конечно, не нужна, мертвая – то девица кому нужна. А они в лапах его мертвели и не в переносном, а в прямом смысле. Берегини его и слушать не хотели, и снова приходилось ей то уговаривать, то пугать этих дев праведных. Но многие из них когда-то им же тоже похищены и погублены были, чертей заставлять что-то сделать, чтобы они хоть к Морскому царю новых невест Змеевых пристроили. Потому что добрый Водяной уже и слышать ничего не хотел, в его озере от русалок яблоку некуда было упасть.
– Он всех девиц заморить решил? – спрашивал Леший, когда все повторялось снова и снова, и новое девичье тело Яга пыталась к ним определить.
И нечего было ей ответить, а сам Горыныч от ответа уходил, вернее, улетал, вот Яга и стала врагом всех духов, и очень тяжело ей было оправдываться за все, чего не совершала, да еще и его выгораживать. Хорошо хоть уважали да боялись, а то бы и вовсе бросили в ту самую печку, куда она молодцев вовсе не добрых порой провожала, когда уму -разуму их учила, да никак не могла научить, и понимала, что толку не будет никакого, чтобы не мучились, вот к Нию их и провожала без сожаления всякого.
Такая вот беда случилась в лесу заповедном. Конечно, случилась она не вчера, просто накопилось и наболело в душах духов в последнее время изрядно, и деваться некуда от всего этого стыда и сраму стало.
Змей сидел на поляне понурый, а черти рассказывали ему, что без девиц, особенно мертвых, тоже вполне можно обойтись. Он и сам пока понимал, что можно, да это только пока. Хотя и убеждал Ягу Змей, но знал он, что если что-то такое в пустынном месте произойдет, то не мог он поручиться, что не цапнет еще одну красавицу.
– Да какие красавицы, – хмыкнул черт Прохор, он был яростным женоненавистником, трех чертих со света сжил, правда, и сам одного рога лишился и полхвоста последняя женушка отхватила, теперь таким вот красавцем и остался.
– Какие красавицы. С высоты твоего полета они все кажутся красивыми, а ты ее ближе рассмотри, наверняка Кикимора какая-нибудь.
Все остальные черти по поводу Кикимор помолчали, если хоть одна подслушивала, а они любят слушать всегда, то не только у Прохора может рог оторванным быть.
Он и сам замолчал, у него – то рог только один остался, а что потом? Но самое главное, что он жизнью своей рисковал, а Горыныча, похоже, так ни в чем и не убедил, Змей есть Змей.
№№№№№№
А в то самое время, пока черти полосатые убеждали Горыныча, что девиц он все-таки должен оставить в покое, чтобы их в покое Яга оставила. Черти вовсе не были такими уж бескорыстными парнями, просто, когда она сама нервничала, то и им никакого покоя не давала. В то самое время царский сын Макар поджидал красну девицу Раду. Правда, она успела уже от ворот поворот царевичу дать, потому что был он еще и дурачком, при чем, не в сказочном, а прямо смысле, и если бы кто-то увидел этого царевича, поговорил с ним немного, то понял бы эту боярышню Раду.
Но никто, даже отец родной, ничего слышать не хотел, и девице вовсе не сочувствовал. И когда она попробовала к родителю за помощью обратиться, то только ярость и увидела.
– Царевич тебе не нужен, за пастуха замуж пойдешь, он краше будет да умнее.
Сказал это отец сгоряча. Наверное, бываю пастухи краше царевичей, и их даже ненароком и боярской дочке полюбить можно, только их пастух Игнат был ничем не лучше царевича, потому и выбор у девицы был маленький, да что там, вовсе никакого выбора не было.
А как только она вышла с девицами погулять, так и заметила, что царевич за ней шагает. Она заметалась, не могла понять, что делать дальше, домой бежать бесполезно, защиты просить не у кого. Вот и побежала Рада, куда глаза глядят, а именно в сторону леса заповедного. На духов да богов и была у нее последняя надежда.
И надо сказать, что бегала девица быстро. А так как царевич был без коня, он же подловить ее пошел да и украсть, если снова не согласиться с ним быть, то и угнаться он за ней не мог, выбился из сил совсем, потому что не особенно за своим здоровьем следил, девицы красные да игрища разные его больше волновали.
Так они и добежали до той поляны, на которой Горыныч с чертями сидел, и все еще беседу вел о том, как жить дальше.
Вот Рада прямо к Горынычу на среднюю шею и бросилась. Потому что его оббежать она никак не могла, да и не собиралась оббегать.
Она слышала еще от бабки своей о том, что Змей девиц ворует, и была уверена в том, что он ей и нужен. Если кто-то мог спасти ее от царевича и пастуха, и отца родного, то только Горыныч.
Черти расхохотались, такого они увидеть никак не ожидали, а Горыныч оторопел. Ни одна девица прежде не обнимала его так жарко. И он успел забыть, все, что говорил и Яге и чертям. И слышал только голос Рады, глаза ее видел и приходил медленно, но верно в экстаз.
– Забери меня, унеси скорее, не хочу больше тут быть.
Черти свистнули, увидев царевича, краем уха они слышали то, что говорила девица, и старались напомнить Горынычу, что он обещал и должен быть благоразумным, ведь три головы у него все-таки, а не одна.
Но царевич приближался, и был он настроен решительно, да что там, агрессивно.
Парень уже и меч доставал на ходу, думать особенно было некогда. Горыныч еще раз услышал впервые за все столетия, что прекрасная девица (он успел ее разглядеть) просила его украсть, и обхватив ее лапами, как всегда делал, жест был заучен до мелочей, рванулся в небеса.
Черти обступили царевича, решив выяснить, что он собирается делать дальше. Пока он рвал и метал, и беленился все больше. Девицу у него из под носа увели, и кто – Змей коварный. Он понимал, что теперь ему придется по приказу царя еще за этим гаденышем отправляться и убивать его. Тем более, что дюжина чертей были тому свидетелями, уже никак не отвертишься, но ему этого меньше всего хотелось, а куда деваться?
– Я убью его, все три головы его оторву, и как такую наглость только терпеть можно было, – возмущался царевич.
– Ты осторожнее, я не знаю, кто там должен Змея убить, но точно знаю, что не ты, – подсказал ему черт Прохор.
Но царевич махал мечом, того и гляди, невинных чертей порубит, и слушать ничего не собирался.
Черти поняли, что все напрасно. И бросились к Яге, чтобы предупредить ее о том, что случилось. Если кто-то и мог принять решение о том, как им всем жить и быть дальше, то только она одна.
Яга уже слушала Филина Власа и руками махала от полной беспомощности. Чертям и говорить ей ничего не пришлось. Они только молча стояли, сбившись в кучу с очень виноватым видом, хотя и не особенно понимали, в чем их вина состояла. Но на всякий случай, делали вид, потому что от людей знали, что повинную голову меч не сечет. Яга убивать их не собиралась, но в печку у Нию сбросить вполне могла.
– Да чего еще ждать – то от змея этого бестолкового, – как баба простая взмахнула она руками. – И что вы от него хотите, девица ему на шею кинулась, и царевич хорош, ведь хотела его в печку затолкать, не посмотреть, что сын царский, да жалко стало, такой никчемный, вот и дожалелась, девку догнать и уговорить не может, так теперь мечом и машет только.
№№№№№№
Утром все княжество провожало царевича на борьбу со Змеем Горынычем, и на освобождение его суженой. Ни у одного не повернулся язык сказать правду, что сбежала она от него. Потому что кому такая правда нужна была, а царь-государь быстро в темницу отправит. Нет, хоть и никчемный, но царевич, и пусть проветрится, если сгинет, то на тризне погулять можно будет, да медовухи попить за душу его мятежную, ну а если Змея победит, то такой пир царь закатит, что даже и не представить пока. Хотя в последнее верилось с трудом и больше это было на чудо- расчудесное похоже, но чего только в мире этом не случается. Им -то и в том и в другом случае пировать придется, вот и осталось только дождаться царевича живого или мертвого.
№№№№№
Горыныч пробудился в объятиях девицы, он по случаю ее спасения научился молодцем оборачиваться. Вернее, он всегда это умел делать, только не было в последние лет 200 в том необходимости, мертвой невесте все равно молодец или Змей перед ней, а эта живая и невредимая была.
Яга к ним заглянула, предупредила, что царевич с дюжиной воинов в его сторону двигается, не мог он позора им учиненного снести. Но Змей ошалел от счастья, и только лапой махнул. Да она и сама знала, что не суждено этому герою Змея убить, сколько бы он мечом своим не размахивал, против Судьбы и Мокаши все равно не попрешь. Пусть разомнется да потешится. Но Змею она этого говорить не стала, чтобы бдительность не терял, а то вдруг какую шутку боги сыграть с ними захотят.
И когда они, наконец, добрались до логова Змиева, и услышала Рада голос рога, на битву зовущего, она оставила Змея в замке, и вышла на открытую площадку к ним.
Аж передернулся царевич, как красавицу увидел.
– Жива значит, а он, что тебя на поединок отправил со мной, или без боя отдает.
– Не поумнел ты за это время, – бросила она ему, – пришла я сказать тебе, что не нужен мне ты, и царство не нужно, со Змеем я остаюсь.
Царевич оторопел еще больше, конечно, ему особенно драться и не хотелось, не был он в своей победе над Змеем уверен, обессилил в дороге, но чтобы такое услышать из уст той, которую он освобождать сюда заявился.
Оглянулся на своих царевич, словно спрашивая, что делать дальше. А филин Влас подлетел и сел на плечо ему.
– Я не советовал бы тебе с ним сражаться.
И он указал на того красавца златовласого, который рядом с Радой стоял.
– А это кто такой, – вырвалось у запыленного обтрепанного царевича.
– Это Змей, тот самый, иногда он и так выглядит, ну чем не бог молодой.
– А я чем хуже? – не унимался царевич.
– А давно ты на себя в озеро смотрелся.
Царевич хотел сказать, что за всю дорогу и не смотрелся ни разу, да и помыться забыл, так спешил со Змеем посчитаться, но говорить ничего не стал, да и что слова, когда и без них все понятно было.
Яга успела сюда в тот момент, когда дело шло к развязке, задержаться в дремучем лесу пришлось, и Соловья – Разбойника рассвистевшегося так, что дюжину девиц уморил, успокоить. Так от внучка к сыночку и металась, словно других дел у нее не было.
– Ты все мечом машешь, Окаянный, – напустилась она на него.
И сначала и сама своего Змея в добро молодце не узнала, она уж и забыла, когда он так оборачивался.
– А это кто там еще на мою голову навязался.
И только когда он голос подал, она плюнула с досады на ни в чем не повинного Змея, и все-таки попрекнула его:
– Все над старухой издеваешься, перекрасился так, что и не признать, и все царевича нашего позоришь.
Но он ей определенно в таком виде нравился. Ворчала она добродушно, это все заметили.
– А ты бы хоть помылся, расчесался, царевич еще называешься, я старуха и то, делов бы с тобой иметь не стала. На болоте лягушка и та от тебя ускачет.
– А я и гляжу, – выглянул из-за ее спины черт Прохор, – что все лягушки разбежались кто куда.
Царевич не стал ждал, пока Яга продолжит его перед всем честным народом позорить, свистнул своих воинов и помчался прочь: черт, Яга и Горыныч, и невеста, которая спасаться не хотела – это много для него для одного. А ну их всех к Лешему.
Вот Леший и встретился ему в первом попавшемся лесу, выслушал, и даже посочувствовал притворно.
– Уж не знаю, – говорил он, – что на этой Раде свет клином сошелся.
– Не сошелся, конечно, – заявил царевич, но что я последний в царстве своем, и не могу выбрать ту, какую хочу.
– Можешь -то можешь, – согласился Леший, – только если она тебя выбрала, а так, все без пользы всякой будет. А если она к Горынычу сбежала от такого царевича, плюнь и забудь.
Царевич почесал свой грязный чуб, и решил, что Леший над ним все-таки издевается, а может, он Горыныча не видел в новом обличии, тогда ладно, старого Горыныча он все-таки красивее будет.
Все видел Леший, просто был он созданием добродушным и всегда хотел успокоить бедных и несчастных.
Вернулся наш царевич домой, и очень разочаровал своих приближенных, потому что ни тризну им справлять не пришлось – был он жив и невредим, ни победу праздновать, потому что и черту понятно, что никакой победы не было, не пришлось им погулять. Конечно, воинам запрещено было рассказывать, что в походе боевом происходило, да разве шило в мешке утаить. А как узнали они, про то, что на самом деле было, так уже и не понимали, плакать им или смеяться.
Но сказку сочинили другую потом, про то, как рубил их царевич голову чудовищу, невесту свою освободил и героем вернулся назад.
Сказка на то, и сказка, чтобы рассказывать не как все на самом деле было, а как быть должно, а кому там интересно, что еще случилось с ними со всеми.
Только очень сожалели о том, что попировать так и не пришлось